Я сделяль)) Текста что-то с каждым разом все больше и больше... даже в одно сообщение уже не влезло, краткое и емкое изложение явно не моя тема))
Глава... забавная вышла)) А еще я жутко устала в голове Джона сидеть))

Глава 8. Вкус крови (2): Обратная сторона игры

Прикоснулся и остыл.
Будто целую покаянными губами
в холодных скалах высеченный монастырь.
Маяковский В.В. «Флейта-позвоночник»

Жарко. Солнечные лучи безжалостно выжигают все до чего могут дотянуться. Сухой раскаленный воздух царапает горло и заливается в легкие расплавленным свинцом. В небе ни облачка, а чистота лазурного полотна превратилась из услады для глаз в настоящую пытку.
Молочная белизна ее кожи приобрела легкий золотистый оттенок и на контрасте с ним еще ярче засияли серебряные косы, а глаза так и вовсе стали окончательно неземными и откровенно нечеловеческими. Она перестала затягивать себя в неизменную черную кожу из-за этой жары, переодевшись в белое и почти прозрачное, а вокруг обнаженных рук обвились бесконечные браслеты.
Между ее тонких точеных ключиц лежит черный бриллиант, ограненный в виде звезды, чьи острые лучи отражают солнечный свет, преломляют его, преображая из просто яркого и слепящего в нестерпимо режущий. Уже не раздражает, как ранее. Всего лишь камень — красивый, редкий и очень ей подходит. Камень ни в чем в сущности не виноват. Да собственно никто вообще ни в чем не виноват.
— Приехал и дорнийский климат за собой притащил, — ворчал Джендри, обливаясь потом под этими палящими лучами.
Джон тоже переносил свалившийся на них внезапный зной не самым лучшим образом, но вида не подавал, всеми силами держался, внушая самому себе, что все нормально, а гулко стучащий в голове раскаленный барабан, оглушающий и лишающий ориентации в пространстве, всего лишь плод его воображения.
Даже неугомонные птицы куда-то все исчезли, растворившись в неподвижном, словно хрустальном воздухе.
Зато Дрогон блаженствовал, кружась высоко в небе, сверкая мрачной своей черно-красной чешуей, величественный и умиротворенно-прекрасный. Налетавшись и наигравшись вдоволь в воздухе, спускался вниз, выбирал себе местечко поудобнее, сворачивался там и снисходительно посматривал на всех. Дейнерис играла с ним, бегая вокруг и уворачиваясь от лениво помахивающего хвоста, которым дракон старался ее осторожно сбить с ног. Дени ловко прыгала, выплясывая вокруг дракона, страшный шипастый хвостище пролетал мимо нее, а рядом в очередной раз летел на землю, подбитый драконьим хвостом Герольд Дейн. Падение сопровождалось каким-нибудь крепким словечком, смехом и протягивающей ему руку довольной Дейнерис. В руке ее он не нуждался совершенно, он спокойно и непринужденно вот прямо тут час назад из положения лежа на спине вскочил сразу на ноги, но тем не менее руку ее он принимал и поднимался не так феерично, зато с неизменным поцелуем. С драконом они играли уже часа два, не зная усталости, а жару так и вовсе не замечали. Они вообще мало что замечали, будучи вдвоем.
Джон стиснул зубы. Не думать. Ни в коем случае не думать о них двоих и не вспоминать тем более ни о чем и не давать воли чувствам. Думал конечно все равно, вопреки самому же себе и чувства вылетали непроизвольно из глубин души. Дейн бесил так, что в глазах темнело и убить его хотелось раз по десять на дню, не меньше. Только вот убивать его было совершенно не за что и вся его вина состояла лишь в том, что Дени была с ним рядом счастлива, она все время смеялась и смотрела на него доверчивым открытым взглядом. На Джона она так смотрела последний раз, когда они стояли перед железным троном, которого еще не коснулось пламя Дрогона. Джон думал, что больше уже и не увидит никогда ее такой, что той девочки, словно сотканной из чистого света, больше нет. Но она была, она никуда не делась, она появилась легко и естественно, так словно и не исчезала никуда, ровно в тот момент, как появился Герольд Дейн. Он вытащил эту девочку откуда-то из тьмы, как фокусник вытаскивает из рукава внезапно голубя или кролика. И если хорошо подумать, то его благодарить надо было бы за это чудо, но вот бесил, раздражал и вызывал еще при этом невольно безотчетную, неконтролируемую совершенно симпатию, чем в итоге бесил еще сильнее.
Бран добавлял раздражения в этот и так кипящий котел своей выходкой с птицами и сердцами. Хвала всем богам, у них хватило тогда ума не хвататься сразу же за оружие в попытках перебить птиц, поддавшись первому импульсу — в тесном пространстве и в хаосе из мелькающих беспорядочно крыльев, все могло принять поворот неожиданный и самый плачевный. Первой среагировала Дени — цапнула за руку Джендри, сочтя видимо его тут самым нуждающемся в руководстве из всех присутствующих, и поволокла за собой к выходу.
Дальше уже включился Дейн, вот тогда наверное и пробежал первый импульс раздражения по отношению к нему, он тогда скользнул режущим взглядом по окружившим их растерянным лицам и бросил резко и громко, будто раскаленным бичом хлестнул, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Лучников! Быстро! — от этого окрика моментально разбилось всеобщее оцепенение, все пришли в движение, забегали, засуетились, а затребованные лучники были на месте через минуту и из шатра раздались предсмертные крики птиц.
Сам же он возвел очи к небу, негромко что-то ругательное этому небу высказал и все свое внимание перенес на принесенные сердца и на Дени, что склонилась к ним и рассматривала с любопытством.
Сердца эти мягко и ненавязчиво заволакивали все пространство тонким и едва уловимым, сладковатым запахом начинающегося уже разложения. Мысли, одна страшнее другой, повисли немедленно в воздухе, готовые уже сорваться с губ, облачившись в слова, но Дени никому не дала озвучить и развить этих мыслей о сердцах перед ними и их вероятной жуткой принадлежности.
Она подняла одно из них, поднесла к лицу и тонкие ноздри ее затрепетали, втягивая запах начинающегося распада, а губы чуть дернулись, искривились. Она подняла кинжал и сделала глубокий надрез, почти разламывая сердце на две половинки, словно это было яблоко или апельсин. Подсохшая снаружи мертвая плоть, внутри еще сохраняла мягкую влажность и податливость, там в центре ее, все еще темно-красном, но увядающем уже и бледнеющем, сохранилась пара капель не до конца свернувшейся крови. Лицо ее в этот миг преобразилось, став белым, страшным и неподвижным, глаза потемнели, стали пусты и словно бы стеклянны, розовая гладкость губ выцвела до мертвенной синевы — она всматривалась в этот крохотный и давно угасший уже отблеск жизни, ловила эхо, слабый отголосок и явно что-то видела в тонком, невесомом и незримом.
— Всего-то! — голос ее прозвучал почти беззаботно, а на лицо вернулись краски, черты же, напоминающие больше некое умертвие, чем живого человека, стерлись без следа. — Я то думала… а тут какие-то несчастные приговоренные к казни. Ну никакой фантазии у нашего короля!
— И что бы это могло значить? — сдавленным надтреснутым голосом, словно ему горло перехватило, спросил Джендри. Кажется ему было не слишком хорошо от этого зрелища.
— Думаю, это попытка тонкого намека, что и на сей раз все неугодные ему сердца прекратят биться и станут вот такими же — высыхающими, разлагающимися… глупо на самом деле и нелепо как-то. Впрочем об этом после, — ее глаза снова зачарованно приковались к мертвой плоти.
— Да брось ты уже гадость эту! — Дейн слегка хлопнул ее снизу по руке с разрезанным сердцем, оно вылетело и описав в воздухе небольшую дугу благополучно приземлилось вне ее досягаемости. — Я тут летел к ней как одержимый, а она чьи-то скорбные останки разлагающиеся страстно тискает! Иди ко мне!
Казалось, что сейчас она топнет ножкой, вся вскипит и… она действительно пошла, послушно скользнула к нему в руки, сразу крепко обхватившие ее талию, вся мгновенно в этих руках успокоившись, словно внутри у нее разжалась невидимая пружина, отпуская все тревоги и страхи.

За всей этой абсолютной дурацкой выходкой с сердцами безусловно стояло нечто большее, что-то важное и скрытое от глаз. Не в сердцах как таковых конечно было дело, во всей ситуации было нечто, что никак нельзя было упустить — Дейнерис об этом заявила прямо и призвала думать, думать и снова думать над всем случившимся.
— Давайте, прекрасные мои, выливайте все свои соображения, включая случайно мелькнувшие мысли и образы, — Дени обвела их всех лукавым взглядом. — Мне вот вся эта история с сердцами ужасно глупой видится и нелепой какой-то что ли… неловкой. Не могу толком еще ухватить свое ощущение, но что-то есть тут… это надо поймать и понять.
— Попытка ответить на головы, — Джон говорил и при этом старался не замечать как Дейн не спеша стаскивал с ее рук кольца, одно за другим, — неудачная до крайности. Сам он так конечно не думает, а в окружении его видать никого не отыскалось достаточно смелого, чтобы указать на неприкрытую неуклюжесть такого вот ответа… ну попытки в данном случае.
— Кстати да, — сразу же отозвалась на это Дени, — он ведь не своими руками вырезал их из тел казненных. И получается, что нет рядом с ним того самого человека, необходимого каждому правителю.
— Это какого? — поинтересовался Джендри.
— Прямого и неотвратимого, как падающая на голову наковальня, — Дейн стащил с нее очередное кольцо и прервал на минуту свое занятие, отвечая на вопрос Джендри, — который придет и скажет, что ты ведешь себя как идиот, наплевав на корону на твоей голове.
— Я полагала, он понимает это, — в голосе Дени звучало явное разочарование, — переоценила. Умеет наш король лишь фигурки с доски скидывать незаметно да за ниточки тягать. Жаль. И ведь это только начало, сердца вот эти дурацкие, а что же дальше ждать? Какими еще нелепостями он нас тут повергнет в глубины недоумения? И ведь ему снова не скажут, я убеждена в том абсолютно. Потому что действительно никого достаточно смелого в окружении… Я не говорю, что не нашлось никого разумного или там тонко чувствующего такие вот вещи, потому что будем честны — Тирион тот же далеко не идиот, ну или вот сир Давос, к примеру…
— Его, я думаю, в такие дела король не посвящает, он, думается мне, вообще всех тех, кто наделен хоть каплей совести и чести подальше держит от своих делишек, проворачивает все втихомолку, — в этом своем предположении Джендри был скорее всего прав.
Все ее кольца были сняты и выложены в длинную цепочку на карте — начиналась она на Драконьем Камне и обрывалась чуть не доходя Дорнийских марок.
— Поймать и понять, говоришь? — голос Дейна, когда он говорил негромко, обволакивал мягким бархатом. — Много не поймал, но… у меня такое чувство, что это ребенок действует. Ну не совсем конечно ребенок, но что-то близкое. Он будто не видит разницы, не соизмеряет, упрощает, потому что… застыл? Пока все.
— Герольд, ты чудо, — она потянула с его руки первое кольцо.
— Все для тебя, сердце мое, — он не отводил от нее глаз.
Джон мысленно отвесил себе затрещину, заставляя себя отрешиться от мурчащих томных интонаций в их голосах и от того как теперь она стаскивала с него кольца и тоже выкладывала на карту, продолжая начатую им дорожку из колец, уводя ее дальше в Дорн.
— И что вам это дало? — включился снова Джендри в разговор. — Ну то, что он как ребенок действует?
— Пока ничего, — прикрывая острый внимательный взгляд ресницами, ответил ему Дейн, — но бессмысленность кусочка картины не отменяет его ценности как части целого.
— Ничего сейчас не понял, — отмахнулся от него Джендри.
— Да, это тебе пока еще Квентин в уши не залил, так что не бери в голову, — это уже было произнесено с обезоруживающей улыбкой.
— Герольд, я тебя на поединок вызову когда-нибудь за твой язык, — честно предупредил Джендри, впрочем при этом он и сам смеялся.
— А давай! — радостно согласился тот, сразу весь вспыхивая озорным задором. — Нам тут еще дней пять в тоске и печали сидеть. В смысле в ожидании. Мы не всерьез, до первого пореза, — последнее сказанное уже было в сторону Дейнерис, в ответ на возмущенно и грозно сведенные брови.
— Когда-то на моих глазах из-за простого пореза пал один из лучших воинов, что мне доводилось знать, — тихо проговорила она, не отводя глаз от его рук и колец.
— Значит не будем, — так же тихо ответил он ей.
Она улыбнулась его словам.
Последним его руки покинуло кольцо с причудливо изогнутым скорпионом и легло где-то в Красных горах. Джон смотрел на эту полосу из серебра и камней — чего там только не было! Кроме уже означенного скорпиона было кольцо изображающее оскаленные клыки, другое обхватывало палец когтистой лапой, были помимо этого сверкающие сапфиры, какие-то матовые черные камни, названия которых Джон не знал и конечно же рубины, а еще дракон, змеи, неожиданная сова, черепа какие-то… в общем кольца всячески демонстрировали довольно необычные вкусы своих владельцев. Интересно у Герольда, как и у Дени, каждое кольцо не просто так, а со скрытыми смыслами, задумался Джон на несколько мгновений, после чего разозлился на себя же и сам себя одернул побыстрее от этой мысли — не хватало еще о его кольцах размышлять! Достаточно того, что этими кольцами сейчас выложена по карте прямая и самая короткая дорога от Драконьего Камня до Горного Приюта — так только на драконе можно пролететь.
— Дней пять… — задумчиво промолвила Дени, — а кстати, почему вы так задержались, а?
— Пришлось некоторое утяжеление с хвоста сбросить, — уклончиво ответил Дейн и взгляд его сразу заинтересованно уставился куда-то вверх.
— Герольд, — голос Дени звучал вкрадчиво и настороженно, — а ну не отводи глазищи свои и поведай мне уже — кто там на хвост вам так сел, что аж задержаться пришлось?
— Армия Хайтауэров, — он бросил свои поползновения увернуться от разговора и наконец посмотрел на нее.
— Вот значит как, — она не злилась, но явно была недовольна. — И мне о том конечно же сообщить никак не получилось, так?
— Зачем?! — Дейн проговорил это чуть громче, а острая сталь, укутанная в мягкий бархат его голоса, уже ощутимо прорезалась.
— Я бы прилетела к вам! — Дени медленно закипала.
— Вот именно! И на кой черт тогда там нужен я?! С криками о помощи к тебе бегать?! — злился уже ощутимо, голос возвысил, сталь уже явно резала, вспарывала мягкий бархат.
Дени негромко зашипела. Прямо как дракон, пронеслось в голове у Джона. Аметистовые глаза сощурились. Темно-лиловые напротив повторили этот, чуть угрожающий, прищур. Между ними ощутимо заискрило, в воздухе натянулись нервно звенящие струны, пылающие взгляды схлестнулись. Были бы у них хвосты — колотили бы сейчас ими неистово себя по бокам.
Дейн ухватил ее за руку, притянул к себе, целуя кончики пальцев. Не сдался — отступил на время.
— После поговорим, — шепнул едва слышно, — наедине.
— Наедине, — прикрыла ресницами пульсирующие зрачки, втянула шипы и когти.
Джендри, явно посчитав, что их надо немедленно на что-то другое отвлечь, в спешном порядке заинтересовался, лежащими на карте кольцами, прихватил одно, простое и строгое, намного темнее всех других с вставленными в него прямоугольными рубинами, его некоторое время назад Дени стащила с руки Герольда.
— Интересное колечко… Где тебе его сделали? — вопрос был обращен к Дейнерис.
— Есть одно местечко в Эссосе, — лукаво подмигнула она ему.
— Знаем-знаем, что за местечко, — понятливо закивал Джендри. — Хорошее местечко, ой, хорошее! Сам бы туда с удовольствием отправился, но раньше было не по карману, а теперь не до того, — обреченно махнул он рукой.
— Сейчас может и не до того, а после чего бы и нет? Они конечно ревностно свои секреты хранят, но меня там очень ждут и не откажут в исполнении небольшого каприза, — произнося это она выглядела очень довольной.
— Ты же у нас вроде кузнец, — это уже Дейн, — что за внезапная страсть к ювелирному делу?
— Кузнец, кузнец, — подтвердил Джендри, — но интересно ведь! Да и не буду я вечно молод, когда-нибудь и старость и слабость придут, а без дела как можно? Будет достойная замена кузнечному делу.
— Да… таких лордов Вестерос еще не видел, а может оно и правильно как раз, а? Кстати! Про украшения. Пока не забыл, — Дейн отстегнул откуда-то с внутренней стороны ворота небольшую виноградную гроздь — серебро и темный янтарь с мерцающими золотыми сполохами в медовой глубине. — Пусть у тебя будет.
Брошь перешла в руки Дени, которая принялась внимательно ее рассматривать.
— Красивая, — вынесла она вердикт. — Это для нее?
— Ага, — усмехнулся Дейн, — очень просили не потерять ненароком, ибо память. Поэтому держи у себя, пока трофей не вытащим из заточения.
— Не потеряем. И трофей вытащим, — уверенно проговорила она. — Пора заканчивать здесь, а то что-то мы слишком уж разыгрались.
— Ждем Квентина и заканчиваем, — согласился с ней Дейн.

Ему было лет пятнадцать самое большее или и того меньше. Почти мальчишка. Испуганные золотисто-карие глаза на пол-лица, зачарованно уставившиеся на Дейнерис. Безуспешные попытки скрыть как ему страшно. Нервная дрожь в руках, сжимающих чуть помятый свиток и тонкий ломающийся голос.
— А мне-то зачем? — в голосе Дейнерис звучало искреннее недоумение. — Ну давай, раз привез, — она приняла свиток из трясущихся рук.
Печать сломалась, аметистовые глаза быстро пробежались по строчкам, на губах заиграла недобрая кривая усмешка.
— Возвращайся к своему лорду, мальчик, скажи, что кто-нибудь да приедет. А вот кто — это уже не ему решать. Передай еще — пусть будет благодарен, что до разговора с таким отребьем как он вообще снизошли. Не бледней! И передай все в точности, не смей смягчать мои слова. А если боишься, что за этим последует наказание, значит плохому лорду ты служишь. Все, беги к мамочке!
Парнишка растерянно хлопал глазами, пока она говорила и кажется даже не дышал. По окончании ее речи кивнул, поклонился, вскочил на свою лошадь и поспешил отбыть.
— Нет, ну вы видели?! — зазвенела она возмущенно. — А чего сразу не прислать дитя лет пяти?! Может мне тоже надо Искорку отправлять в лагерь противника?
— Ну так кого не жалко прислал, — говорил Герольд спокойно, но в этом спокойствии звенело то же возмущение. — Что там от нас хотят?
— На переговоры зовут, — лаконично ответила Дени.
— Ну ты уже один раз съездила и хватит с тебя. Теперь я поеду, — решительно заявил Джендри.
— Пожалуй ты прав, поезжай, — сходу согласилась с ним Дени. — Только не один… в идеале Квентина бы сюда сейчас, но чем уж богаты на данный момент, так что поедешь с Герольдом.
— То есть ты хочешь, чтобы сира Бронна Черноводного убили очень-очень больно? — синие глаза Джендри смеялись при этих словах, видать мысль о мучительной смерти сира Бронна была ему очень по душе.
Громкий смех Дейна почти заглушил ее голос.
— Нет, я хочу… Герольд! Да перестать смеяться! Я хочу, чтобы как раз он был цел и невредим, потому что нам нужен до определенного момента порядок в Хайгардене. И вот как раз, чтоб ты не пристукнул нашего лорда-выскочку совсем и насмерть с тобой и поедет Герольд. Ну вот что ты смеешься?! — это уже снова Дейну. — Такая вот у тебя репутация. Впрочем у меня не лучше. А мальчик милый был… — внезапно с мечтательной улыбкой произнесла она в никуда и уже повернувшись к Герольду с горящими глазами спросила, — видел какие глаза?
— Видел конечно. Притащить тебе эту игрушку? Раз уж его и так на убой послали… ну или на что у нас фантазии хватит, — немедленно отозвался Дейн, говорил так, словно о безделице какой, а не о живом человеке речь идет.
— Нет, не хочу, чтобы тащили, — капризно надула губки Дени, — хочу, чтобы сам, своей волей.
— Так тоже можно, — они переглянулись и больше на эту тему не было произнесено ни слова.

Вернулись с переговоров они неожиданно веселые, смеющиеся, напевающие что-то вполголоса. Дени немедленно вцепилась в них с расспросами, оборвав песню на моменте про волосы ее — как свет луны. Джон махнул на них рукой и вернулся к своим мечным тренировкам, наверное ему надо было остаться и послушать чего там хотел на переговорах сир Бронн, но сил уже не было смотреть как она смеется — не его словам, как смотрит — не на него, как нежно обнимает — снова не его.
Глупое это было чувство, смешное, но столь сильное, что никак перебороть его не получалось — только сбежать. Бегство правда ничуть не спасало от ледяных беспощадных иголочек, жалящих в самое сердце. И вовсе не ревность была причиной этих иголочек, нет. Ох, если бы это была всего лишь ревность! С ревностью можно справиться, ревность можно было бы загнать внутрь себя, закрыть там на сто замков и запечатать намертво на сто печатей, самого себя одернуть поскорее, что не имеешь ты на ревность никакого права, какая может быть ревность между вами, после тобой же сотворенного? И все, помучиться дней несколько, перебеситься в глубине души, побиться головой о стены, опять же исключительно внутри себя, и с миром отпустить. Только вот ревности не было, а было гадкое и мерзостное чувство утраченного безвозвратно и исключительно по своей вине. Осознание, что вот сейчас в лице Дейна она нашла наконец то, что ей было нужно в мужчине. А сам Джон в той, прошлой, жизни делал как раз таки все, что ей не было нужно ни в каком виде — он все время ее куда-то тащил, тянул, чего-то от нее хотел, ждал, доказывал, переубеждал зачем-то… не надо было! Надо было просто любить, доверять, быть рядом, когда нужен и тогда получил бы больше чем весь мир. И ведь она все это терпела и поддавалась на его уговоры, наступала себе на горло, отказывалась от себя и своих целей — потому что любила и доверяла. Получила своим же доверием в итоге в самое сердце, а теперь вот нашла в себе силы снова ему поверить, отказалась от мести. Так что ему оставалось только принимать все как есть — это тоже часть искупления совершенной им глупости. Джон усмехнулся. Теперь назвать случившееся всего лишь глупостью можно было, потому что ее вернули и все вроде как понарошку было. Иллюзия — сладкая и непростительная. Потому что все было по-настоящему, кинжал был настоящим и тот предательский удар в сердце — тоже.
Еще сильно бросалось в глаза, что отношения эти не вчера начались и что они довольно устоявшиеся, так же как и близкое доверительное общение с ними Джендри — значит не сразу она решила его найти и вытащить из ссылки на край мира. Интересно зачем именно сейчас? Это знание ничего не могло изменить, даже если она вдруг решила его просто использовать для каких-то, ей одной ведомых, целей — он даст ей осуществить задуманное, станет по ее прихоти послушной фигуркой на доске и пойдет хоть на заклание, потому что заслужил и никакого права сопротивляться или быть несогласным с такой своей участью у него просто не было, он сам себя этого права лишил, когда ответил на безграничное доверие — предательством. Но ему было интересно, хотелось знать о причинах. Спрашивать конечно же было бесполезно — она отшутится или отмолчится, может быть сама расскажет позже… ну или просто само время раскроет тайну.
Ему необходимо было успокоиться, взять себя в руки — получалось плохо. Он все время висел на волоске от срыва, мысленно все время себя одергивая и нарочно воскрешая в памяти ее образ перед тем моментом, когда он все разрушил. Помогало, хоть и ненадолго.
В общее его взвинченное внутреннее состояние добавляло нервозности и прочих неприятных крайне переживаний это чертово кольцо, которое так не к месту схватил тогда Джендри и принялся со всех сторон рассматривать, да еще и расспрашивать о нем Дейнерис. Не привлеки тогда Джендри внимания к нему, Джон бы и не заметил и было бы ему хоть чуточку спокойнее. И на пару капель меньше боли. Но внимательные синие глаза лорда Баратеона рассмотрели характерные для валирийской стали разводы на строгом обруче, украшенном рубинами, довольно увлекательный разговор про Квохор, где его и сделали по заказу Дейнерис, тоже состоялся и проклятое кольцо это засело в памяти Джона намертво. Что-то было в нем смутно знакомое, что-то мелькало, угадывалось… в голове шуршали страницы книг, звучал далеким эхом голос мейстера Лювина, пласты памяти ворочались, двигались, вытаскивая на поверхность нужное. И нужное было извлечено, а Джон пожалел, что смог вспомнить и понять. Кольцо было точной копией короны Эйгона Завоевателя, в миниатюре. Последним эту корону носил король Дейрон, которого Джон по юности боготворил и почитал своим кумиром, конечно и про утерянную корону знал и читал ее описания и даже в какой-то из книг рисунок видел. И вот теперь копию этой короны носил в виде кольца Герольд Дейн и чтобы для него эту игрушку сделать она аж в Эссос летала. Когда нахлынуло это жутко неприятное понимание, Джону очень сильно захотелось встать и просто уйти. Неважно куда, главное — подальше отсюда, потому что подарок этот прямо-таки кричал в голос — ну почему ты не Таргариен?! Именно такой вот от крови дракона ей нужен, да он и был и соответствовал полностью по своей сути и по духу и будь в нем хоть капля нужной крови — оседлал бы дракона, в том Джон был уверен. И столицу они бы жгли вместе, дружно и слаженно и гораздо раньше и уж точно не смутил бы его чей-то пепел и чьи-то смерти. Но этой капли, так, судя по всему, ей желанной, не было, потому скорее всего и вытащила она Джона из забвения — не зря ведь сказала, что ей нужен Эйгон Таргариен, сын Рейгара, ее родная кровь, а Джону она пожелала за Стеной сгинуть. И он сам все решил и теперь вот получал последствия — все и сразу. Обидно, плохо, больно — было. Но он снова и снова себя одергивал уже привычным — а что ты собственно хотел и ждал? Что она объятия снова раскроет и будет смотреть влюбленно? Все эти поцелуи и объятья нынешние от нее уже имеют совсем иное значение и как раньше уже не будет никогда. Скажи спасибо, что на скормила Дрогону, что дает шанс хоть какой-то. Такое самовнушение почти работало и все терзающие его чувства отпускали — ровно до того как перед глазами представали она и Герольд. И так по кругу. Джон уже молился всем богам, чтобы скорее приехал этот дорнийский принц, которого он ни разу не видел и чтобы уже все здесь в Просторе закончилось. Что там дальше последует неизвестно, но хоть какая-то передышка должна быть у этого адского круговорота!
Непростую задачу удерживать себя в руках ему еще всячески осложнял и сам Дейн, который вел себя с ним как разыгравшийся кот — выпускал когти, слегка толкал наглой лапой и прищурившись наблюдал за реакцией. Провоцировал совершенно открыто, для него все это было игрой, забавой, чем-то несерьезным, а Джон, вместо того, чтобы подумать хоть немного — реагировал ровно так как и предполагалось и в итоге поток острых и ядовитых шпилек в адрес друг друга почти не прекращался и в какой-то момент они таки сцепились уже всерьез. Кто начал, кто продолжил, кто не смолчал и кто перешел грань было не так и важно — случившееся было лишь вопросом времени и должно было произойти в любом случае. Клинки вылетели из ножен с непринужденной легкостью, словно мечи тоже ждали, когда же уже эмоции накалятся до нужной степени и выплеснутся, и клинки эти непременно скрестились бы и тут наверное даже сами боги не смогли предсказать результат.
— А ну прекратили оба! — голосом Дейнерис сейчас наверное можно было бы целые армии противника валить насмерть, столько там было едва сдерживаемого кипящего гнева.
Меч Герольда влетел обратно в ножны раньше, чем она закончила короткую фразу. Меч Джона мгновением позже. Дейнерис буквально материализовалась между ними, глаза ее опасно сузились, брови угрожающе сошлись к переносице, губы побелели почти до синевы — верный признак, что на сей раз она разозлилась не на шутку.
— Я закрывала глаза, я терпела, я ждала и надеялась, что вы оба начнете думать головой, а не тем что ниже пояса! И вот во что вылилось мое терпение! У меня на глазах! Совсем страх потеряли! Про совесть молчу — ее и не было! — лицо у нее полыхало нездоровым румянцем, глаза лихорадочно блестели, а голос дрожал. — В общем так, если еще раз вы сцепитесь или снова начнете свои бесконечные перепалки язвительные, которые приведут все к тому же — вы схватитесь снова за мечи. Так вот если все это опять начнется… я не знаю, что я с вами сделаю! Но я клянусь, что придумаю! И вам не понравится совсем никак! Вы правда не понимаете, что хуже всего вы делаете мне?! Ну почему нельзя просто взять и подумать?!
Да она же сейчас заплачет! И на то, чтобы слезы не пролились она сейчас употребляет все свои силы. Потому и кричит так, срывающимся и дрожащим голосом. Вместе с этой догадкой на Джона нахлынула волна такого стыда, так мерзко от самого себя сделалось, что он готов был вот прямо тут на коленях у нее прощения выпрашивать.
Видимо что-то похожее испытал и Герольд, потому что мягко взял ее за руку, оттягивая вниз перчатку и прижался губами к полоске обнажившейся кожи на запястье и долго не отпускал, видимо вкладывая в этот жест что-то только им двоим понятное.
— Прости. Слишком разыгрался, — с него в этот момент словно маска слетела и он сделался весь открытым и совершенно другим, глаза даже посветлели и ясно стал виден оттенок лилового.
Впрочем Джону сейчас было не до рассуждений о метаморфозах Герольда Дейна — в обращенных к нему глазах Дени дрожали непролившиеся слезы.
— Прости, — он улыбнулся ей чуть заметно, лишь уголком губ, — мы больше не будем.
Специально употребил такое наивное детское выражение, тем самым давая ей понять, что действительно все их перепалки смешны и они действительно заигрались.
Она переводила взгляд с одного на другого, наконец сурово и гневно сдвинутые брови разошлись, уголок губ чуть пополз наверх.
— С тобой мы после поговорим наедине, — короткий взгляд в сторону Дейна. — И с тобой тоже, — это уже Джону.
Она чуть приподняла голову и кончиками пальцев легонько похлопала себя по щекам, чуть прикрывая глаза и внимательно за ними наблюдая из-под ресниц. Намек был более чем в лоб. Джон и Герольд переглянулись, синхронно вздохнули и каждый послушно запечатлел на ее щеке поцелуй.
— Вот так, — удовлетворенно проговорила она, совершенно по-драконьему щуря глаза, — а если еще раз попытаетесь вцепиться друг другу в глотки… лучше не стоит!
Тряхнула косами и вышла вон.
— Отныне — мир. Тшш… — Герольд приложил к губам палец, призывая ничего не отвечать, — мне неинтересно, что ты скажешь. Она сейчас всерьез расстроена была, а такого быть не должно. Никогда. Все. Я замаливать свою глупость, — криво усмехнулся и поспешил за ней.
Больше их в тот день никто не видел.

Джон не спал, плавал где-то на грани между сном и явью. Мыслей не было вообще никаких. Все чувства тоже словно угасли, приглушенные случившимся накануне. Из пограничного состояния, в котором он пребывал, его выдернул легкий шорох в темноте. Джон встрепенулся настороженно и почти сразу расслабился — тихой, едва слышной призрачной тенью к нему в шатер проскользнула Дени. Присела рядом с ним. Близко настолько, что он ее прерывистое дыхание мог отчетливо расслышать.
— Ну и что это сегодня было? И до этого твои терзания и метания тоже? — спокойно, умиротворенно и слегка насмешливо. — Неужели ревность так замучила? Так ты вроде знал, нет?
Знал. Конечно он еще до появления Дейна знал о нем. Ему о том двое сообщили. Джендри прямым текстом и явно с благим намерением и Яра — чуть издевательским намеком, с намерением явно противоположным. Только знание это ничуть ему не помогло, воображение почему-то нарисовало смазливую игрушку от скуки рядом с ней, почти бессмысленную, не стоящую и внимания. Реальность в лице Дейна настоящего, а не выдуманного, ударила больно. Только Дени он об этом говорить не собирался, ни к чему ей это.
— И что мне тебе сказать? — Джон улыбнулся в темноте. — Все мы живые пока еще, иногда чувства берут верх над разумом. Больше такого не будет.
— Конечно не будет, — она говорила уверенно. — Мне Герольд клятвенно пообещал, что не будет, так что я спокойна.
— Мои обещания тебе не важны, ведь так?
— Важны конечно, просто из вас двоих явно не ты склонен ко всяческого рода провокациям, так что… хотя от тебя я тоже не ожидала! Герольд конечно умеет за ниточки дергать так, что даже я порой теряюсь, но тебя он просто как по нотам разыграл. А ты позволил! Ну вот как?! Неужели не понимал?
— Понимал, — признался Джон.
— Тогда я вообще ничего не понимаю! — полыхнула она на него глазами во тьме. — Идиоты! И ни один обо мне не подумал! И вот что мне с тобой делать?!
— Не знаю, — спокойно, ему стало сейчас удивительно спокойно на несколько мгновений — как затишье перед бурей.
— Обними меня! — внезапно потребовала она.
Джон распахнул глаза от такой внезапности, но приподнялся и обнял. Прикрыл глаза и понял зачем она этого потребовала. Вдохнул самый страшный и самый отвратительный в мире запах — запах другого мужчины на коже любимой женщины, запах чужой любви, чужих прикосновений, чужих поцелуев и ласк. Она была ужасно горячая, волосы чуть влажные на висках и затылке, дыхание даже не выровнялось еще, а сердце отбивало быстрый ритм. Не отошла еще, не успокоилась и совершенно очевидно, что пришла к нему в таком виде и состоянии намеренно. Очень захотелось назвать ее каким-нибудь нехорошим словом, потому что это был настолько подлый и болезненный удар, настолько неожиданный, что и противопоставить было нечего, оставалось только открыться и впитывать в себя весь тот поток боли, что она на него сейчас вылила, потому что отстраниться и прервать происходящее никак не выходило — все тело словно веревками незримыми опутало и держало крепко.
Джон стиснул ее сильнее, прижимаясь губами к обнаженной коже на плече, сжимая зубы и вдыхая, ощущая на ней его вкус, запах, дыхание, прикосновение и подавляя в себе дикое, бешеное, звериное почти желание схватить ее, разодрать на клочки легкую ткань, всю ее себе навстречу открыть, заполнить собой, зацеловать, облизать всю и после, такую вот, вернуть ее Дейну, чтоб тоже насладился сполна, напился, чтоб вдоволь этого ощущения… и сам же ужаснулся своим мыслям. Никогда он такого с ней не сделает. Да и она ему шею свернет и будет права.
— Плохо? — заинтересованным вкрадчивым шепотом.
Плохо, любимая, ты не представляешь как — этого он ей не сказал.
— Это не важно. Главное, чтобы плохо не было тебе, — выискал в себе силы отстранить ее от себя чуть и даже слегка улыбнуться.
— Мне не плохо, мне замечательно, пока вы не начинаете творить подобное вчерашнему, — она мягким жестом убрала от его лица пряди волос и несуществующие веревки наконец отпустили. — Так что ты уймешь свою ревность или что там у тебя и не дашь мне более повода для переживаний.
— Не дам, обещаю, — как бесцветно звучал его голос…
— И если я завтра скажу, что выхожу замуж, то ты пожелаешь мне счастья и сам отведешь к алтарю, как самый ближайший мой родственник, — а ее голос напротив набирал силу и краски, звучал жестко и возражений она явно не намерена была даже слушать.
— Пожелаю. И отведу, — Джон закрыл глаза, понимая, что да, действительно отведет и своими руками отдаст другому мужчине, если это сделает ее счастливой.
— Вот и прекрасно! А еще ты выбросишь из головы всякий бред про свою мне ненужность. Ты — моя родная кровь, больше никого не осталось и мы не имеем права друг другом разбрасываться, — обхватила его лицо горячими ладонями и вперила в него свой горящий гипнотизирующий взгляд, который в темноте хоть и не виден был, зато вполне ощущался. — Мы — семья! Пойми уже это! И я не оставлю тебя, я буду сражаться за тебя, если потребуется и вытащу из любой беды! Всегда! Понимаешь?!
— Понимаю, милая, — Джон поцеловал ее в лоб, погладил по контуру лица, коснулся гладкой пряди волос. — Прости, что заставил пережить не самые наверное приятные моменты.
— Я простила, только не делайте так больше.
— Ты любишь его?
— Если говорить на понятном тебе языке, то да — люблю.
— Хорошо, — ни черта не хорошо на самом деле, но что еще он мог ей сказать? И Джон перевел разговор на совершенно другую тему. — Дени, я тебе сказать хотел и все как-то не до того было. Помнишь как мы с тобой на переговоры съездили? Тебе там ничего странным не показалось?
— А что мне там могло показаться странным? Бран просто подставил этих людей и отдал их нам на убой фактически. Так он не впервые это делает…
— Они все были взрослыми мужчинами и уж меч точно каждый из них держать умел и уж хоть один, но точно смог бы достать одного из нас, а они все отчего-то размахивали оружием как мальчишки, которые не так давно меч в руки взяли, да и тот деревянный.
— А Брана учили или…?
— Конечно учили, но выучить толком так и не успели. Ты поняла, да? Он не может пользоваться навыками тела, в которое вселяется, использует собственные. Потому и так нескладно все было.
— Значит больше такого он повторять не станет, еще один факт в копилку бессмысленности, — она тяжело вздохнула.
Да, все из-за него. Именно из-за действий Джона теперь эти загадки приходится разгадывать.
— Дени, а если бы я тогда поступил иначе…? — не собирался об этом, но язык убежал вперед головы.
— Были бы мы счастливы? Нет. Разве что на время лишь, а после была бы снова война, раскол и необходимость садиться на дракона и поливать все огнем. Потому что только так и можно править этим проклятым куском земли.
— Ты так не любишь Вестерос, — Джон позволил себе улыбку.
— Чего это сразу не люблю? Драконий Камень вот люблю безмерно. Дорн так вообще обожаю. По сути все мои претензии к людям, да и то больше к лордам с их непомерными амбициями. Амбиции эти отлично выжигаются драконьим огнем. В самых тяжелых случаях — вместе с лордами, в конце концов не так уж и трудно сотворить новых. Жаль я сразу этого не поняла. А если ты именно про нас двоих спрашивал, то тем более — нет. Все мысли о такой вероятности — иллюзорны. И, Джон, будем считать на этом наш разговор оконченным, а понимание — достигнутым.
Она поднялась, невесомо поцеловала его в лоб и направилась к выходу. Черная ткань поползла за ней следом змеиным хвостом. Напоследок обернулась, уже откинув полог шатра и на фоне начинающегося рассвета очертился ее темный силуэт. Голос был тих и спокоен, как мягко падающий пепел.
— Герольд хотел принести мне твою голову, потому что понял абсолютно все, как только меня увидел впервые. Я отказалась. Сделай так, чтоб мне не пришлось сожалеть о своем решении.
Полог упал. Предрассветный сумрак схлопнулся и все снова заволокло тьмой.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-08-09 03:07:58)

Глава 9. Божественные звуки арфы

Есть, как известно, звуки, присущие животным, и звуки, присущие человеку;
и жутко становится, когда источники их вдруг меняются местами.
Говард Филлипс Лавкрафт «Зов Ктулху»

Розы пахли совершенно нестерпимо, воздух, напоенный их ароматом, опьянял и кружил голову, а в сочетании с жаркой погодой так и вовсе доводил почти до дурноты. Талла впрочем словно бы и не замечала этого удушающего сочетания жары и слишком сильного аромата цветов, а вот Лилли уже даже за кованый витой столбик галереи уцепилась покрепче на случай, если вдруг ей станет совсем плохо. Неудобство это они с Таллой терпели по той причине, что отсюда было хорошо видно все происходящее во внутреннем дворе Рогова Холма, а сами они были почти незаметны на этой галерее, густо увитой цветущими душистыми побегами.
Вот уже довольно продолжительное время они с Таллой затаив дыхание наблюдали за беседой леди Мелессы и этого дорнийца, что своим внезапным появлением разрушил томную дремотную атмосферу их маленького женского королевства в Роговом Холме. Разговору этому предшествовал короткий и жаркий спор между леди Мелессой и их мастером над оружием, сиром Гвинфором. Последний, топорща пышные свои усы и грозно сверкая глазами, вещал, что никак не может позволить никаких переговоров с дорнийцами и конечно же вступать в открытое противостояние тоже чистое самоубийство. Этот осторожный человек предлагал просто переждать сейчас, проигнорировав происходящее и даже не разговаривать ни с кем, потому как мало ли что там случиться при том разговоре, а после конечно же созвать знамена и… договорить ему не дали.
— Чего же ждать, славный мой сир? — вопрошала леди Мелесса. — Может быть того, что Рогов Холм просто будет взят в осаду? И почему бы мне не поговорить с ним в конце концов? Что страшного может произойти от простого разговора? Да он к тому же и безоружен.
И правда, рыцарь подъехавший к воротам, демонстративно развел руки в стороны, показывая, что при нем нет ничего способного причинять смерть.
— Ох, миледи! — тяжко вздыхал сир Гвинфор. — Если бы речь шла о ком-то другом, я бы с вами согласился без малейшего возражения. Только вот ему ведь для того, чтобы убить оружие без надобности.
— Да с чего бы ему убивать кого-то? Да и кого? Ну не меня же! Не станет же он с женщиной воевать. Он рыцарь все-таки, — вполне резонно возражала леди Мелесса.
— Миледи, я ни в чем уже не уверен. Происходит что-то странное и вестей нет почти никаких, а те что есть только тревогу нагоняют и тут вот пожалуйста — еще и дорнийская армия под стенами замка. И ладно бы кто другой, но этот… если он тут, значит что-то серьезное происходит. И вы вот так с ним хотите идти на переговоры? Да ни за что! Как я после в глаза стану сыну вашему смотреть, если чего выйдет? Я обещал мейстеру Сэмвеллу, что буду защищать и оберегать женщин его семьи, пока он там исполняет свой долг в столице. Плохим же буду я защитником, если позволю вам так рисковать!
— Да чем же я рискую, сир? — недоумевала леди Мелесса.
— Он слишком опасен, миледи, чтобы всего лишь на его рыцарскую честь полагаться, да и представления его о чести столь своеобразны, что и не поймешь чего там допустимо или нет для него.
— Так давайте же не будет заставлять его ждать, раз уж он так опасен. Сейчас вы все уйдете, а ворота откроют. Я встречу его, мы поговорим наедине и сможем договориться, я убеждена в том.
— Как наедине?! — немедленно начал возражать ей мастер над оружием. — А кто же вас защитит, в случае чего?
— Я умею разговаривать с мужчинами, сир, в том числе и с такими как он, — ласково улыбнулась леди Тарли, — и уверяю вас, что с такими лучше наедине и разговаривать — больше шансов на благоприятный исход.
Лилли в очередной раз восхитилась этой женщиной, которую безмерно уважала и беззаветно любила. Лилли и Талла во время всего этого разговора стояли поодаль, сцепившись руками и слушали во все уши, стараясь при том быть как можно более незаметными, уж очень им было интересно посмотреть, что дальше будет и совсем уж не желали они быть сейчас отосланными в самые дальние покои замка с непременным строгим наказом сидеть там и не сметь носа наружу показывать, поэтому когда леди Мелесса развернулась к ним они обе не сговариваясь вздрогнули и приготовились упрашивать, умолять и возможно даже клясться в чем-нибудь.
— Так, теперь вы, трещетки! Знаю, что вам интересно до жути. Сама была когда-то молодой и не в меру любопытной девицей, потому только и не отсылаю вас никуда. Понимаю, что вам все игрушки и развлечение. Обе бегом на галерею! И сидеть там тихо, как мышки под метлой! И чтоб ни звука! Иначе и впрямь прикажу обеих запереть и стражу еще приставлю для надежности.
Произнося эту речь леди Мелесса ласково им улыбалась, но тем не менее по всему ее виду было совершенно ясно, что она не шутит сейчас и поэтому Лилли и Талла закивали понятливо и затараторили, перебивая друг друга, что они и дышать-то будут через раз и ни за что не высунут и кончика носа, одним глазком только, притаившись в буйном розовом цвете.
Обещание свое они немедленно кинулись исполнять, убежали на галерею и выбрав местечко поудобнее, притаились там и навострили глаза и уши. Лилли прильнула к самым розовым ветвям, а Талла, чуть позади примостилась, прижавшись к ней. Они затихли в ожидании. Лилли могла поклясться, что слышит как бухает сердце у Таллы в груди, у нее и самой оно так же громко наверное стучало сейчас.
И вот наконец заскрипел тяжелый подъемный механизм и в ворота неспешно процокал жеребец, черный как ночь и красивый как рассвет, неся на себе своего всадника в черных доспехах и с водопадом платиновых волос. Он легко спрыгнул на землю и, оказавшись перед леди Мелессой, немедленно отвесил грациозный поклон и что-то сказал. Леди Тарли в ответ слегка склонила голову и улыбнулась.
Они говорили, улыбались, смеялись даже — Мелесса при этом запрокидывала голову беззаботно назад и совершенно не противилась, когда он прихватил ее за руки и что-то зашептал склонившись к уху с улыбкой преисполненной отравы и вместе с тем невероятно красивой и обворожительной. Мелесса на это тоже что-то шептала, стреляла глазами, трясла кудрями, играла ямочками на щеках, да можно сказать, что флиртовала с ним совершенно беззастенчиво! Вот уж не думала никогда Лилли, что придется ей когда-нибудь увидеть леди Тарли такой, да если уж совсем откровенно говорить, то Лилли не думала, что эта добрая, спокойная и невероятно умная женщина вообще может быть такой вот легкомысленной и игривой.
— Какой же он красивый! — почти простонала Талла ей в ухо тихим вздохом. Лилли в ответ не глядя и не прицеливаясь легонько двинула локтем назад, призывая Таллу замолчать.
Продолжая наблюдать за разговором этих двоих, Лилли тихонько вздохнула — теперь Талла будет трещать про этого красавца месяц, не меньше. Права леди Мелесса, когда говорит, что пора ее замуж отдавать.
А вот Лилли их незваный гость не нравился совсем, было в нем нечто неуловимое и очень недоброе, сокрытое за внешней красотой. Рассмотреть это тайное и уж тем более понять не представлялось возможным, да и желания никакого не было. Есть такие двери, которые лучше не открывать никогда, иначе найдешь там такое, что и сам себе не рад уже будешь. Поэтому восторженных томных вздохов Таллы она не понимала и уж точно их не разделяла.
Внизу меж тем пришли видимо к согласию и гость их склонившись поцеловал руку леди Мелессы и вскочил в седло, черный жеребец сорвался стрелой с места, повинуясь руке своего всадника и вылетел за ворота.

— Да, сир, вы все хорошо услышали и верно поняли, — терпеливо вот уже в третий раз подтвердила леди Мелесса, успокаивая их мастера над оружием, принявшего всю ситуация слишком уж близко к сердцу. — Мы ничего не будем делать, мы будем жить как жили и ни один меч в Роговом Холме не будет поднят и ни один воин не будет призван нами.
— Так ведь письмо же из Хайгардена… — недоуменно и растерянно оглаживал усы сир Гвинфор. — Этот, да простят меня боги, лорд, — при слове «лорд» лицо сира исказилось все, скривилось, словно он сделал добрый глоток сока из недозрелых лимонов, — требует немедля…
— Этот, чтоб не сказать дурного слова… человек и его требования мне безразличны. А письма я никакого в глаза не видела, не дошло наверное, — нимало не смущаясь объявила леди Тарли, хотя письмо это она не далее как вчера утром держала в руках, читала и даже обсуждала за обедом. — Время нынче неспокойное, мало ли что могло случиться… война опять же, а я слыхала, в военное время принято всех воронов сбивать стрелами, чтобы значит сведения от противника перехватить. Так что никаких писем мы не получали из Хайгардена. И из столицы тоже никаких писем не получим, — она поправила выбившуюся из прически прядку и с аппетитом взялась за ягодный пирог, сменив тему разговора на те самые пироги и пустившись в размышления, что пожалуй все же корица к ягодам лишняя, привкус какой-то дурной выходит и надо как-то умерить пыл поваров по части экспериментов с добавками в выпечку.
Совершенно ясно было, что никаких подробностей она никому рассказывать не намерена, а пыл с которым она сейчас рассуждает о ягодных начинках имеет одну цель — всех их разогнать по своим делам и не мешать ей подумать в одиночестве над всем произошедшим.
Лилли утащила за собой Таллу, игнорируя легкое сопротивление последней. Знала прекрасно Лилли, что Талла сейчас, если не забрать ее, изведет мать расспросами про этого… как же его? Лилли снова забыла имя этого светловолосого дорнийца… да и в пекло его вместе с именем! Главное, Таллу сейчас увести от леди Мелессы и дать той передохнуть и поразмыслить в одиночестве, поэтому Лилли, вцепившись в Таллу мертвой хваткой, волокла ее за собой по коридорам и галереям замка в сторону библиотеки. Сейчас Лилли вполне осознанно брала на себя весь шквал щебетания, что непременно исторгнется из Таллы бурным потоком, потому была она спокойна и преисполнена терпения и смирения, готовая слушать хоть до бесконечности.

Совсем старые свитки с рисунками, изображавшими какие-то батальные сцены, грозили рассыпаться прямо в руках и Лилли опасалась даже вздохнуть над ними посильнее. Вспомнила, что Сэм хотел найти художника, чтобы перерисовал все это, но так и не нашел времени на исполнение своей затеи. Лилли подумала, что непременно поговорит с леди Мелессой о поиске художника, когда все немного успокоится в Просторе, а пока решила убрать свитки с рисунками в большой плетеный короб с крышкой и запереть в шкаф, чтобы никто ненароком не повредил.
Таллу она слушала вполуха, иногда невпопад кивая, поддакивая или восклицая что-то невнятно-восторженное, впрочем Талла этого не замечала и говорила больше для себя самой нежели для своей невнимательной слушательницы. Лилли с нежностью посмотрела на пылающие маковым цветом щеки, на сияющие глаза и растрепавшиеся локоны. Она очень любила Таллу и ее беззаботную легкомысленность любила и вот эту болтливость, порой чрезмерную, тоже любила. Талла была ее сестрой, частью ее семьи, иначе про нее думать Лилли уже не могла и чувствовать иначе тоже. Талла, леди Мелесса, дети и конечно же Сэм — они были ее семьей, дорогими и любимыми людьми и за каждого болело сердце и была не на месте душа. После всего пережитого Лилли заметила за собой странную вещь — ей просто физически было необходимо знать, что с близкими людьми все хорошо, быть совершенно точно в том уверенной. Потому что в противном случае легкая тревога разрасталась до степени панической и неконтролируемой, сопровождаясь сильным головокружением, трясущимися руками, бешено колотящимся сердцем и резкими болезненными спазмами в животе. Никаким снадобьям эти симптомы не поддавались и исчезали словно по волшебству, как только Лилли обретала уверенность, что семья ее в покое и безопасности пребывает. Так как все кроме Сэма были в шаговой доступности в стенах одного замка, то именно Сэм и был причиной всех ее переживаний и волнений. Впрочем Сэм повода к такому почти не давал, аккуратно посылая письма для Лилли раз в неделю и сверх того писал дополнительно матери и сестре, не забывая еще и отправлять время от времени им всем подарки, для Лилли присылал чаще всего книги, чем неизменно радовал ее.
Читала она много и с удовольствием, в Роговом Холме была довольно обширная библиотека, но запущенная в последние годы и Лилли взялась ее потихоньку разбирать и приводить в порядок, делала она это неспешно, постоянно отвлекаясь на чтение. Поначалу ее деятельность по разбору библиотеки и составлению картотеки всех имеющихся книг, вызывала недовольство у местного мейстера, но со временем он к ней потеплел душой, чему способствовало несомненно ее бережное обращение с книгами и совершенно очевидная любовь к чтению и вообще любому знанию. Леди Мелесса так и вовсе была страшно рада такому ее увлечению и всячески его поддерживала, а как-то раз по секрету шепнула о своей надежде, что Лилли, близкая Талле по возрасту и так с ней сдружившаяся, может быть все-таки зальет в беспечную голову хоть что-то кроме романтичных историй о любви. И видят боги, Лилли старалась, но все приложенные усилия ни к чему не привели — Талла просто скучала, когда Лилли принималась ей зачитывать что-то вслух, а врученные ей с рекомендацией к прочтению книги пылились в ее покоях, пока Лилли не забирала их обратно. Леди Мелесса вздыхала, Лилли ей вторила и при том не понимала причин такого расстройства. Ну не любила Талла читать, ну что ж поделать? Меньше любить ее они от того не стали, сама Талла уж точно никаких страданий на сей счет не испытывала, так что со временем ее оставили в покое.

Тяжеленный фолиант о целебных свойствах различных трав был пристроен наконец на специальной подставке для таких вот книжных чудовищ неподъемных. Лилли сдула с глаз завиток волос, выбившийся из хитро заплетенных волос, и упала в кресло. Тяжеленную книжищу она тащила сама из библиотеки, намереваясь прочесть и переписать нужное, чтобы быть избавленной от необходимости каждый раз, как в том возникнет нужда, обращаться к этому тяжеленному первоисточнику. Никакой нужды самой тягать тяжелые книги от библиотеки до своих покоев, где она устроила себе уютный уголок для работы с книгами возле окна, конечно же у нее не было, но она упорно не желала никого привлекать на помощь. Книги были для нее слишком личным, это принадлежало только им с Сэмом, было одной из связывающих их накрепко ниточек, тем, что сделало их ближе, заставило открыть друг в друге нечто новое. Лилли вздохнула грустно. По Сэму она отчаянно тосковала, ей не хватало его, она бы с радостью приезжала к нему в столицу, а сам Сэм, будь это в его воле, вообще бы забрал ее туда насовсем. Но это решали не они. Королем было совершенно четко и ясно озвучено, что великий мейстер не может себя как-либо компрометировать, а уж Сэм и подавно себе такого позволить не может, учитывая его довольно шаткое положение и постоянные вопли возмущения, доносящиеся из Цитадели по поводу его назначения. И даже идея Сэма найти для Лилли и детей дом подальше от Красного замка и его интриг не нашла понимания у короля, он просто напомнил сколько всего ему приходится выслушивать со стороны многочисленных архимейстеров и просил не создавать проблем в первую очередь себе самому. Так и стала Лилли жить здесь, в Роговом Холме, а Сэм в столице. Виделись они нечасто, Сэм почти не имел времени приезжать к ним, что служило причиной ее частых слез и крайне мрачного настроя. Излечила ее от этого леди Мелесса, убедив, что от рыданий в подушку и вечно хмурого несчастного лица еще никто не стал чувствовать себя лучше и уж точно таким способом никому еще не удалось ничего в своей жизни исправить и ни она сама ни Сэм от слез и расстройств постоянных счастливее не станут, а им и так сейчас нелегко приходится, так зачем же они усложняют свою, и так непростую, жизнь? Слова эти Лилли донесла до Сэма, который моментально определив чьими устали она говорит, немного взбодрился и даже слегка повеселел и они решили пока все оставить как есть, писать почаще, видеться при каждой возможности, а в будущем что-нибудь придумать. О чем-то Сэм думал, поняла она тогда, зрело в нем какое-то решение потихоньку, но он ничего о том не говорил и Лилли с расспросами не лезла, посчитав, что сам все расскажет, как будет готов, а пока просто заверила его, что всегда будет рядом и никогда не оставит его, напомнила, что он для нее самый умный, самый храбрый и вообще самый лучший, покрепче обняла и расцеловала нежно. Глаза Сэма немедленно загорелись теплым сиянием, как оно и всегда бывает, когда мы ощущаем за спиной безусловную поддержку близких людей и их любовь.
Тихо скрипнула дверь в ночной тишине и сразу за этим последовали легкие шаги — леди Мелесса со свечой в руке, облаченная уже в ночное, в мягких туфлях и распахнутом халате накинутом на плечи, проскользнула к ней почти неслышно. Лилли улыбнулась, поднимая голову от книги и своих записей.
— Все сидишь за наукой? Уж за полночь давно, а ты и не заметила! И я удивляюсь как ты не засыпаешь еще сидя над книгами! Сэм так частенько засыпал… впрочем я уверена, что у тебя впереди все и со временем ты непременно обзаведешься этой дурной привычкой. Все же вы с моим сыном созданы друг для друга, — глаза ее смеялись, она пристроила свой подсвечник на стол, подальше от бумаг и уселась в кресло напротив. — А мне вот неспокойно что-то, никак не усну, все ворочаюсь, думаю… а вот ты спроси меня о чем думаю и я не отвечу. Не знаю, ни о чем не думаю. Вот поднялась и пошла бродить как привидение. Тревожно мне… а от чего тревожно и не пойму никак…
Лилли слушала внимательно, она понимала. Ее и саму непонятная тревога охватывала и тревога эта разрасталась и угрожала перейти в истеричную панику, последнее было совсем никак нежелательно. Потому она и схватилась за эту книгу и записи по ней, работа эта требовала внимательности и полного погружения в процесс, что отвлекало от наползающего беспокойства. Хотя конечно избранная ею мера была призвана лишь на время отогнать тревожные мысли, рано или поздно то, от чего она сейчас бежит и прячется успешно между книжных страниц, ее догонит, это неизбежно как закат или восход солнца. И сейчас, слушая леди Мелессу, Лилли решительно заложила между страниц книги ленту, убрала перья, завинтила крышечку чернильницы и принялась неспешно скатывать в трубки уже исписанные листы, перевязывая их так же лентами. После закончит, сейчас и впрямь стоит проговорить свои мысли и может быть что-то решить и конечно же все, сказанное сейчас в этих стенах и останется.
— Матушка, что вы так упорно не пожелали рассказывать о произошедшем сегодня? — задала Лилли вопрос, который всех так мучил. — Я о вашем разговоре с… опять я запамятовала как его зовут…
— Герольд Дейн его зовут, — улыбнулась леди Мелесса, — и я с ним была знакома задолго до событий сегодняшнего дня. Он… непростой человек и действительно очень опасен, но я ничем не рисковала, просто решила, что незачем отягощать этими излишними знаниями нашего доблестного сира Гвинфора. Договорились же мы о самом простом и разумном — мы никуда не влезаем и нас тоже никто не трогает. Меня устроило такое решение, а уж как его оно устроило! Очень ему не хотелось с нами тут задерживаться.
— Почему? — нахмурила Лилли брови в непонимании. — Почему для нас это хорошо? Нет, я понимаю, что сражения или там осада нам точно без надобности, но ведь после непременно будут последствия.
— Обязательно будут, — согласилась Мелесса. — И нам лучше бы последствия эти просчитать заранее. Ты понимаешь ведь, что Герольд Дейн не на увеселительную прогулку в Простор выехал в сопровождении дорнийской армии? А сам сир Герольд кстати, чтоб ты знала, ближайший друг принца Квентина Мартелла и любовник Дейнерис Таргариен и он тут не от своего имени говорил и обещание давал. Лилли, детка, ты же умница, ты ведь должна понимать, что происходит сейчас в Вестеросе.
— Война?
— Именно. И мы должны из этой войны выбраться живыми. Пламя дракона уже прошлось один раз по нашей семье. И все из-за глупости и тщеславия моего мужа. Надеюсь он сейчас в пекле пребывает! Ибо там ему самое место! Амбиции! Гордыня! Откусил кусок, а проглотить не смог. Идиот упертый! И сына уволок с собой… моего сына! Я не хочу снова хоронить пепел, — в голосе Мелессы звенела решительная сталь и дрожали слезы невосполнимой утраты.
— То есть вы, матушка, думаете, — тут Лилли перешла на совсем тихий шепот, — что никаких шансов нет у… короля?
— Я в том полностью уверена, — таким же шепотом прошелестела Мелесса. — Дейнерис Таргариен так или иначе возьмет свое, а не сможет взять — уничтожит все. Неужели ты полагаешь, что осталось еще хоть что-то, способное ее сдержать или остановить? Да ее и сама смерть остановить не смогла! Нет… эта женщина сметет все на своем пути, так что выбора у Вестероса нет. А значит выбора нет и у нас.
— Я была там, в столице. Своими глазами видела, что она сделала, — голос Лилли дрогнул, перед мысленным взором встали страшные картины. — Обугленные тела, до костей выжженные. Люди умирали от ожогов в страшных муках. Вылечить эти… раны было нельзя, только мучения облегчить перед самым концом, а макового молока не хватало на всех… Сэм плакал, приходил, утыкался мне в колени и плакал, глушил рыдания у меня в юбках. А после вставал и шел делать, что мог. Чтобы помочь. Чтобы хоть как-то… хоть немного. И ее я видела на драконе. Там, на Севере. Они летали с Джоном вместе… они много летали. Тогда было совсем не страшно, наоборот красиво, такая сила, живое чудо в небе…
— Я понимаю, — леди Мелесса, потянувшись через стол, взяла Лилли за руку, вытаскивая из воспоминаний. — Все это ужасно и случившееся в Королевской гавани — безусловное зло, тут нет и не может быть никаких иных мнений. И королева Таргариен не вызывает у меня никаких теплых чувств, она — чудовище, большее чем ее дракон. И я не доверяю ей ни капли. И будь моя воля — она не вернулась бы никогда! Но она вернулась. Она здесь и я не хочу быть овцой на бойне, которую она непременно устроит. Это не наша война, меня не интересует судьба Вестероса — лишь судьба моей семьи.
— То есть мы примем ее, если она вернет свой трон?
— Не если, а когда, — усмехнулась Мелесса, — и да, мы ее примем как королеву. Потому что я хочу, чтобы моя семья выжила.
— А как же Сэм? Ведь он там… матушка! — Лилли воскликнула испуганно, осознавая всю сложившуюся ситуацию. — Он ведь не знает ваших слов и мыслей и он там… с королем и король может приказать разное…
Лилли не договорила, страх сковал ее всю, мозг начал одну за другой выбрасывать страшные картины.
— Сэм умный мальчик, он справится. Я верю, что он не наделает ошибок, но ты права — король! Может статься так, что не будет выбора и…
— Ему надо знать! С ним надо как-то связаться… напишем ему! Я сейчас же… — Лилли уже готова была кидаться за свежей бумагой, строчить письмо и идти будить мейстера, чтоб отправил немедля.
— Писать нельзя!
— Отправим кого-нибудь?
— Нет! Слишком рискованно доверять кому-то третьему и постороннему… надо ехать мне. Ведь может же мать соскучиться по сыну?
— Нет, матушка, вы останетесь дома. Поеду я. Не спорьте, умоляю. Без вас тут все развалится, а если что-то непредвиденное так и вовсе… нет. Поеду я. Одна. Дети останутся с вами конечно же.
— Девочка моя, — глаза леди Мелессы наполнились слезами, — ну как же я тебя одну отпущу? Я же тут с ума сойду, да и Сэм мне не простит, если с тобой что случится.
— Ничего со мной не случится. Возьму с собой пару человек для охраны, переоденемся простолюдинами и проскользнем тихонько.
— Нет! Только не простолюдинами. Это опасно. Ты хоть представляешь, что могут сделать с молодой и хорошенькой женщиной солдаты, разгоряченные недавней битвой? Ты же не невинная девица, конечно представляешь. И вон не говори мне про честь рыцарскую! Мужчины забывают про честь, когда у них кипит кровь. А вот благородная леди будет в большей безопасности, поэтому… ох, Лилли! Как же мы до такого дожили? Сидим обсуждаем такие ужасы, хоть плачь… безумное время.

Вот так они все и решили. Вдвоем. Ни с кем не советуясь, никому ничего не сказав. Леди Мелесса тихо и скрытно подобрала людей ей в сопровождение, так же тихо и под большим секретом они провели все приготовления и в выбранный день, еще до рассвета Лилли покинула Рогов Холм.
На прощание леди Мелесса ее обняла крепко и все никак не желала отпускать, сдерживала слезы, дрожала голосом, наглаживала по волосам, целовала в лоб и в щеки.
— Не хочу тебя отпускать, не хочу, — прошептала распахивая глаза, — знаю, что все решили и что так нужно, но не хочу все равно! Мне все время кажется, все четче с каждым днем и яснее, что отправляю тебя в пасть дракона прямиком…
— Это все от волнения, матушка, — Лилли держалась, улыбалась даже. Уезжающему всегда легче, чем остающемуся, а значит она должна сейчас быть сильнее и она была.
— Так и есть, — Мелесса тоже собралась, подбодренная настроем Лилли, обняла ее еще раз и наконец опустила. — Береги себя, доченька…
Этих последних слов Лилли уже не слышала.

Спокойная и мирная поначалу поездка была прервана громким разговором, после криками и лязгом мечей. И снова крики. Резкие голоса. Отрывистые команды и вот уже Лилли смотрела на свою перебитую охрану, у которой не достало ума не хвататься за оружие. Растерянный взгляд старика-кучера и перепуганное икание служанки за спиной. Хотелось выругаться каким-нибудь неприличным словом, но все неприличные слова из нее стерли уже давно, а приличных не находилось, потому она молчала и смотрела широко распахнутыми глазами на происходящее и по итогу не придумала ничего умнее, как нырнуть обратно в карету и захлопнуть с треском за собой дверцу.
И куда только подевалась та храбрая девушка, которой она когда-то была? Никуда не подевалась, поумнела просто, отчитала она сама себя сурово. Приободрившись от такого мысленного подзатыльника, она первым делом успокоила свою перепуганную служанку, а после начала чутко прислушиваться к разговору снаружи — кучер что-то невнятно бормотал и строил всеми силами из себя блаженного дурачка, понятно было, что надолго его скоромного представления не хватит и потому Лилли лихорадочно соображала, пытаясь придумать, что дальше делать, трясла свою фантазию как грушу, но плоды на той груше явно были недозрелыми и ничего не вытрясалось, не падало и идей было ноль. Внезапно ее ухо уловило несколько раз повторенное «лорд Баратеон» и что-то о том, что он там приказывал строго-настрого… дальше она не слушала. Лорд Баратеон… это же Джендри! Она же его знала, помнила прекрасно веселого синеглазого кузнеца, которому носила еду в кузни Винтерфелла. И конечно же он должен был помнить миловидную девушку, что смеялась над его шутками. Лилли распахнула снова дверь кареты, вспоминая спешно леди Мелессу, представляя ее себе во всех мельчайших деталях и копируя ее голос и интонации, манеру держаться, жесты, поворот головы и главное — взгляд. Она не могла себя видеть со стороны и не знала насколько успешна была в своей отчаянной импровизации сейчас, но судя по тому, что выслушали ее внимательно, как-то привычно чуть склоняя головы и никаких вольностей себе никто не позволил когда она закончила говорить — у нее получилось.
За лордом Баратеоном обещали послать и даже предложили перебраться в более удобные условия для ожидания. Лилли отказалась, не забыв вежливо и сдержанно поблагодарить и снова, судя по лицам и наклонам головы, угадала и вытянула неподъемное на самом-то деле. Потому как ну не сделаешь леди из той, что не привыкла к такому с колыбели. Родиться с этим надо, с молоком матери впитать, но леди Мелесса все эти аргументы отметала уверенно и продолжала ее упорно учить.
— Это для тебя же самой, мало ли что случится — ты должна уметь себя вести. Должна уметь себя подать. Это мы тебя любим такой какая есть, но мир жесток, а люди жестоки вдвойне и ты не должна остаться беззащитной. В том мире где мы живем происхождение, положение и соответствующее поведение могут порой помочь. Не меч же тебе в руки вкладывать, — так говорила леди Мелесса и сейчас Лилли мысленно благодарила ее бесконечно.
Время ползло неспешно, день катился к закату, тучи сгущались, первые робкие капли дождя уже пролились. Лилли ждала и ждала и ждала… мысли, одна грустнее другой, беспорядочно бродили в ее голове, она не пыталась поймать эти мысли потому как были они больше о всяческой ничего не значащей ерунде, вроде начатого вязания и незаконченной переписи книги, о цветах, что леди Мелесса намеревалась высадить на балконе и вазонах, которые они никак не могли выбрать для этих зеленых кустов с редкими белыми цветочками, название которых было длинным и неудобным для произношения, потому что приехали они аж из Эссоса и наименование их было непривычно для языка и нескладно для уха, потому Лилли окрестила про себя этих пышнолистных красавцев чужеземцами и вот сейчас почему-то внезапно поняла, что вазоны они никак не могли выбрать от того, что выбирали все время среди излишне вычурных и ярких вариантов, а надо было брать простые самые круглобокие беленые вазоны — в них как раз и будут эти новые цветы прекрасны… какая неуместная и глупая мысль! Ей бы живой выбраться из этой передряги и именно на это ей следует направить все свои помыслы, а она о цветах… только вот больше-то и нет ничего в голове, разве что кружева какие-то мирийские всплыли недавние и тут неизвестно еще, что более худшая тема для размышлений, пожалуй и впрямь о цветах как-то лучше и достойнее размышлениям предаваться.
Все эти ее скомканные мысли враз повылетали из головы как только снаружи послышались удивленные возгласы, а сразу после довольно громкие голоса. Разговор был коротким и весь состоял из рубленых отрывистых фраз. Лилли вся подобралась. Джендри? Или…? Прислушалась и услышала несколько раз произнесенное «принц Эйгон». Вздрогнула испуганно, а больше и не успела ничего ни подумать, ни почувствовать, потому что услышала голос, который был слишком узнаваемым, чтобы с кем-то его перепутать, такие низкие рокочущие нотки, словно мягкое рычание какого-то зверя, были в голосе только одного знакомого ей человека. Всю ее захлестнуло радостью, а с плеч свалилась каменная глыба и конечно же подумать о том, что он тут делает и как вообще здесь оказался, она не успела, поддавшись иллюзии безопасности и того, что теперь уже все будет непременно хорошо.
Лилли распахнула дверь кареты и сразу попала под резкие и холодные капли дождя, но дождь ее сейчас волновал в самую последнюю очередь. Это был он. Джон. Какое счастье! Ноги сами понесли ее к нему, она повисла у него на шее, будучи не в силах сдержаться, что-то беспрестанно говорила, выплескивая все накипевшие страхи, сбрасывая жуткое напряжение последних часов, проговаривая все случившееся и все ее волнующее… он оборвал ее резким почти окриком.
Лилли замерла, рассматривая его, а он кажется весь ушел в свои мысли. Изменился и сильно. Похудел, немного загорел и вроде даже стал моложе выглядеть. Бороду стал носить иначе и теперь она лишь подчеркивала резкий и четкий контур лица, а впадины на щеках обозначились так, что даже в полумраке под дождем их было заметно и сразу знакомое лицо стало чуточку чужим, сразу обострились скулы, стали больше глаза и жестче линия губ. Это конечно мелочь, все меняются с годами и с чего бы Джону стать исключением? Только вот глаза тоже стали другими — злыми какими-то. Исчезло из них добродушное тепло и все то, что раньше заставляло ему безоговорочно верить и доверять, сейчас же в темной глубине поселилось черт знает откуда взявшееся неприятное и холодное пламя. Дождь пропитывал крутые завитки волос, все таких же черных, как смола. Капли выбивали тихую и звонкую песнь на его доспехах и скатывались по гладкому черному металлу, тускло и влажно поблескивая на небольшом трехглавом драконе, выбитом на доспехе у левого плеча — крошечная деталь, почти незаметная, но такая говорящая. Он был почему-то без меча, лишь рукояти парных кинжалов за поясом — тоже с драконами. Лилли скосила глаза чуть вправо, туда где на ее плече все еще лежала его рука — там тоже был дракон, выбитый на серебряном медальоне, украшающем короткий кожаный наруч.
От них держались на расстоянии и лишь наблюдали заинтересованно, ожидая дальнейшего развития событий. Взгляды эти ожидающие были все направлены на Джона. Глаза Лилли еще раз пробежались по драконам на нем, мозг охватил все факты сразу и наконец она осознала кто тут «принц Эйгон», а осознав сразу вспомнила, поведанное ей под большим секретом Сэмом уже когда все завершилось и когда наступил мир. Он тогда рассказал ей вкратце о настоящем происхождении Джона, она тогда не придала этому значения — не понимала еще всей важности этой информации, а после забыла. Она и самого Джона не так уж часто вспоминала, а теперь вот как оно повернулось.
И все же это был Джон. И он говорил ужасные слова, такие, какие раньше никогда бы не сказал ни ей ни кому-то еще, но он их говорил. В жутких черных глазах невозможно было прочесть ни единой эмоции, губы лишь подрагивали в едва уловимой ироничной усмешке.
Он не станет ей помогать, потому что этот Джон никому больше не станет помогать и спасать никого не станет, потому что Джон умер. Он сам сказал ей это, а мог бы и не говорить — это и без слов было прекрасно видно. Потому и согласилась она с ним ехать, потому что поверила не только словам о его смерти, но и словам о том, что с ней будет если не поедет… поверила, потому что видела прекрасно, что для этого нового Джона, которого она не знала уже, нет ничего запретного и невозможного. Человек, стоящий перед ней сейчас, был способен абсолютно на все — так кричала ей интуиция, а ей она привыкла верить.
Отправив кучера и служанку обратно в Рогов Холм, с наказом строго наедине поведать леди Мелессе обо всем с ними произошедшем и заверить ее, что все с ней будет хорошо. Сама Лилли в это «хорошо» не верила ни на грош, но это уже были ее проблемы, а леди Мелессу надо было не тревожить, ей тревог и так хватало с лихвой, поэтому она нашла силы на доверительную улыбку и шепнула служанке на ухо «не бойся за меня, это хороший друг Сэма». Лицо девушки сразу осветилось ответной чуть ли не заговорщицкой улыбкой, разошлись сведенные к переносице в тревоге брови и она понятливо закивала. Вот и славно, все меньше волнений будет. А то, что Джон давно уже Сэму не друг никому знать не нужно, как и о том, что она может не выбраться из ловушки в которую угодила.
Джон запрыгнул в седло и посмотрел на нее сверху вниз, иронично выгибая бровь. Непривычно было его таким видеть — в кои-то веки не закутанный в многослойные тяжелые одежды, он сразу приобрел непринужденную легкость, а движения стали быстрыми и отточенными.
— Ты в седле сидеть научилась, надеюсь? — перекрывая шум дождя, прозвенел его голос.
Лилли беспомощно захлопала ресницами. Катались верхом они с Таллой и с леди Мелессой довольно часто, но только днем, в хорошую солнечную погоду, по ровным аллейкам призамкового сада, делали конечно же это неспешно и на хорошо знакомых лошадях. На свою покладистую рыженькую Златоцветку Лилли впервые села верхом лишь после того как лошадь стала уверенно ее узнавать и приветствовать веселым ржанием ее приход, правда тут у Лилли не было уверенности кому предназначалось это приветствие — ей или сладкой и сочной морковке, которую она неизменно с собой приносила. А тут ей на незнакомую лошадь предстояло сесть. Да еще ночью и в дождь ехать. И уж точно не тем неспешным прогулочным шагом, к которому она привыкла.
— Немного, — Лилли покосилась неуверенно на лошадь, которую ей вели, — только не ночью. И не в дождь. И не быстро, — последние слова она проговорила совсем тихо.
— То есть не научилась, — подвел он итог. — Отбой! Не нужна лошадь! — прокричал громко и снова перешел на спокойный и насмешливый немного тон. — Значит поедешь со мной, так хоть из седла не вылетишь.
Лилли уставилась на протянутую ей руку и затрясла головой, делая крохотный шажок назад.
— Нет, Джон, — попятилась еще немного, — не поеду так. Ты понесешься сейчас как безумный! Я боюсь! Давай утром поедем, пожалуйста!
— Нет, до утра я тут сидеть не стану, — решительно заявил он ей. — Давай, Лилли, заканчивай с капризами. Иди ко мне, не съем же я тебя!
Деваться было некуда и Лилли вздохнув, шагнула снова вперед, протянула руку нерешительно и сразу была ухвачена им крепко и не успела опомниться, как уже сидела перед ним, чувствуя спиной жесткую прохладу его доспеха и над ухом его горячее дыхание улавливая.
— Не съем, — повторил он уже шепотом, — покусаю только немного.
И… клацнул громко зубами прямо над ухом!
Лилли дернулась, взвизгнула истошно. Сзади раздался громкий смех и заглох, потонув в ее волосах, куда он уткнулся, прижимая ее к себе совсем уж железной хваткой из которой точно теперь не вырваться.
— Шучу! Просто по-дурацки шучу, — раздалось сзади. — Больше не буду. Едем.

Королеву она видела лишь однажды, да и то лишь мельком, в полумраке и неверном свете факелов и костров. Это было в самый первый день, а вернее очень поздний вечер, ее пребывания в их лагере. Она тогда вышла из шатра вслед за Джоном, не замечая непрекращающийся холодный дождь, шепталась с ним о чем-то. Лилли и не разглядела ее тогда толком — лишь серебряные волосы мокли под струями небесных слез, да белели руки, обнимающие Джона за плечи, оглаживающие его по лицу и по волосам нежно. Смех еще был, переливался тихим колокольчиком. Запрокинула голову, откинулась назад, повиснув доверчиво у Джона на руках. Доверие ее он полностью оправдывал, держал крепко, после и вовсе подхватил на руки. А Лилли смотрела на них и ее все больше и больше охватывал страх, потому что это надо совсем быть глупцом или безумцем, чтобы не испытывать страха, угодив в пасть драконью, прямо между кошмарных острых зубов и под прицелом потока огненной смерти, готовой в любой момент извергнуться из глотки.
Но ничего страшного не произошло. Просто ее оставили здесь, предоставив все необходимое и даже больше. Никто ее не трогал и уж тем более не обижал, просто не обращали внимания, даже когда она выходила на недолгие прогулки. Надо было всего лишь немного подождать, а после… никто ей не сказал, что будет после. Она бы спросила у Джона, но и его она видела только один раз после той их совместной поездки. Пролетели вихрем на лошадях вместе с тем дорнийцем, имя которого Лилли все время забывала, будучи дома и которое теперь не забудет наверное никогда, потому что звучало оно тут отовсюду и слишком часто. Они тогда о чем-то то ли спорили, то ли просто громко слишком обсуждали на эмоциях, прямо на ходу перекрикиваясь и наверное скорее все-таки второе, потому что в итоге оба расхохотались и улетели вперед, исчезнув из вида и оставляя за собой длинный и клубящийся пыльный шлейф, поднятый копытами их коней.
В небе разворачивал исполинские крылья Дрогон, заслоняя солнечный свет, а от его рычания по спине бежал холодок. Лилли казалось, что он стал совсем огромным и крохотная фигурка всадницы была почти незаметна среди изогнутых шипов. Дракон в небе выделывал немыслимые вещи — закладывал головокружительные виражи, петляя и чуть не переворачиваясь в воздухе, потом поднимался так высоко, что начинал казаться всего лишь движущейся точкой и стремительно начинал лететь вниз, держась вертикально и казалось еще немного и врежется в землю, но маленькая ручка выравнивала крылатого монстра в последний момент, крылья сначала схлопывались, создавая мощный поток ветра, после разворачивались и дракон скользил низко над землей — если представить в этот момент поток пламени, извергаемый из пасти, то сразу станет ясно, что это смерть для всего живого. Так она летала каждый день.
Наблюдая за этими полетами издалека и вообще за всем происходящим вокруг, Лилли все более неуютно себя чувствовала, не место ей здесь было и таким как она. Только им, безумцам с горящими глазами, во всем этом хорошо и славно, а обычным людям — страшно, если конечно это не мужчины, в чьи руки вложили мечи и опьянили их красивыми словами и обещанием грядущей бойни и крови. А что она здесь делает? Зачем она тут? Сколько еще она будет ждать неизвестно чего? Ни на один вопрос ответа не было и спросить тоже было не у кого.

Пламя в жаровнях горело ярко и ровно, заливая светом шатер королевы. В воздухе висел тяжелый пряный запах. Карта на столе. Беспорядочно раскиданные подушки, низкий столик среди них. Вино и фрукты. Серебряные кубки. Низкие кресла — совсем простые, сколоченные из дерева, с небрежно брошенными на них подушками. Что-то высокое, накрытое темной расшитой тканью. Больше ничего. Лилли сидела и ждала сама не зная чего, не пытаясь даже гадать, зачем она здесь.
Дейнерис вошла бесшумно и Лилли вздрогнула невольно, хотела подняться, но тело почему-то перестало слушаться и она вынуждена была остаться сидеть. Впервые она видела королеву так близко. Она была как и прежде очень красива, нечеловеческой застывшей красотой. Раньше, в Винтерфелле еще, она такой не казалась, была живой. Раньше она и одежду такую не носила, Лилли помнила ее в белой пушистой шубке, в платьях помнила — сейчас она была затянута в черную кожу, прилегающую плотно-плотно к телу за счет тугих шнуровок, тонкие серебристые цепочки свисали с широкого ремня, увешанного круглыми пряжками и медальонами. Волосы ниже талии струились расплавленным серебром, в них сверкали аметистовые бусины, нанизанные на тонкие, хаотично заплетенные, косы. И дикие горящие аметистовые глаза смотрели не мигая, голова чуть наклонилась вбок, но взгляд так и остался прикован к ней и неподвижен. Лилли под этим взглядом замерла, онемела и даже думать связно у нее не получалось. Звякнули цепочки — единственный звук, сопроводивший медленные шаги. Остановилась совсем близко, склонилась к ней и втянула воздух где-то рядом с бешено бьющейся веной на шее — словно хищный зверь. Очень похоже делал Призрак, Лилли даже похожие чувства испытала, только вот Призрак опасности не представлял, а хищное существо перед ней — да. Именно так. Наконец подходящее слово для обозначения королевы было найдено — именно хищным существом она ощущалась, не зверем даже и уж точно не человеком. Унизанная кольцами рука жестко прихватила, вцепилась в нижнюю челюсть, развернула к себе, заставляя смотреть в аметистовое пламя, беснующееся в обрамлении длинных ресниц. Мыслей не было, слов тоже, вообще ничего не было — лишь осознание момента, машинальная фиксация взглядом деталей. У нее невероятно гладкая кожа, без единого изъяна, без малейшего следа времени — как неживая. Такие же идеальные волосы — гладкие и сияющие. В ушах она оказывается носит совсем крохотные серьги — два сверкающих маленьких бриллианта, а на шее слегка покачивается и почти вгоняет в транс еще один бриллиант — крупный и черный, ограненный в виде звезды с колючими лучами.
Она отпустила, отвернулась и отошла наконец, прервав это молчаливое рассматривание, а Лилли вздохнула чуть свободнее.
— Так вот ты какая, возлюбленная девочка нашего великого мейстера, что не выковал ни единого звена цепи, — голос ее был мелодичным и негромким, приятным на слух.
Лилли стало внезапно обидно от насмешливого пренебрежения, с которым это было произнесено, не за себя конечно — за Сэма. Обида придала ей смелости и помогла разжать сковавшие ее обручи страха и сбросить окончательно оцепенение и хоть голос ее был тих и дрожал отчаянно она все же промолвила:
— Сэм вовсе не глуп. Он очень умный и он старался и сейчас тоже…
Королева развернулась к ней резко и Лилли замолчала, впрочем на губах ее была легкая улыбка, а в глазах плясали огоньки интереса.
— Разве я сказала, что он глуп? Я всего лишь озвучила факт — он не выковал ни одного звена мейстерской цепи, но разве они показатель ума? Всего лишь трудолюбия, терпения и упорства в достижении цели, качества безусловно достойные уважения, но ничего не могущие сказать нам о наличии либо отсутствии ума у их обладателя, не так ли? — она вскинула заинтересованно бровь и явно ждала ответа.
— Наверное так и есть, — не могла не согласиться с ней Лилли, — я видела мейстеров с длинными цепями из множества звеньев и не видела в них ума.
Ответ королеве явно понравился и сказанные ею дальше слова подтвердили эту мысль:
— Ты боишься, но не показываешь свой страх. Правильно! Так и нужно — всегда держать лицо, даже если угодила прямо дракону в пасть, — аметистовый глаз весело подмигнул. — Надень это. Не спрашивай, просто надень. Я так хочу, не разочаровывай меня, — совсем уже другим тоном, уже приказ.
В сторону Лилли прилетело облако черной легкой ткани — платье. Ей было неловко переодеваться в присутствии королевы, но выбора та ей не оставила и Лилли постаралась как можно скорее переодеться, а когда закончила поняла — что-то она сделала не так, потому что складки платья ровно и уместно обволакивающие ее тело приятной прохладой внезапно оставляли открытой левую грудь. Она что надела его задом наперед? Похоже на то. Лилли вздохнула тихонько и начала было стаскивать платье, чтобы переодеть, но была остановлена рассыпавшимися бусинами звонкого смеха. Смеялась королева.
— Нет, ты все правильно надела, это я не подумала, — она подошла к ней, отцепляя откуда-то у себя с пояса брошь. — Это квартийское платье, там так принято ходить. Кварт — это город в Эссосе, если ты вдруг не знаешь. Сейчас поправим, — она ловко подхватила струящиеся складки, подняла их, закрывая грудь, какую-то драпировку сзади подхватила и скрепила все на плече брошью с тремя драконами, свитыми в кольцо. — Ну вот так лучше, — все неземное слетело с нее, улыбка была совсем обычной, человеческой.
— И они там так ходят? — все эти перепады в поведении и резкая смена ощущений от нее, окончательно сбили с толку и почти погасили страх, мозгу просто не до того было, он пытался охватить и хоть как-то понять происходящее. Поэтому и сорвался у Лилли этот наивный вопрос.
— Ну да, — отозвалась Дейнерис сразу же, словно ждала этого вопроса, — это только на первый взгляд кажется странным и может даже чуточку диким, а на деле просто непривычно. У всех свои традиции и особенности. Я готова поспорить, что ты тоже не сразу привыкла и многое казалось поначалу странным, потому что за Стеной было принято иначе.
Именно так и было, что сказать Лилли не нашла и просто кивнула, соглашаясь. Ей было сейчас очень странно, совсем непонятно и она не знала, что говорить, как реагировать, не понимала, что можно или нет, не понимала как правильно — Дейнерис ломала сразу же все возможности выбрать какую-то одну линию поведения и придерживаться ее, оставалось только плыть по течению.
— Сядь, я тебя причешу и переплету, — последовал еще один, неожиданный и не терпящий возражений, приказ, — Джон умница, но все же мужчина. Обо всем подумал, кроме того, что девушке нужен кто-то, чтоб помочь с волосами справиться. Хотя о чем я? Он и не думает о таком, ему оно без надобности. Ты вообще хоть раз видела, чтобы он причесывался? Вот и я не видела, — со смехом закончила она.
— Так у него же эти… кудряшки, — у Лилли непроизвольно вырвался смешок, — ему и так хорошо.
— Это верно, — в голосе королевы послышались игривые ноты, — ему и так прекрасно. Сиди ровно и так шпильки запутались смертельно, что ж ты их так напихала невпопад?
— Я без зеркала, — почему-то виновато пояснила Лилли.
— Ох уж этот Джон! Одно слово — мужчина. Даже не подумал, что девушке нужно зеркало, надо было все-таки самой до тебя дойти. Давно я девушек не заплетала, — сменила она и тему и тон, голос ее сделался тихим и грустным. — Раньше Миссандею заплетала, а она меня. Миссандея это…
— Я знаю, — Лилли перебила и вырвавшись из ее рук, обернулась. — Я ее помню, мы с ней говорили в Витерфелле и в крипте сидели вместе, она моему сыну рассказывала про бабочек и про… вас тоже. Уже мне. Про Залив Драконов, про рабов… Она погибла, да?
— Да, — глухо отозвалась королева, — Серсея убила ее. Она хотела вернуться на Наат, туда где живут бабочки… я все думаю, что после смерти она могла бы туда отправиться и вселиться в одну из бабочек. Мне хочется думать, что такое возможно и она беззаботно и свободно кружит теперь над цветами. Ей бы понравилось…
Лилли смотрела во все глаза на нее, на дрожащие на ресницах слезинки, на застывший взгляд — все же она была живой, ей было плохо, больно, она тосковала по ушедшим, любила, страдала, чувствовала. И как тогда она сумела сделать то, что сделала со столицей?
Голос королевы прозвучал совсем тихо.
— Драконы умеют любить и испытывают боль, но они от этого не перестают быть драконами. И потом, это была последняя воля самой Миссандеи. Впрочем довольно! — она снова сменила тон на бодрый и веселый. — Вспомнили, погрустили, почти всплакнули, но жизнь продолжается и волосы сами себя не заплетут, так что повернись и я продолжу.
Лилли послушалась, уже не удивляясь, она поняла, что это обычное для королевы явление — хаотичные перескоки с одной темы на другую и резкие смены настроения.
Гребень снова скользил по волосам, выпутанные из неумелой прически шпильки сыпались им под ноги, королева снова спрашивала.
— А что леди Мелесса? Она оплакивала мужа?
— Нет, лишь сына, — не было никаких причин и смысла в неправде. Леди Мелесса действительно и одной слезинки не пролила по супругу, но выплакала все глаза по сыну и так и не смогла до конца пережить его смерть.
— Ожидаемо. Я бы по такому мужу тоже слез не проливала, — холодный яд в голосе. Видать сильно не нравился королеве лорд Тарли покойный. — А что же Сэм? Ты по нему скучаешь? Ведь он в столице, а ты — нет. Почему вы не вместе?
— Скучаю, — прошептала Лилли и хоть не собиралась о том говорить ни слова, почему-то сказала, словно кто-то ее подтолкнул к тому, — король не дозволил мне жить в столице. Даже тайно.
— Это жестоко. Зачем же разлучать любящих мужчину и женщину, да еще и отца с детьми? Ведь у вас дети?
— Двое.
— Ты бы хотела еще?
— Да, я бы хотела еще дочь, чтобы назвать ее Мелессой и еще сына, а может и еще. Сколько боги пошлют, — Лилли действительно хотела еще детей, но все не получалось.
— Ты любишь детей, — это не был вопрос.
— А их можно не любить? Они же… чудесные. Чистые, искренние.
— Наверное… тебе нравится Бран? — Лилли вздрогнула от очередного резкого перескока темы. — Я не спрашиваю о короле, я говорю о том какой он человек.
— Я его не знаю толком, — призналась Лилли, — а Сэм о нем говорить не любит.
Это было чистейшей правдой, только вот Лилли вдруг осознала с ужасом, что совсем себя не контролирует и говорит все как есть, не задумываясь выплескивает все и самое страшное — повлиять никак на этот процесс не может. Да что же происходит?! Они ведь просто говорят! Дейнерис даже не смотрит на нее, она вообще у нее за спиной, все еще неспешно волосы ей причесывает, исполняя свою странную прихоть.
— Жаль… мне было интересно послушать. Тебя вообще оказалось интересно слушать. Ты меня не разочаровала и даже немного удивила.
Наступила тишина. Волосы у виска натянулись, скрутились в жгут и по коже головы легонько царапнуло острой прохладой.
— Не пугайся! Всего лишь зажим для волос. Косы тебе все-таки не нужны и так сильно намучились волосы, пока ты приключения искала, а после скромничала и стеснялась разыскать Джона, дать ему хорошего подзатыльника и потребовать зеркало хотя бы.
Все повторилось на другом виске — натяжение, скрутка в жгут и холодное прикосновение зажима.
— Ну вот и все, — Дейнерис победно улыбнулась, — идем к зеркалу.
Запястье сразу оказалось в плену цепкой и ужасно крепкой хватки и Дейнерис потащила ее за собой вглубь шатра, не оборачиваясь даже и привела к овальному напольному зеркалу в полный рост. Зеркало отразило девушку в изящном черном платье и с рубинами в темных волосах, рассыпавшихся роскошными волнами по плечам — раньше ее волосы почему-то никогда так не выглядели. А еще эта девушка в зеркале была немного чужой, непривычной и совершенно точно не из Вестероса. И красивой она тоже неожиданно была — не миленькой или хорошенькой, а именно красивой. Лилли не знала как смогла Дейнерис это сделать, всего лишь причесав ее и переодев, но верила своим глазам и отражению в зеркале.
Дейнерис в зеркале улыбалась, в аметистовых глазах, неожиданно ярких сейчас, горели задорные огоньки. Рука в кольцах обвила ее талию, другая — плечи. Дейнерис обнимала ее сзади, прижимая не сильно, но при том крепко, так, что не вырваться из ее рук. Лилли чувствовала себя словно в клетке или вернее всего в капкане.
Королева склонилась к ее уху, зашептала, щуря в зеркале насмешливые глаза:
— Вопрос. Ты часто его себе задаешь. Каждый день почти. И сейчас тоже о том думаешь — а была ли вообще та девочка из-за Стены? Я знаю, потому что тоже себе этот вопрос задаю все время. Хороший вопрос. Правильный. Помогает помнить кем мы были и с чего начинали, потому что конечно все эти девочки и мальчики из прошлого были, но все течет и меняется, жизнь в том и заключается. Утрата подвижности — это смерть, только в смерти есть неизменная статичность, только она замораживает нас в одном состоянии, делает неизменными. А жизнь меняет нас, летит вперед и нас увлекает за собой. Остановишься — и все, ты выпал из потока. Застыл. Ты согласна со мной?
— Я не… — Лилли совсем растерялась и смялась вся под внимательным взглядом и от явного неприкрытого интереса в голосе, — не знаю. Я не думала о таком, но мне интересно. Правда. Просто я размышляю обычно над прочитанным, а о таком никто не пишет почему-то. Ну или мне таких книг не попадалось.
— Да, о таком не пишут. Но ты все же подумай о том, что я сказала. Это важно, очень важно. А теперь скажи мне, ты любишь музыку? — снова непринужденная и внезапная смена темы разговора. Лилли уже почти привыкла и почти подстроилась.
— Все любят музыку, — улыбнулась она, — и я не исключение. От нее бывает весело или грустно, но всегда хорошо.
— А сама играешь на чем-то?
— Нет, я… меня пытались учить вместе с Таллой, но у меня нет… этого… как же его? Забыла…
— Музыкального слуха, — подсказала Дейнерис.
— Да, слуха, — продолжила Лилли говорить, — и я решила не мучить себя и уши окружающих меня людей. У Таллы тоже его нет, но она играет. Пытается. Старается, но у нее плохо выходит, а у нас духу не хватает сказать ей — расстроится до слез. Мы ее любим и потому терпим.
— Хорошо, — сказала на это Дейнерис, непонятно что имея в виду.
Руки ее резко и сильно вцепились Лилли в плечи, разворачивая к себе от зеркала и сразу глаза потемнели до фиалкового, разгорелись тьмой и впились завораживающим, лишающим воли взглядом. Голос прозвучал хоть и мелодично, но страшно и на низкой порыкивающей ноте. Лилли снова впала в оцепенение от такого внезапного поворота, хоть и привыкла вроде бы уже к этой спонтанности.
— А теперь запомни две вещи, девочка из-за Стены. Запомни хорошенько, ибо они важнее всего тут между нами сказанного. Первое — я тебе не враг и так и будет дальше, если не наделаешь глупостей. Второе — неважно, что произойдет, в итоге все будет хорошо. Просто доверься мне, потому что я знаю, что делаю. Я всегда знаю. А теперь мы пойдем и будем наслаждаться прекрасным, благо, меня боги музыкальным слухом не обделили. Ни слова больше. Музыка любит тишину.

Темная ткань взвилась в воздух и упала на пол, сброшенная широким жестом — под ней оказалась арфа. Совсем простая, ничем не украшенная — светлое, потертое дерево, самые обычные струны.
Сначала это была самая обычная музыка, Лилли слышала такую много раз — нежная и красивая мелодия, чуть грустная и самую малость тревожная, как это и всегда бывает в случае арфы. Руки Дейнерис аккуратно перебирали струны, поблескивали в свете пламени кольца.
Продлилось это недолго — гармония надломилась резко, внезапно и музыка прервала свой неспешный меланхоличный шаг, перешла на бег — стремительный, почти слепой. Руки двигались быстро, пальцы мелькали, почти уже неуловимые взглядом.
Глаза Дейнерис были закрыты, черты лица заострились нервно и настороженно — бег пальцев по струнам ускорялся, хотя это уже было немыслимо — так быстро двигаться. Да и музыки такой Лилли никогда не слышала, она уже ничем не напоминала обычную, что-то было в этой музыке неправильного, пугающего, она разбегалась по коже ледяными покалываниями, будоражила что-то внутри, терзала и не отпускала. От этой музыки хотелось бежать и Лилли бы с радостью, она была готова вскочить и просто выбежать в никуда, лишь бы не сидеть тут и не слушать разрастающееся безумие. Бежать она не могла. Она вообще ничего не могла — даже пальцем не получалось пошевелить. И даже глаза закрыть было уже не в ее власти. Больше не было ее воли над своим телом. Только разрастающийся и грозящий затопить ее с головой ужас, льющийся из-под рук… этого неведомого существа, которое лишь выглядело человеком.
Огонь в жаровнях поднялся и заплясал, разгоревшись совсем неистово. Огненные тонкие щупы побежали по рукам, по пальцам, пляшущим неистово на струнах, обвились огненными кольцами. Огонь разгорелся в распахнувшихся глазах, не оставив и капли глубокого и яркого аметистового цвета. Смотреть в эти, вперившиеся прямо в нее адские глазищи было сродни пытке, но не смотреть Лилли уже не могла. Еще не могла давно уже говорить, а теперь даже и думать. Последняя осознанная мысль была о том, что все-таки первоначальное впечатление было самым верным — не человек. Только почему же никто больше этого не понимает и не видит? Или они как раз все понимают…? На этом мысли закончились и остались лишь чувства.
Музыка все лилась и лилась, щедрым потоком захлестывая все вокруг, музыка эта несла в себе что-то темное и злое, в мелодии слышались отголоски смертоносных песчаных бурь и пение морской бездны, раскрывающей во время шторма свою вечно голодную лязгающую пасть, в тревожной мелодии было слышно как где-то среди каменных стен и танцующего пламени проливается кровь, как рвется живая ткань, как прямо в руках лопаются вены и артерии, заливая кровью красивые лица, жуткие в своем неживом совершенстве, а гибкие извивающиеся языки слизывают горячие алые потоки, окровавленные зубы сверкают в плотоядных и голодных улыбках, утоляют жажду, которую утолить невозможно на самом-то деле и внезапно в этой безумной кровавой вакханалии — сухими аритмичными перестуками костяшек пальцев по деке арфы — ломаются кости. И сразу за этим перестуком обрушились крики, плач и стоны, переходящие в захлебывающийся смех и все ускоряющийся полет.
Лилли всего увиденного в жуткой мелодии не осознавала уже, а вскоре и видеть перестала.
Вспыхнули последний раз огненные очи, пробежала вибрация по рукам, обвитым огненными нитями. По струнам ударили страшно, извлекая звук вовсе не арфы, а скорее обрушения каменной скалы.
Лилли проваливалась в мягкую бархатную тьму, которая обволакивала и вбирала ее в себя, сливалась с ней, после стирала ее и растворяла и вот уже сама Лилли становилась тьмой, а после — пустотой.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-08-21 22:59:43)

Ого! Даже так?! Впрочем меня саму с 8(2) накрыло так, что кинулась строчить главу Лилли, как только меня немного отпустило, чтобы переключить голову. Я вообще от Джона устала сильно, хорошо, что его глав долго теперь не будет, отдохну хоть - он интересный, но тяжелый))

Так а зачем ей Лилли лгать? Она ее и видит-то первый раз в жизни, не думаю, что она ее в ВФ вообще замечала. Она ей и правда не враг, да и Сэм не враг, он так-то Дени ничего не сделал плохого, кроме того, что побыл марионеткой в руках Брана, сейчас просто свой долг исполняет как великий мейстер. Причин трогать Тарли у Дени вообще нет, Лилли сама упала в руки и Дени ее использовала, все. Она что-то планирует заранее, где-то импровизирует на ходу - с Лилли была импровизация. Цель всего этого пока естественно я умолчу, потому что спойлер))

Какие обиды)) Я сама думала ставить или нет метку "как ориджинал", но все таки вчитавшись в свой текст поняла - канон знать надо, иначе много непонятного. Я каждого персонажа протаскиваю через душу, в процессе они меняются под моим влиянием, это вне моей воли происходит, поэтому ОСС всегда наверное будет стоять на моих работах)) Ну и события с ними произошедшие тоже играют роль, что-то добавили в характер, что-то отрезали, они ж там не в статике сидели весь временной разрыв))

Ой, мы с Дени в этих мужиках обе запутались)) А Герольд лапа, больная на всю голову, психопатичная и не знающая вообще границ и тормозов, но лапа)) Он ее не то что бы на темную сторону тянет, ему просто до фонаря все эти люди, если Дени плохо, не укладывается в его картину мира это, не должно ей плохо быть. И рисковать он ей не хочет и не будет и пусть лучше там сгорят на фиг все, но драгоценная Деничка будет в безопасности.
А все прошлые попытки Джона в хорошее-доброе уже привели к кинжалу в ее сердце и  хорошо, что сам Джон это понимает, так что неоднозначно все. На самом деле нужна золотая середина, но таких не бывает))
Из закадрового - Герольд единственный кто знает про нее все, вот вообще все, отсюда и его реакции порой странные на нее)) Придет время и Джон тоже узнает, но это нескоро))
А тройничок... не знаю, вот чесслово не знаю)) Я вроде не планировала, но я много чего не планировала, только они ж меня не спрашивают))

Он сам)) Он вообще от рук отбился у меня и творит, что хочет)) Пока вроде забавно выходит, пускай резвится персонаж))

Да, именно такой я и хотела ее написать. Очень хотелось показать на ее примере, что происхождение не всегда важно, что бывает так, что люди выше того в чем они родились.

Леди, ну вы ж понимаете, что тут автор загадошно молчит?)))
И кстати, а зачем Дени нужна служба Сэма?)) От него проку только как от мейстера, но у нее есть свой восхитительный Сфинкс, так что...))

Нет, не специально, я даже не задумывалась о таком... и пожалуй и не буду, пусть пишется как пишется)) А то ведь как только начнешь думать и анализировать, так и муза сразу уйдет))

Спасибо))

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-08-28 15:08:59)

Ну это по умолчанию, я ж на ее инаковости не зря все время делаю акцент, к ней уже неприменимы моральные нормы обычных людей и тут две стороны, как водится - ей много что можно и допустимо, что нельзя никому больше, но на ней и ответственность лежит такая, какой больше ни на ком нет и все сопутствующие этому стрессы и прочие радости.

Есть конечно, но пока не для публикации точно - наброски, отрывки, скорее идеи, контуры... может быть когда-нибудь что-то и напишется - тогда выложу на фб))

Конечно равновесие быть должно, но это все таки Герольд Дейн. Тот самый человек, который в каноне спокойно предлагал Арианне убить Мирцеллу и после ту же самую ни в чем не повинную Мирцеллу уже сам мечом рубанул ни разу не дрогнув и не убил только по чистой случайности. Ждать от него заботы о рандомных людях странно, так что все логично и правильно. Но Дени с ним вот таким хорошо и сладко, потому что другого она уже наелась в прошлой жизни до тошноты, а с ним можно все, он ни за что и никогда не осудит, он посмеется и присоединится))
И конечно у всех в этой истории свои роли, ни один персонаж не введен просто так. Все развернется и прояснится, когда придет время))

Не знаю. Вот тут точно не знаю, все сложно. Очень. Что-то очень теплое между ними и близкое точно есть, привязались они друг к другу - это бесспорно, но вот в качестве кого - не знаю искренне...)

Разумно, логично, правильно - если война за трон идет. Но она ведь не за трон))

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-09-01 03:47:27)

Естественно, хотя Санса была бы не против, но она ж не дура и понимает, что добрый братик Бран ее с лестницы уронит   в случае беременности от Джона. Или еще что придумает, как и с любой другой девой от Джона залетевшей. Поэтому Санса ответственно опрокинула в себя чашку лунного чая))

Слишком просто, я все закрутила намного занятнее и жестче Ну и отдать Дейна на убой Арье... такое себе, не по зубам он ей))

Все - это все. Начиная от ее детских воспоминаний и заканчивая воскрешением и возвращением - где она была, кто ее вернул, как это делали, зачем она вообще вернулась, чего на самом деле хочет. И конечно же он многое видел и даже знает как унять эту сбесившуюся стихию, если что вдруг пойдет не так)) Поэтому глав от его лица не будет - слишком уж много он знает))

Вообще в тексте рассыпано много намеков, но я нарочно пишу их так, чтобы запутать, вкладываю два смысла - истинный и ложный   Ну потому что, как уже говорила: какой писатель - такие и фикрайтеры))

А вот не знаю... пока у него глухое отрицание, вполне осознанное. Ну а к моменту когда он узнает, я думаю уже смогу вкрутить в него и хребет и характер, так что будем надеяться на нормальную реакцию))

Нит)) Даарио точно не будет, Эссоса наверное тоже и так слишком много всего. А вот персонажи еще не все появились))

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-09-11 07:32:21)