Путеводитель Новости Галерея артов

03.08.23 - Нам 4 года!
01.01.23 - С Новым 2023 годом!
08.03.22 - Поздравляем прекрасных леди с 8 марта!
23.02.22 - Поздравляем наших защитников с 23 февраля!
01.02.22 - У нас новый дизайн фиалкового цвета!
03.08.21 - Нашему «домику» 2 года!
09.05.21 - С Днём Великой Победы!
08.03.21 - Поздравляем прекрасных дам с Международным женским днём!
23.02.21 - С Днём Защитника Отечества!
01.01.21 - С Новым 2021 годом!
03.08.20 - Нам 1 год!
09.05.20 - С Праздником Великой Победы!
01.05.20 - С Праздником Весны и Труда!
08.03.20 - С Международным женским днём!
23.02.20 - С Днём Защитника Отечества!
31.12.19 - С наступающим 2020 годом!
12.10.19 - Теперь у нашего домика новый адрес - www.ice-and-fire.ru!
28.09.19 - Мобильный стиль снова работает! Прошу оставлять ваши пожелания и замечания в соответствующей теме!
22.09.19 - Мобильный стиль в течение нескольких дней работать не будет в связи с перенастройкой! Прошу прощения за неудобства!
22.09.19 - Прошу оценить долгожданный вау-поворот!

Лед и Пламя

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Лед и Пламя » Творчество фанатов » Фанфик: Огненная Тьма


Фанфик: Огненная Тьма

Сообщений 161 страница 180 из 180

161

27297,37 написал(а):

Давайте уже свою смутную догадку излагайте, интересно насколько прозрачен текст))

Думаю, что это ей такое предупреждение об опасности, которую для неё представляют Таргариены и Джон конкретно. И что не в коем случае нельзя покидать Север, потому что вот здесь он от чужих защишена, но стоит ей покинуть место, где духи предков её защищают и что-то произойдёт, плохое.

27297,37 написал(а):

Это вы про Инайю?

Атож. Ледяная богиня, ведущая на юг армию, чтобы убить всех живых, насылающая бесконечную зиму, превращающая людей в ходячие трупы, бездушная и безжалостная (невероятно красивая, к слову, у меня вообще титул самой красивой девушки однозначно за ней, одинокая с разбитым сердцем, угу). А потом открывается её история, её чувства и то самое разбитое сердце и... Спойлерить не буду, но у меня пока не было читателей, продолживших считать её абсолютным злом после Огня и Льда.

27297,37 написал(а):

Настоящая тьма она некрасивая на самом деле. Мы просто любим ее романтизировать, накручивать всякую печальную готику, а так-то там ничего хорошего нет, а все эти игры с дьяволом не приводят ни к чему хорошему, ибо он обещает золотые горы, а платит разбитыми черепками. Вот я про такую тьму, которая калечит душу, в общем все тот же любимый мною мотив про вечный выбор и последствия. Про душу человеческую.

Я бы сказала, что настоящая тьма она всегда интересная. Именно тем. что тебе обещают золото. Какой-то вот дьявольщинкой. Типа того же Рамси или Эурона в книгах. Вот уж где эта тьма, отвратительная и неприглядная, но именно тьма, не серость. В Сансе пока такой не вижу.

+1

162

27308,21 написал(а):

Думаю, что это ей такое предупреждение об опасности, которую для неё представляют Таргариены и Джон конкретно. И что не в коем случае нельзя покидать Север, потому что вот здесь он от чужих защишена, но стоит ей покинуть место, где духи предков её защищают и что-то произойдёт, плохое.

Верно все думаете, леди)) Это хорошо, оно и должно уже просматриваться отчетливо.

27308,21 написал(а):

Я бы сказала, что настоящая тьма она всегда интересная. Именно тем. что тебе обещают золото. Какой-то вот дьявольщинкой. Типа того же Рамси или Эурона в книгах. Вот уж где эта тьма, отвратительная и неприглядная, но именно тьма, не серость. В Сансе пока такой не вижу.

Это у нас с вами просто несколько разное понимание тьмы, я скорее о том как тьма (нечто дьявольское, если хотите) воздействует на душу человеческую, как что-то там заглаживает, замыливает, как толкает к чему-то некрасивому и низменному. Тьма это не только хтонь, жуть, страх и леденящий ужас, это еще и зависть и злоба и слабость и мелочные порывы и много другого неприятного на вид и вкус. Процесс разложения никогда не был привлекателен ведь. Рамси и Эурон - это внешка, спецэффекты. Эурон - это паутинное кружево, опиумный дурман и хищная ухмылка, красивая сказка про вампиров с трагичным концом. Рамзай про эстетику отвратительного, это история убийцы и маньяка, это про страшную логику больного разума и отравленной души. Но мы не были внутри их головы, не дал Мартин ПОВа. Я вот посредством Сансы засела в голову человека, который оступился раз, потом два... а ведь нет той самой черты, нет того последнего и фатального шага - вот в чем фокус. Граница размыта и туманна и ты не успеваешь поймать тот момент когда ты, вчерашняя жертва, уже сидишь и сам кого-т с аппетитом того... Вот я о таком пытаюсь рассказать на ее примере. История Десмеры о том же, но гораздо легче.

27308,21 написал(а):

Атож. Ледяная богиня, ведущая на юг армию, чтобы убить всех живых, насылающая бесконечную зиму, превращающая людей в ходячие трупы, бездушная и безжалостная (невероятно красивая, к слову, у меня вообще титул самой красивой девушки однозначно за ней, одинокая с разбитым сердцем, угу). А потом открывается её история, её чувства и то самое разбитое сердце и... Спойлерить не буду, но у меня пока не было читателей, продолживших считать её абсолютным злом после Огня и Льда.

Я зачла, но пока чего-то в потеряшке... никак не могу ее никуда отнести. И мне надо это будет переварить и перечесть заново, прежде чем что-то внятное из меня выльется. У меня в голове клубок из мифологичных образов и я никак не могу из этого клубка вытащить какую-то определенную нить, но я поймаю))

0

163

27324,37 написал(а):

Это у нас с вами просто несколько разное понимание тьмы, я скорее о том как тьма (нечто дьявольское, если хотите) воздействует на душу человеческую, как что-то там заглаживает, замыливает, как толкает к чему-то некрасивому и низменному. Тьма это не только хтонь, жуть, страх и леденящий ужас, это еще и зависть и злоба и слабость и мелочные порывы и много другого неприятного на вид и вкус. Процесс разложения никогда не был привлекателен ведь. Рамси и Эурон - это внешка, спецэффекты. Эурон - это паутинное кружево, опиумный дурман и хищная ухмылка, красивая сказка про вампиров с трагичным концом. Рамзай про эстетику отвратительного, это история убийцы и маньяка, это про страшную логику больного разума и отравленной души. Но мы не были внутри их головы, не дал Мартин ПОВа. Я вот посредством Сансы засела в голову человека, который оступился раз, потом два... а ведь нет той самой черты, нет того последнего и фатального шага - вот в чем фокус. Граница размыта и туманна и ты не успеваешь поймать тот момент когда ты, вчерашняя жертва, уже сидишь и сам кого-т с аппетитом того... Вот я о таком пытаюсь рассказать на ее примере. История Десмеры о том же, но гораздо легче.

Поняла вас. У меня тьма это вообще стихия - не злая и не добрая. В таком смысле как здесь я это слово использую только потому, что опять аналога не могу подобрать. Но и это вот человеческое мы, действительно видим по разному, и у вас это очень интересно описано. И то, что нет черты и то что остановиться иногда просто невозможно (только если тебя кто-то за шкирку схватит и остановит) и что это затягивает и иначе уже и не хочется. Так что буду и дальше с удовольствием внимать вашим героям. Совершенно разным, но замечательным и интересным.

27324,37 написал(а):

Я зачла, но пока чего-то в потеряшке... никак не могу ее никуда отнести. И мне надо это будет переварить и перечесть заново, прежде чем что-то внятное из меня выльется. У меня в голове клубок из мифологичных образов и я никак не могу из этого клубка вытащить какую-то определенную нить, но я поймаю))

Понимаю))) Она вообще странное сплетение всего и сразу (да и брат её тоже, если по правде). Слишком уж странная. И человек и бог, и добро и зло, и свет и тьма и всё это сразу (и много чего ещё и тоже противоположного).
P.S. В Огонь и Льде сегодня ещё новая глава появится, так что имейте в виду, когда перечитывать соберётесь)))

+1

164

Леди Грейджой, мы все по ней скучали и она таки доплыла и не одна)) А поклонникам Джона в этой главе держаться и снова держаться)) Поклонникам Герольда, ежели такие тут вдруг имеются, держаться вдвойне))

Глава 16. Меч, кнут и немного лжи

— Ничего не поделаешь, — возразил Кот. — Все мы здесь не в своем уме — и ты, и я!
— Откуда вы знаете, что я не в своем уме? — спросила Алиса.
— Конечно, не в своем, — ответил Кот. — Иначе как бы ты здесь оказалась?
Льюис Кэрролл «Алиса в Стране чудес»

Солнечный луч, похожий на игривого рыжего кота, прокрался меж густых, низко висящих, облаков и поцеловал паруса корабля, мягкой лапкой погладил золотого кракена, раскинувшего свои щупальца по черному полю и снова скрылся.
Яра тихо рассмеялась своим мыслям, надо же — сравнила солнечный луч с рыжим котом! Это все несомненно влияние Дейнерис, одного ее присутствия достаточно оказалось, чтобы мир виделся легким и красочным, да он собственно таким и был, просто все они так погрязли в бесконечной рутине, утопли в гадком болоте повседневности, в своих низменных устремлениях, что не замечали сокровищ щедро перед ними рассыпанных. Дейнерис всегда умела видеть красоту, что вокруг и умела открыть глаза тем, кто рядом. Скоро уже они увидятся и если Дени не придумает для нее новое задание с длительным плаванием, то еще долго не расстанутся, а придумать она могла — слишком сильно она переживала тот ее плен, сурово саму себя порицая за бездействие в то время, на взгляд Яры слишком уж сурово, но она всегда была такой, всегда спрашивала с себя строже чем с других. Дай ей волю и она тебя в шкафу запрет и не выпустит, пока мир не будет полностью безопасен — сказал Квентин еще в Дорне и был не так уж далек от истины. Чувство, что тобой до такой степени дорожат безусловно было приятным, но с другой стороны Яра не была беспомощной девицей и не желала прятаться за чужими спинами, она и так слишком долго отсиживалась в тени. Мудрое решение, как говаривал ее дядюшка Родрик, она с ним конечно соглашалась, но всему свое время и сейчас настало время из тени выйти, явить себя миру и за мир этот сразиться. И тут уж дядюшка не находил чем ей возразить, а только просил беречь себя. Что-то теперь там поделывает дядюшка Родрик? Наверняка сидит уткнувши нос в очередной пыльный фолиант и ничего вокруг не замечает. Яра вздохнула, помолившись мысленно, чтобы боги сберегли его.
Погода не была плоха и не была хороша. Небо хмурилось, скрывало свой лик за пеленой облаков, порой роняло дождевые капли, но ветер был попутным и на том спасибо. Море же было таким как и обычно — родным. Яра закрыла глаза, впитывая прикосновение ветра, ощущая на губах привкус соли, а под ногами — бездну. Если ты страшишься этой бездны, если не доверяешь ей — быть тебе проглоченным, если веришь зыбкой и ненадежной водной стихии — она протянет тебе руку в самый отчаянный момент, обнимет бережно будто огромными мягкими лапами, укроет от опасности и утешит в горе. Морской стихии Яра не просто доверяла, она ее любила и море отвечало ей тем же.
Волны плескали и разбивались с шумом о борт корабля, окатывая мириадами соленых брызг носовую фигуру. Яра не могла сейчас этого видеть, но явственно могла представить как капли соленой влаги скатываются слезами по светлому лику девы, укутанной в драконьи крылья. Ей не раз говорили, что деревянная дева, покрытая слоем серебристой краски, словно бы летит впереди корабля — так оно и было когда-то задумано. Когда-то этот корабль строился в память о той, что непростительно рано ушла из мира. Яра тогда была сама не своя, словно потерянное дитя, ей требовалось нечто, позволяющее выпустить свою скорбь, ведь не осталось ничего, словно и не было никогда ее в мире и негде было прошептать последнее «прощай» и обронить цветок белой лилии, которые она так сильно любила. Так и появился этот корабль и крылатая дева на нем и когда прекрасную «Бурерожденную» наконец спустили на воду душа Яры преисполнилась, пусть и несколько мрачным, но все-таки покоем. О, как бесился мальчишка Старк в Королевской Гавани, когда дошли до него слухи о новом флагмане железного флота! А где-то в далеком северном замке обронила язвительные слова еще одна коронованная сука из волчьей стаи, язвительность ее служила тряпкой, прикрывающей постыдный страх. Яре было плевать на слухи, страхи и подозрения, она делала это не ради их жалкой реакции. Память, вот что было важно. Хоть что-то еще, напоминающее о той, что была чистым светом и средоточием дикой немыслимой силы. Это была сила извергающегося вулкана, сила беснующегося моря и обезумевшего ветра, мощь, способная обрушить звезды и перевернуть весь мир. Слабых духом эта сила пугала, всех прочих завораживала и притягивала.
Еще немного — остаток ночи и следующий день — и они будут на Драконьем Камне, оставляя позади душный и пыльный Пентос, а в нем неугомонного магистра Иллирио, от которого у Яры уже болели скулы и сводило челюсти, ибо невыносимо нормальному человеку столько улыбаться. Отправляя ее в это путешествие, Дейнерис советовала попросту послать магистра в пекло, когда надоест, но Яра отчего-то стоически претерпевала удушающее гостеприимство, слушала, говорила, смеялась, втискивала себя в подаренные магистром платья, потому как не втиснуть было бы невежливо, подбирала струящийся шелк юбок, ловила, дышащую на ветру органзу, задыхалась в плотной парче. И бесконечно что-то ела, пробовала, отведывала, надкусывала… и задавалась про себя вопросом, как еще магистр не помер от обжорства? Меня не поднимет собственный корабль, думала она с ужасом, он пойдет ко дну как только я ступлю на борт. И просила магистра о прогулке по городу, после покачивалась в паланкине и радовалась тому, что хотя бы во время прогулок Иллирио не ест и ее попутно ничем не закармливает.
К дотракийцам леди Грейджой всегда относилась неплохо и даже с немалой долей симпатии, но во время пребывания в Пентосе злилась на них от безысходности, при чем сразу на весь дотракийский народ, включая женщин, новорожденных младенцев и старух Дош Кхалин. Причиной ее гнева стала извечная дотракийская неспешность и тут бы ей тоже последовать совету Дейнерис, смириться и не изводить себя, а просто дождаться и она бы так и поступила, если б не Иллирио от опеки которого никак не выходило отбиться. И от его подарков, не только ей, но и королеве, которые он постоянно просил принять на борт… все это с печальными вздохами, что кто ж еще, как не он, побалует милую девочку и бедную сиротку. И непременную слезу утирал пухлой ладонью. Тот факт, что бедная сиротка давно уже королева, всадница дракона и прижизненная легенда, магистр начисто игнорировал — Дейнерис в его глазах была невинное дивное дитя, о коем надлежало заботиться и всячески баловать. Понятное дело, что правды тут было чуть и речи Иллирио замешаны на лести и своих собственных интересах, но разбираться в том Яра не желала, ей было довольно и того, что Дейнерис магистра видела насквозь, ничуть ему не доверяла, но при том отношения их были давними и добрыми, влезать в них кому-либо третьему они не позволяли.
Дни ожидания ползли медленной песчаной змеей, похожие один на другой, словно монеты свежей чеканки. Один из таких дней внезапно принес на ее голову Даарио Нахариса. Впрочем это для Яры его появление было внезапным, а Иллирио никакого удивления не выказал, значит ждал.
Яра бы с радостью осталась у себя на корабле или примкнула к своим людям, что давно уже вдоль и поперек излазили все кабаки и бордели Пентоса и даже успели какие-то местечки облюбовать для веселого времяпровождения, а кое-где ухитрились заработать репутацию пьянчуг и скандалистов, которых даже на порог не пускали. Но всему этому сбыться было не суждено, ибо уже прилетело очередное приглашение от магистра и отвертеться от него конечно было можно, но нежелательно, да и к тому же на Даарио взглянуть было любопытно, давненько она его не видела.
В порыве какого-то отчаянного смирения с неизбежным Яра вырядилась в тот вечер в традиционное квартийское платье плотного серо-стального шелка, а на руки нацепила с полсотни тонких серебряных браслетов и теперь при каждом движении позвякивала негромко.
Иллирио от такого ее вида пришел в немедленный восторг и запел сладким голосом про чаровницу и прелестницу, сообщил, что убит наповал, прихватил за руку и повел в глубины своего дворца, продолжая сыпать цветистые комплименты.
Даарио вид имел цветущий, но при том насквозь несчастный. Рассказывал про Залив Драконов, про нескончаемые трудности правления, как будто мог кого-то тут удивить своими жалостливыми речами и вздыхал о несбыточном. Жаловался на жителей Залива.
— Я всего-то выполнял волю королевы и не сделал ничего плохого этим добрым людям, а они взяли и избрали меня своим правителем, когда пришло время! — чуть не плача и вместе с тем ужасно раздражаясь, повествовал он о своих горестях.
Высказывал вслух мечту вот прямо сей же час все побросать и рвануть вместе с ней в Вестерос, к трону Дейнерис, под ее руку, снова обнажить клинок и сражаться с ее врагами как когда-то раньше, когда все они были так прекрасно безрассудны и ничем не обременены. И вздыхал сразу за этой сладкой мечтой и смотрел угрюмо в сторону, потому что куда он денется уже от Миэрина и Залива в целом, судьбу которого ему вверила королева и доверие ее он никак не мог предать, потому тащил на себе эту ношу и тащил весьма успешно, хоть и без всякой радости. Никогда еще Яре не доводилось встречать человека, что так отчаянно и яростно ненавидел бы свою причастность к некой власти, власти этой всей душой не желал и положение свое, за которое многие убили бы не задумываясь, воспринимал как проклятие богов, не иначе.
Иллирио рядом сочувственно кивал, поддакивал, подливал вина и подталкивал очередное изукрашенное блюдо с «божественной уточкой в меду и изысканных ароматных травах, очень рекомендую, друг мой».
Даарио послушно кивал, прихлебывал вино, одним глотком ополовинивая полкубка, следом кусал божественную уточку, а Иллирио уже между делом интересовался, что там за прелестную новую ткань изобрели их миэринские мастерицы? Он конечно уже закупил образцы и пребывает в полном восторге и теперь желал бы обсудить вопросик торговли этим новоизобретенным чудом, желающих конечно будет много, но все они как есть лжецы, мошенники и прохвосты — зачем с такими иметь дело? Особенно когда есть он, Иллирио, честнейший человек, к тому же давний друг и почти что названный дядюшка их несравненной королевы? И все будут довольны, счастливы, а главное — богаты! Тут уже приходила очередь Даарио кивать и улыбаться, что он и проделывал, но говорить и обещать что-либо не спешил, откладывая сей вопрос до утра и соответственно до трезвой головы.
А Яра на них смотрела и понимала, что завяз капитан Нахарис в Заливе Драконов намертво и не отпустит его это ярмо никогда и вероятно оно и к лучшему, потому что в Заливе его знали и любили, все у него там складывалось, а от всяческих козней уберегала тень драконьих крыльев. В Вестеросе же у Дейнерис и так все было довольно запутано и Яра всерьез опасалась, что за время ее отсутствия тот самый вероятный треугольник, которым так был обеспокоен Квентин, уже сложился и только богам ведомо как там все переплелось и какие формы приняло, тут уж оставалось только молиться, чтобы хотя бы живы все были. Квентин конечно пообещал ей при прощании, что все силы употребит на то, чтоб не оставлять этих троих без присмотра, но и она сама и принц понимали прекрасно, что возможности его не безграничны. Даарио же во всем этом был единицей не просто нежелательной, а откровенно лишней ибо мог усложнить все еще больше, а то и вовсе непоправимо испортить. Нет уж, дружочек, сиди-ка ты в Миэрине, думала Яра, там от тебя сплошная польза и никакого вреда.
С такими мыслями она поднялась из-за стола, прихватила чашу со сладким фруктовым вином и вышла на широкую веранду, оставляя этих двоих вместе с их скучными разговорами. Где-то там, совсем близко, только море переплыть, таился Драконий Камень и может быть сейчас Дейнерис тоже вышла на один из многочисленных балконов замка и смотрит на ту же огромную полную луну, что и Яра, а где-то в небе крылатой тенью кружит Дрогон, звезды шипастым хвостом сбивает. Или они вместе летают сейчас, круги нарезают вокруг острова, снижаются к самой воде, после взмывают так высоко, что исполинский дракон превращается в крохотную галочку на фоне лунного диска… сердце Яры почему-то громко бухнуло в груди и замерло на миг, после возобновило свой обычный ритм. Звезды перестали быть красивыми и стали враждебны и холодны. Ей стало вдруг тревожно и нехорошо, словно бы вместо роскошных яств, коими угощал своих гостей магистр Иллирио нынешним вечером, она наелась каких-то отвратных склизких гадин, заглатывая их целыми и живыми и вот теперь они распустили мерзкие щупальца у нее в животе, зашевелились и кажется вознамерились пробраться обратно в мир тем же путем. Яра зажала рот ладонью, запрокинула голову, стараясь унять нахлынувшую тошноту, задышала глубоко и медленно. Это все пустое, просто волнение от долгой разлуки и все на Драконьем Камне сейчас спокойно и с Дейнерис рядом скорее всего ненаглядный ее рыцарь или не менее ненаглядный племянничек, а может и они оба. И уж насколько Яра не любила первого и совсем не выносила на дух второго, но никак не могла отрицать, что эти двое и вместе и по отдельности лучший и надежнейший гарант безопасности королевы, надежней пожалуй только Дрогон. А все ее тревоги и предчувствия вызваны раздражением от долгого здесь сидения и ожидания.
За спиной раздались шаги, Яра бросила косой взгляд и поспешила натянуть на лицо спокойствие.
— Прекрасная нынче ночь, — в голосе Даарио сквозила грусть, — прекрасна луна и небо прекрасно и звезды тоже восхитительны! И скоро ты будешь смотреть на всю эту красоту с другого берега, а я вернусь в свое привычное болото, так милое сердцу нашей королевы.
— Тебе надо успокоиться, — при всем желании Яра не могла ему сочувствовать, — и взять себя в руки, Даарио Нахарис! Если Миэрин так тебе опостылел ты всегда можешь его оставить, а она поймет тебя, если потрудишься объяснить причины. Или прекращай ныть и делай то, что должен!
— Как у тебя все просто! — расхохотался он смехом громком и горьким. — Миэрин тут совершенно не при чем, не в городе дело.
— Да не будь ты глупцом! — выпалила она яростно, сделала глоток вина, вкус которого внезапно показался отвратительно кислым и Яра с досадой выплеснула его в сад. — Она любит тебя — по своему. Любовь не перестает быть любовью, от того, что принимает не ту форму, что мы желаем, понимаешь? И она заботится о тебе. Да, капитан Нахарис, именно заботой продиктовано ее решение не позволять тебе отправиться с ней в Вестерос. И потом, кто как не ты присмотрит за ее детьми в Заливе? Пока ты там — ее сердце спокойно. Немногие могут похвастаться таким ее доверием, а ты только и делаешь, что ноешь!
Голос ее дрожал от гнева, когда она закончила свою речь.
— Эй, ты чего развоевалась?! Остынь! — вскинул Даарио руки примирительно, явно озадаченный такой ее вспышкой. — Не так уж я и ною… да я вообще не ною! Просто малость расчувствовался и всего-то, выпил лишнего — с кем не бывает?
— А раз так, то прекращай, — примирительно промолвила она и подумав предложила, — может тебе жениться, а? На какой-нибудь светловолосой красавице-лисенийке? Ну или на полной противоположности, чтоб душу не терзать воспоминаниями?
Даарио снова громко захохотал, смех его разносился в ночной тишине гулко и звонко.
— Сговорились против меня, да? — беззлобно поинтересовался он, отсмеявшись. — Королева тоже мне очень советовала обзавестись женой, теперь вот и ты…
— Ничуть мы не сговаривались, — немедля отвергла она это обвинение и поспешила в свою очередь сделать выпад, — а насчет женитьбы совет не так уж плох, ты бы поразмыслил над этим.
— Зачем?!!! Вот на кой мне сдалась та женитьба?! — Даарио аж затрясло.
— Найти, если не счастье, то покой, возможно родственную душу, а может просто красивую женщину для услады глаз. Завести детей наконец, почему нет? Многие находят в этом счастье и смысл жизни. Почем мне знать, как там оно у тебя может быть? — пожала Яра плечами, ничуть не тронутая его негодованием. — Не спеши слать меня в пекло с такими советами, — вскинула она руку упреждающе и не давая ему заговорить, — выслушай сперва. Ты конечно можешь все бросить вот прямо сейчас, можешь сесть на корабль и отправиться в путь, ты приплывешь на Драконий Камень и вероятно даже найдешь нужные слова, сможешь ее убедить и останешься, но что ты там найдешь? С ней рядом? Ничего, кроме горя и возможно смерти, на которую сам же и нарвешься от отчаяния. Ну и кому будет хорошо от такого исхода? Ты же сильный человек, Даарио Нахарис! Так найди в себе силы и сделай шаг вперед — отпусти любовь к женщине, которая никогда не будет твоей, которая вообще никогда ничьей не будет и прими ее как королеву и друга. Не губи себя и не причиняй боли ей и многим другим людям, которым ты небезразличен, а такие есть в этом мире, уж можешь поверить! И да! Если ты все же надумаешь плыть к ней — ищи корабль на котором нет моего флага, потому как я отказываюсь везти тебя навстречу смерти.
На том Яра и покинула его, оставляя наедине со звездной ночью и своими словами, от всей души желая, чтобы к словам этим он прислушался.
***

Вздох вышел так внезапно глубок, что заломило в груди и вместе с тем сладко что-то заныло, как от ласкового материнского прикосновения, это холодный воздух пропахший морем и ветром обжег легкие. Глоток свободы. Время между жизнью и смертью, когда не знаешь донесет ли тебя до суши живым и невредимым или будешь болтаться безобразной, раздутой до неузнаваемости осклизлой мертвой куклой в толще воды, оплетут тебя водоросли, рыбы обожрут лицо, одежда истлеет и глаза выцветут, превратятся в мутные стекляшки. Яра выудила из кармана длиннополого кожаного плаща простецкий медальончик-монетку на шелковом шнуре, прокрутила его, вырисовывая в воздухе восьмерку, подбросила, поймала, снова подбросила и снова ловко схватила — хорошо. Дурацкая привычка, подхваченная ею давно от кого-то из команды, того человека и в живых-то уж давно не было, напоролся на чей-то клинок в битве, накормил рыб и замолчал навеки, а она все так же играла с потертой монетой и рука ее была достаточно быстра, чтобы перехватить в полете маленький серебряный диск, а значит рано ей еще на дно отправляться и значит доплывет.
Внимательный взгляд заставил ее сначала обернуться резко, а после сразу досадливо закатить глаза. Вот только его не хватало! Глаза, смешливые и лукавые, с горящими в них озорными искорками продолжали смотреть, а рядом скалилась белозубая хищная улыбка. Яра в ответ криво усмехнулась и отвернулась, возвращаясь к созерцанию волн и ветра, но неспешный ход мыслей был уже непоправимо сбит этим наглым взглядом. Кхал Мейро умел привлечь к себе внимание — порой очень недоброе. Его головы желали многие в Эссосе и готовы были заплатить золотом, только вот голова кхала с плечами расставаться не спешила, а колокольчики в его косе прибавлялось. Кхал разительно отличался от прочих дотракийцев — невысокий, изящно сложенный, но при том жилистый и крепкий, в бою он был вертким, быстрым, опасно непредсказуемым. Золотисто-карие глаза его смотрели всегда с недобрым насмешливым весельем, а толстенная коса стлалась гибкой пепельно-русой змеей по спине. Мать его была рабыней лисенийского происхождения, подаренная или проданная его отцу, а может и просто взятая в качестве трофея после боя, именно от нее он унаследовал и волосы и глаза и светлую кожу чуть позолоченную солнцем и нетипично тонкие для дотракийца черты лица. Она же научила его валирийскому языку, общему он выучился уже сам и на языках этих имел привычку много слишком болтать, чем уже успел извести ее вконец и Яра порой ловила себя на невольном желании выбросить излишне разговорчивого кхала за борт. И конечно же, если она хоть сколько-то знала свою подругу и королеву, то именно это неугомонное создание и встанет во главе дотракийской конницы. Нет бы выбрать кого-то спокойного и степенного, надежного, немногословного и постарше желательно, благо выбирать было из кого и она сходу могла бы назвать минимум три кандидатуры, но слишком хорошо Яра знала Дейнерис и слишком хорош был кхал Мейро, слишком много в нем было опасного магнетизма, так что именно ему достанется брошь с драконами из рук королевы — это было ясно как день. Яра вздохнула и улыбнулась, чуть покачав головой — деваться было некуда, к постоянному близкому присутствию кхала Мейро придется привыкать.

До Драконьего Камня оставалось полдня пути, когда погода испортилась вконец, потемнело, тучи нависли угрожающе низко, все заволокло густым серым туманом и они плелись с черепашьей скоростью, тревожно дергаясь на каждое дуновение ветра и ориентируясь лишь на золотистые огоньки, что загорелись на всех кораблях. Впору было вставать прямо тут и ждать, потому что «Бурерожденную» она конечно проведет через любой туман невредимой, море вокруг Драконьего Камня она успела выучить настолько хорошо, что наверное с завязанными глазами бы прокралась через все опасные скалистые ловушки… мысль ее не успела прийти к завершению. В тумане замерцали блики света и вот уже перед ней очертился зловещий и призрачный силуэт корабля и выхлестнулся из тумана черный флаг. Там же где обычно буквы складывают название — лишь темное корабельное дерево.
Безымянный подкрался бесшумно, черный и страшный, похожий на голодную хищную рептилию. С его палубы приветственно взмахнули факелом — узнали.
Яра прильнула к подзорной трубке и рот ее сам собой растянулся в усмешке при виде стройной фигуры в черном и плеснувших на ветру светлых волос — вот и капитан. Концентрация мужской красоты на Драконьем Камне обещала превысить все мыслимые пределы, она и правда будто нарочно их всех вокруг себя собирала.
Не сказать, что Яра хорошо его знала, но достаточно, чтобы не ждать подвоха, а когда-то они даже парочку выгодных, но довольно сомнительных, делишек совместно провернули о которых лучше и не знать никому. А потом случилась та трагедия на Дрифтмарке, его внезапное исчезновение и очень соблазнительная награда, объявленная королем Брандоном за красивую светловолосую голову капитана Уотерса. Да уж, при таком положении дел возвращаться в Вестерос все равно, что самому шагать в открытую могилу, но смерти он никогда не боялся, хоть и не спешил на свидание с ней.
Меж тем они так и крались в тумане, пробираясь вперед к Драконьему Камню. Безымянный шел почти бок о бок с Бурерожденной, они только один раз разошлись в стороны, обруливая одну коварную скалу, что и при хорошей-то погоде не всегда была видна.
Невзирая на все сложности они все-таки добрались, ноги наконец ступили на твердую сушу и началась обычная в таких случаях суетливая круговерть, которую Яра со спокойной совестью скинула на своих доверенных людей и подоспевшего к ним на берег мейстера Аллераса, чей талант приводить к порядку любой хаос был сейчас просто незаменим. Сама же она спешила к своей королеве, впрочем не она одна.

Когда схлынула волна первых приветствий и торопливых слов о самом важном, Дейнерис обратила взор на Аурана, что держался чуть поодаль и терпеливо ждал. Теперь, когда он был так близко, Яра могла его хорошенько рассмотреть и увиденное ее удручало. Не таким помнила его Яра, всегда в нем раньше словно огонек горел, сейчас же он был тих и пуст, даже глаза как будто выцвели.
— Моя королева, — преклонил колено и так замер, опустив голову совсем низко.
Тонкие пальцы огладили острую скулу, скользнули по серебристым волоскам короткой бороды, очерчивая контур лица и чуть заметным жестом призывая поднять голову. Он послушно вскинул на нее свои зеленые глаза, Дейнерис же уставилась с немым вопросом, изогнув тревожно брови, склонилась к нему, обхватывая лицо перед собой ладонями.
— Я его нашел, моя королева. Он здесь, — был ей короткий ответ.
Ее глаза раскрылись широко и удивленно, приоткрытый рот издал приглушенный стон и Дейнерис бесшумно осела на пол, обвивая крепко руками плечи Аурана, только тогда-то он и позволил себе подняться с колен, подхватывая ее прежде чем метнувшийся к ним Герольд успел что-то предпринять.
— Эйгон, — всхлипнула Дени, — найдите его немедленно! Это важно! Важнее всего остального сейчас!
С места сорвался, как ни странно, пухловатый юноша, одетый несуразно и весь какой-то всклокоченный, еще и с лютней за спиной подвешенной, но сорвался с места он довольно резво и самое главное уже через полчаса сияющая его улыбка всплыла в дверях.
— Вот, ваша милость, нашел и доставил в лучшем виде! — торжественно объявил, как уже успели рассказать Яре, личный менестрель королевы.
— Кто еще кого доставил, — немедленно парировал насмешливый низкий голос с легкой хрипотцой.
Джон. Или Эйгон. Кому как удобно, он прекрасно отзывается на оба имени, только вот назвать Джоном не у каждого получается, словно сам он задает некий внутренний барьер и то имя, из прошлой жизни кто-то произносит легко, а у кого-то оно застревает в глотке и получается выговорить только Эйгона. И ни слова никому ни разу он не сказал о своих именах, никому даже намеком не запретил себя называть так или иначе, ему словно бы безразлично, только вот каждый обращается ровно так как позволяют. Как он это делает — загадка.
Замер в дверях на несколько секунд, пока внимательный взгляд, как всегда оценивающе, пробежался по всем присутствующим. Как всегда само очарование и как всегда совершенно непонятно, что там у него на уме и что он на самом деле чувствует. Невыносимое создание. Таких как он надо убивать в колыбели, пока не успели дел натворить. Этот успел понатворить столько, что желающие снести ему голову смело могли выстраиваться в длинную очередь или жребий бросать, только вот голову эту не так просто было снести и самое главное — Дейнерис желала видеть его голову на отведенном природой месте и нигде больше, так что приходилось смирять свои кровожадные порывы. И уж если совсем быть честной, то больше всего горечи он преподнес самому себе, урок этот жестокий выучил и сейчас весь был полностью растворен в Дейнерис, весь нацелен и настроен на нее, жил и дышал с ней в одном ритме и все имеющие глаза эту их созвучность отчетливо видели.
Вот и сейчас обронив короткие приветствия он все внимание сосредоточил на Дейнерис, что вперила немигающий застывший взгляд в содержимое продолговатого ящика темного дерева, сокрытое помимо прочной крышки, которую она уже откинула, еще и слоем синего бархата.
Дейнерис тяжело выдохнула, на секунду прикрывая глаза, словно никак не могла решиться сорвать последний покров с тайны и быстро, очень быстро, явно стремясь лишить себя возможности продолжать сомневаться и медлить, схватила край ткани, отбросила живо в сторону, открывая взорам всех присутствующих меч.
Ножны самые простые, побитые жизнью и временем, но вот эфес… потертая оплетка рукояти контрастировала с рубиновой россыпью, так искусно влитой в темный металл гарды, что в сочетании с ее имитирующей пламя формой казалось и впрямь живые искры пробегают по поверхности.
— Это…? — хрипло выдохнула Яра, уже понимая каким-то шестым чувством, что именно видят ее глаза, но разум все еще никак не желал назвать вещи своими именами.
— Да, — прозвучал рядом совсем самодовольный голос Аурана, — это он. Черное Пламя. Наконец-то вернулся домой.
Руки Дейнерис дрожали, когда она подхватила меч, извлекая его из мягкого бархатного гнезда, подняла и смотрела не отрываясь, смотрела так, словно боялась собственным глазам поверить. Наконец, насмотревшись, она все на тех же подрагивающих от волнения руках протянула меч Джону, стоявшему напротив нее и кажется забывшему как дышать.
— Нет, — отрицание это услышать было невозможно, только по губам прочесть, настолько тих был его голос. Он сделал шаг назад даже. И даже руки за спину убрал.
— Да, — выдохнула Дейнерис уверенно, делая в свою очередь шаг вперед и не давая ему отступить.
Короткая дуэль взглядов, безмолвный шепот и меч все же перешел из рук в руки, а на лице Дейнерис расцвела улыбка.
Стало очень тихо, когда клинок выскользнул на свободу, а ножны с тихим стуком легли на стол.
Что-то происходило, что-то незримое и неуловимое сотворилось в момент, когда уверенно и крепко сомкнулись пальцы на рукояти меча. Рубины словно бы стали ярче, а когда Джон легким непринужденным движением крутнул меч, очерчивая полукруг и рассеченный воздух простонал тягуче — по темной стали пробежала вибрация и клинок запел.
Песня эта была недоступна человеческому уху, но ее отчетливо улавливало нечто в самой сути человеческого существа. Можно было списать на иллюзию, порожденную моментом, все же не каждый день древние валирийские мечи, давно утерянные, возвращаются к своим законным владельцам, только вот это была не иллюзия. Меч и впрямь выводил торжественную и неуловимую песнь — не просто радость достойного клинка, угодившего в умелые, уверенные руки. Нет. Меч звенел и ликовал по другой причине — кровь. Меч чуял ее в руках, его сжимающих и радостно покорялся, как верный пес, вынужденный долгое время служить чужакам, вернувшийся наконец под родную хозяйскую руку.
Ладони Дейнерис легли поверх рук Джона на рукояти меча и сразу находиться здесь стало неловко, слишком сокровенна и даже интимна была эта сцена. Не для чужих глаз, а чужими здесь в эти мгновения были абсолютно все, кто не носили в себе драконьей крови.
Яра первой встрепенулась и тихо стала пятиться к выходу, Ауран опомнился следом за ней и потянул за собой Герольда, приобняв внезапно его за талию, словно девицу какую.

Усталость, которую Яра упорно игнорировала последние несколько часов, наконец заявила о себе в полную силу. Все ее мысли свелись к самому простому — упасть сначала в горячую ванну, а после в постель, уснуть и проспать все на свете. Глаза сами собой закрывались, а ноги стали внезапно тяжелы и каждый шаг давался с трудом, на плечи словно взвалили невидимый груз, вдобавок еще и в голове начинала расплываться тупая ноющая боль, раскатываться неприятной колючей волной по затылку. Немудрено, она не спала толком несколько дней и теперь организм, почувствовав себя наконец в безопасности, закономерно расслабился и потребовал свою долю покоя. И Яра навострила было уже свои стопы в сторону комнат, где обитала в прежние свои тут пребывания, сейчас вроде тоже ничего не поменялось, поэтому она уже вовсю предвкушала отдых, но увы, мечте сбыться было не суждено. Была она изловлена вездесущим Сфинксом, что буквально из-за угла на нее напрыгнул, вероятно заранее ее там подстерегая в коварной засаде, в руках его были многочисленные письма и разумеется все по ее душу, все с Железных островов и весь этот ворох ей предстоит разобрать, потому что дела не ждут и не терпят, им плевать на усталость и недосып, а весь вид стоящего перед ней мейстера как бы говорит, что на том свете все отоспятся, а сейчас некогда. Захотелось тихонечко повыть. И возможно даже немного о стену головой побиться. Только все это бессмысленно и ничем не поможет, оставалось смириться. О возможности просто послать мейстера куда подальше она почему-то не подумала, вероятно из-за сильной усталости и разгорающейся головой боли совсем туго соображала…
Спасение пришло, когда она уже обреченно тянула руку за первым письмом, намереваясь его на ходу читать. Квентин вынырнул из полумрака и сразу решительно влез между ней и Аллерасом.
— Ничего срочного там нет, мейстер, побойтесь если не богов, то королевы, что мы ей скажем, если миледи от усталости помрет? Нет там ничего в тех письмах настолько срочного и важного, я убежден в том железно, а единственное письмо, которое сейчас может заинтересовать леди Грейджой хранится вот здесь, — на этих словах он тихо постучал себя указательным пальцем по виску, сверкнув большим золотистым топазом в перстне.
Аллерас, наградив их напоследок укоряющим взглядом, вынужден был отступить, а Квентин повернулся к ней и мягко улыбнувшись, проговорил:
— Устала? Давай провожу, а то еще кто-нибудь нападет из-за угла, — и не дожидаясь согласия, под локоть подхватил одной рукой, а второй обнял за талию.
— Рада тебе… и спасибо, — она с удовольствием позволила себе опереться на его руку и позволила ему вот так себя вести.
Кого другого отпихнула бы с возмущением еще и по шее бы врезала, не взирая на усталость, но это был Квентин и с ним можно было разрешить себе побыть слабой и уставшей, можно было позволить ему о себе позаботиться, его забота всегда была мягкой и ненавязчивой и не было никогда в его заботе того раздражающего покровительственного оттенка, который всегда сквозил у других.
— Всегда к твоим услугам, миледи, — не замедлили ей ответить. — А Сфинкс последние дни так со всеми, у него своей головной боли немало, а тут мы! Теперь еще и дотракийцы! Королева ведь не станет их самолично размещать и прочим житейским заниматься и как ты сама понимаешь все это досталось Сфинксу. Ему за последнее время многое пришлось стойко перенести, а от таких радостей бедняга и вовсе ошалел, вот уже на людей из-за угла бросается, так что давай уж проявим понимание и простим его, все-таки на службе ее милости человек убивается. Я кстати позволил себе вольность, ты уж прости, — молвил он покаянным голосом, почитая видимо тему замученного делами Сфинкса исчерпанной, — распорядился приготовить тебе ванну и ужин принести, все очень легкое и никакого подогретого вина перед сном — я помню.
— Квентин, ты чудо, — констатировала Яра неоспоримый факт, — я ужасно тебе признательна. И удивлена, что ты помнишь о моих вкусах в таких мелочах.
— Ты была моей гостьей в Солнечном Копье, конечно я помню! — несколько обиженно напомнил он, но от себя не отпустил, а напротив прижал еще крепче.
— И именно поэтому я говорю, что ты — чудо, — поспешила Яра его успокоить. — Но расскажи мне о письме в твоей голове, оно ведь из Водных садов, да? Бейлон?
— Ну конечно, — подтвердил он ее догадку.
— Как он там?
— Хорошо, — ответил Квентин просто и коротко, — играет, радуется солнцу и жизни — как и все дети. Скучает по матери и по любимой тетушке. Отлично для своего возраста стреляет из лука.
— Его отец был отменным лучником, — тихо сказала она больше самой себе, но Квентин услышал, погладил ее по плечу осторожно.
— И в Бейлоне всегда будет жить часть его отца, а ты будешь смотреть на него и улыбаться, вспоминая брата. И грустить конечно тоже, куда ж без этого? — и улыбнулся ей светлой печальной улыбкой.
***

Одну свечу она все же оставила гореть на прикроватном столике, укладываясь спать и всеми силами стараясь не замечать все нарастающей головной боли, что катилась жаркой волной от затылка, стискивая голову плотным шлемом, грозясь взломать ей череп изнутри, раскалывая его на куски — так ей казалось в болезненном ослеплении.
Уснуть никак не выходило, но она мужественно держала глаза закрытыми, стараясь перебороть боль, сделать ее незаметной для себя, она слыхала такие рассказы как-то раз, что если правильно себя настроить, то не будешь чувствовать боли, но тут или она не знала как именно себя следует настраивать или все было враньем от первого до последнего слова и она более была склонна ко второй версии.
Скользящий шаг в полумраке вывел ее из полусонного болезненного бреда, что атаковал ее разум. Яра приоткрыла глаза. Ну конечно же! Кто еще может так бесшумно пробраться к ней как не Искорка. Распушила непослушные золотые кудри, распахнула глазищи и чуть виновато потупившись, кружевной край на вороте ночной сорочки теребит тонкими фарфоровыми пальчиками.
— Сбежала? — превозмогая головную боль, спросила Яра, пытаясь сделать голос построже, но вышло скорее жалобно.
— Ага, сбежала, — подтвердило златовласое неугомонное несчастье. — Я соскучилась! — тут же выдала убийственный аргумент своего побега.
— Ладно, оставайся, — разрешила Яра, но тут же поставила условие, — но обещай мне, что утром поднимаемся и без капризов и уговоров идем сдаваться. Чтобы не тревожить твою мать.
Девочка важно кивнула и договор был скреплен торжественным рукопожатием, после которого Яра откинула одеяло и позвала:
— Залезай, пока не продрогла! Пол холодный!
Искорка нырнула к ней под бок и они, обнявшись, накрылись одеялом.
Прохладная ручка прикоснулась к щеке, пальчики маленькими шажками проследовали по контуру лица до виска, остановились там, чуть дрогнули и прижались.
— Тут, — объявила Искорка. — Иголочка. Нехорошая очень. Надо вытащить ее.
Боль внутри головы взорвалась темными кругами перед глазами, полыхнула алым и потянулась вся к тянущим ее пальчикам, словно бы через узкую трубку. Секунда, еще одна и еще… она и правда будто что-то незримое и тонкое схватила, словно и впрямь иглу из виска вырвала, вколоченную туда неизвестно кем.
Боль схлопнулась и исчезла, а на ее месте образовалось восхитительное ощущение пустоты и тишины. Благословенный миг освобождения. Яра молча прижала к себе Искорку, взъерошила пушистые кудряшки. Маленький спаситель. Благословенный огонек жизни. Только Дейнерис и могла такое чудо отыскать и не имеет никакого значения кто произвел на свет удивительную девочку с глазами всех оттенков, вытолкнув в мир из материнского чрева, единственной ее и настоящей матерью была Дейнерис.
— Я привезла тебе нефритовых зверей, нашла их в Пентосе, — вспомнила она о большом деревянном ларце с резными статуэтками, — завтра заберу их с корабля.
— Миледи! Душенька! Можно я с тобой отправлюсь? Я не была на твоем корабле ни разу и не видела его близко, а все говорят, что нет корабля прекраснее, — немедленно взмолился звонкий голосок и глазищи уставились, куда ж без них?
— Если позволит твоя мать, то конечно можно, — Яра притянула ее обратно, кутая в одеяло плотнее.
— Она позволит обязательно! — заверила ее Искорка и перешла к вопросу более важному. — А какие там звери?
— Ох, вот ты спросила, — присвистнула Яра, — их там штук тридцать, так что думаю все есть из тех, что известны людям.
— А дракон? Дракон там есть? — обеспокоенно вопросил ребенок.
Яра хихикнула, вспоминая как препиралась яростно с несговорчивым мастером, вечно хмурым, лысым стариком, с куцей длинной бородкой, заплетенной в тонкую косицу, который нипочем не желал браться за то, чего никогда не делал и никакие самые щедрые посулы не могли сломить его упрямства, в итоге пришлось притянуть к этому делу магистра Иллирио, чье имя все же надломило решимость мастера и желанная фигурка дракона свернулась на бархатной подушке, рядом с лисой, тигром и дельфином.
— Сначала не было, но теперь завелся и дракон, потому что сейчас такое время настало, что без дракона никак не обойтись.
И не только в наборе нефритовых фигурок, подумала она уже про себя.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2022-04-08 05:49:27)

+2

165

ну как обычно, да))

На корабль они с Искоркой поехали в сопровождении одной из служанок Дейнерис, красивой девочки, которая раньше просто крутилась возле королевы бессмысленно, а теперь вроде как присматривала в меру своих сил за Искоркой, на самом деле была она ей больше кем-то вроде старшей подружки. В последний момент их нагнал Аллерас и откуда-то из-под земли буквально выскочил кхал Мейро и если против мейстера возражений не было, то Мейро очень хотелось прогнать к чертовой матери, но Лира нежно с ним защебетала, захлопала глазами, вспыхнула румянцем и Яра поняла, что его сейчас отсюда никакие силы не утащат и теперь вот с удовольствием наблюдала как грозный дотракиец плавился и превращался в податливую глину из которой после лепи, что душе угодно, под фиалковыми глазами этой девчонки, что от скуки с ним поиграться решила.

Дейнерис же все еще пребывала в состоянии тихой эйфории и никак не могла отлипнуть от фамильного клинка, Джон не отходил от нее, опасаясь как бы она себя не поранила, обнимая и наглаживая нежно валирийскую сталь, а она разговаривала с мечом, как с кем-то живым, пообещала, что они постараются и все силы приложат к поискам его младшей сестрицы. Конечно же это она о втором фамильном клинке Таргариенов говорила, знаменитая Темная Сестра, сгинувшая бесследно, давно не давала ей покоя, она страстно желала ее отыскать еще раньше, но после как-то все завертелось стремительно, стало не до того, а после и вовсе забылось, теперь же, воодушевившись возвращением Черного Пламени, она вновь загорелась этой идеей.
Вырывать ее из этой приятной эйфории не хотелось, поэтому серьезно они лишь раз успели переговорить. Тонкий золотой росчерк на ее лице не давал покоя, резал по сердцу. Яра погладила ее по щеке осторожно.
— Все случилось в ночь полнолуния?
— Уже рассказали или…? — вскинула Дени заинтересованно бровь.
— Или. Я смотрела на эту луну с террасы дворца Иллирио и чувствовала себя так паршиво, что и не передать, — вспомнила она ту ночь, квартийское платье, свое дурное предчувствие и последующий разговор с Даарио.
— Все же хорошо окончилось, — голос у Дейнерис весел, только вот глаза выдают правду. Цена за эту беспечность была высока и платила не она одна.
— Вас нельзя оставлять вдвоем, — вынесла она вердикт, — он не может тебе противостоять, а ты пользуешься и вот результат.
— Скажу тебе по секрету — это трудно, — с задумчивой улыбкой призналась Дени, — потому что совсем не это я ожидала найти за Стеной. Он снова все с ног на голову перевернул, мне пора бы привыкнуть и на самом деле мы стоим друг друга.
— И ничего не отзывается? Не бунтует внутри? — конечно она имела в виду тот предательский удар в сердце.
— Нет, — просто и честно призналась Дейнерис, — ты меня разумеется дурой назовешь, а не назовешь, так подумаешь очень громко, — и улыбнулась широко и открыто.
— Не назову, — пришел черед Яры удивить свою подругу, — как ты знаешь, в море всегда много времени для размышлений и я много думала о вас с ним. Дошла в итоге до странной мысли, что наверное никто не вправе делать о вас какие-то выводы, что-то утверждать и уж тем более судить. Никто ведь не был в ваших шкурах, только вы двое знаете каково вот это все, а у нас всех просто нет необходимого опыта, чтобы… только не подумай, что я прониклась к твоему драгоценному! — перебила она саму себя, усмотрев в глазах королевы задорные огоньки.
— О, на это я даже не смею надеяться, — рассмеялась Дени, — ибо всему свое время, не так ли?
На том серьезный разговор и был завершен, Дейнерис радостно с головой погрузилась в Джона, проводя с ним почти все дни и ночи, Яра же большую часть времени проводила в обществе Квентина, который будучи тут, на Драконьем Камне, всего лишь гостем искренне и от души наслаждался возможностью ничего не делать время от времени и ни о чем не тревожиться. У них сложилась сама собой традиция совместных завтраков, вследствие общей их привычки подниматься рано на рассвете, когда весь замок еще спал и видел сны, после незаметно добавилась привычка обязательных прогулок по берегу и длинных бесед по вечерам в маленькой библиотеке с камином, которую Квентин облюбовал уже давно, превратив в подобие личного кабинета, там он сидел и бесконечно что-то строчил в письмах, читал или просто смотрел на море через большое окно, хмурил ровные брови, перебирал мысли в голове, снова и снова переплетая паутину в своих руках. Спал он в крохотной комнатушке напротив, которую Дейнерис именовала кладовкой для швабр, корила принца за то, что заставляет ее чувствовать себя неудобно и пыталась время от времени переселить его в более подобающие статусу покои, последнее совершенно безрезультатно — Квентин нипочем не желал съезжать из своей «кладовки», мотивируя, что ему так удобно, а что не по статусу, так не сама ли королева всю дорогу только и делала, что плевала на всякие условности и скучные правила? С чего бы ближайшему ее другу и стороннику поступать иначе? В конце концов королева сдалась и в качестве компромисса с собой, просто натащила ему туда самолично всяких расшитых подушек и драгоценных статуэток, приказала сменить простые шторы на парчовые, выдворила простой и добротный прикроватный столик прочь и поместила на его место вычурный, броский из черного дерева и с позолотой, по ее же приказу стены завесили гобеленами, а на одну поместили огромное зеркало, которое по мнению ее милости хотя бы иллюзию несколько более обширного пространства создавало, заключительным штрихом стала редкая черно-белая полосатая шкура на полу.
— Ну теперь точно кладовка! — рассмеялся Квентин, обозрев свою преображенную обитель, перетащил шкуру в библиотеку к камину и на том угомонился.

Была у дорнийского принца помимо прочих одна особенность, не сказать, что редкая, но слишком уж ярко она была выражена в его случае — если он загорался какой идеей, то совершенно терял терпение, все ему надо было вот прямо сейчас, ни минуты не теряя и при том обязательно было хоть кого-то вовлечь и чаще всего этим кем-то в последнее время оказывалась Яра. По счастью все его идеи были безобидны, больше детские игры напоминали.
— Если я не буду вот так дурачиться хоть иногда, то просто не выдержу, — не стал скрывать он основной причины, — слишком много всего и слишком многое зависит от моих решений в том числе.
И вот в один прекрасный солнечный день он предстал перед ней с знакомой улыбкой предвкушения и сообщил, что они идут в сад и не просто гулять, а искать ту самую заболоченную его часть, где растут в больших количествах ягоды дикой клюквы, которые они непременно найдут и на обратном пути завернут на персиковые розы королевы полюбоваться, потому что они чудо как хороши. Но ни роз, ни ягод клюквы они в тот день не увидели, хотя ягоды наверное где-то и были, но было им уже не до них совершенно. Маленькое, но топкое болотце Драконьего Камня было скрытно и не являло себя взору всякого и каждого, оно прикрывалось слоем зеленой ряски, таким густым, что он сливался с прибрежной травой, плавный пологий берег еще больше искажал реальность, а они говорили без умолку и очень увлеченно… в общем искомое болото было обнаружено когда Квентин, успев напоследок сделать изумленные глаза, потерял почву под ногами и провалился сразу по пояс, по инерции попытался сделать шаг и провалился уже по грудь.
— Замри! — впадая в мгновенную тихую панику, завопила Яра, стремительно соображая что же ей делать. — Ради всех богов, Квентин, не трепыхайся, я же потом никогда и никому не докажу, что ты все сам, мне Дорн войну объявит, а Герольд отдельно от Дорна личную кровную месть вершить станет. И королева никогда не простит, что я не уследила за тобой.
Пока она жизнерадостно несла всю эту чушь, в голове выстроился порядок, но тут уже Квентина отпустил испуг и он перехватил роль того, кто не затыкается и пока она его вытаскивала, замогильным голосом прощался с ней навсегда, просил запомнить, а лучше записать, последнюю его волю, до всех ее донести и за исполнением проследить — в общем веселился вовсю.
Конечно при таких обстоятельствах розы и ягоды отошли за второй план и Яра спешно потащила его в замок, напоследок успев заметить на вислых ветвях дерева яркую лазурную ленту — как раз в шаге от того места, где провалился Квентин и пришло запоздалое воспоминание о том, как эту самую ленту лазил привязывать Джон незадолго до того как все они отплыли с Драконьего Камня, потому что он тогда тут каждый день с Дейнерис гулял и в какой-то день они увлеклись беседой чрезмерно — так и появилась на дереве ленточка, а где-то на дне болотца покоилась туфелька Дейнерис. Про ленту она Квентину не сказала, успокоив совесть тем, что лично приготовила ему вина со специями и сидела после играла в кайвассу целый вечер безропотно.
В этом умиротворенном затишье она не сразу заметила, что куда-то исчез Герольд. Нет, он появлялся, мелькал то тут, то там и с королевой даже его видели, но как-то его стало удивительно мало, что было совершенно на него не похоже, а значит что-то за этим исчезновением стояло и это сокрытое от глаз что-то никак не давало ей покоя, потому что не верилось, что просто так, без причины Герольд мирно отойдет в сторону и даст Дейнерис проводить все время в обществе Джона. Свои опасения она вывалила, уже по инерции и привычке, Квентину.
— У него есть причина для такого поведения, но волноваться тут не о чем, — заверил тот ее, конечно умолчав о самой причине, а Яра и не стремилась узнать, словам Квентина она доверяла в таких вопросах полностью, а вот следующие его слова насторожили, — тем более это не надолго, поверь. Жаль, мне бы хотелось продлить это время, — вздохнул он грустно, — но скоро все вернется в прежнее состояние, так что давай наслаждаться покоем пока можно.

Ох, Квентин, думала Яра, ускоряя шаг, не родись он принцем в благословенном Дорне, мог бы стать выдающимся предсказателем, кутался бы в цветную мантию, носил смешную шапочку с перьями и кисточками, смотрел бы для пущей важности в хрустальный шар и таинственные пассы руками исполнял, выделяясь выгодно на фоне толпы разномастных шарлатанов тем, что его предсказания сбывались бы в точности. Потому что все сейчас было ровно так как он и сказал — Герольд явился в один прекрасный момент прочно и основательно перед королевские очи, другие очи, темные и глубокие, как омуты, прищурились на это снисходительно и чуть иронично, а главное и самое страшное — азартно вспыхнули. И началось! Редкий день проходил хотя бы в относительном спокойствии, а основной задачей всех приближенных к королеве стало сведение к минимуму нахождение Герольда и Джона в одном помещении. Не получалось почти никогда и все вынуждены были терпеть их бесконечные склоки и по возможности не позволить ситуации стать неконтролируемой.
Вот и сейчас Яра спешила к месту событий, ругаясь про себя страшным образом уже просто на весь белый свет. Вашу ж мать, думала она про себя, вот же ж черти бешеные! Ну никак не могут пребывать в состоянии мира, ну хоть бы прикинулись, приличия ради, видимость соблюли, исполняя то, в чем клялись неоднократно. Разгневанные эти мысли ее конечно же относились к ним обоим в равной степени, она злилась ужасно последние дни на этих двоих, что наверное на две части разорвали бы королеву, будь у них такая возможность и после каждый уполз бы, довольно порыкивая, в укромный уголок с вожделенной своей добычей, и там бы уже каждый в меру буйной и крайне испорченной фантазии вытворял бы дикое и непотребное. И вот Яра даже не могла сказать, что напридумывала излишнего относительно этих двоих и была сильно далека от истины, потому что думать как-то иначе не выходило, глядючи на то как они буквально выдирают Дейнерис друг у друга из рук, выхватывают ее и как сладостно и радостно меж сбой грызутся с завидным постоянством, ухитряясь каким-то неведомым чудом при таком хроническом состоянии скандала сохранять вполне приличные отношения, а порой и вовсе даже дружественные. Как это все меж ними получалось и складывалось было нормальному разуму совершенно неясно, но они тем не менее именно в таких вот шатких и крайне непредсказуемых отношениях пребывали круглосуточно. Королева же искренне и от всего сердца над ними потешалась, ее неимоверно забавляло и совершенно неприкрыто заводило такое их искрящее и кипящее противостояние, сама она с большим удовольствием находилась в самом эпицентре этого круговорота, ничуть не опасаясь быть разодранной на части в итоге их неосмотрительных действий, еще и подначивала их всячески, дразнила и провоцировала то одного, то другого. На провокации оба незамедлительно и вполне осознанно поддавались и конца и края этому безумию не предвиделось.
Был только один непреложный запрет в этом всем — не сметь пытаться как-то серьезно навредить друг другу. Запрет этот уже только после прибытия Яры они один раз нарушили. Гадать что они в тот раз не поделили было бессмысленно да и не имел значения формальный повод их склоки, завершившейся в тот раз обнаженной сталью, которую они не замедлили скрестить, проделав это на глазах у немалого количества людей. Засверкали и зазвенели уже клинки, закружились они оба, вступая в смертельную пляску и исход этого боя предсказать бы никто не взялся, если бы конечно бой тот имел возможность продолжиться и прийти к печальному и закономерному итогу. Все было прервано в одну короткую секунду при появлении Дейнерис, была она жутко рассержена, чуть не молнии метала из полыхающих аметистовых глаз. Бой немедленно был прерван, мечи отброшены и вот уже оба они виновато потупили очи перед ней и головы покаянно опустили. Правая рука королевы взлетела вверх, резко и жестко ухватилась за платиновую гриву, моментально накручивая ее на кулак, тонкие же пальцы левой ее руки впутались стремительно и крепко в растрепанные черные кудри и далее все присутствующие наблюдали как два лучших воина Вестероса самым позорным образом и согнувшись в три погибели волокутся безропотно за маленькой фигуркой королевы в развевающемся розовом платье и даже сопротивляться ей не пытаются, а разве что сдавленное шипение себе позволяют сквозь зубы, да и то не слишком уверенно. Далее оба были впихнуты самым бесцеремонным образом в ближайшее помещение, двойные массивные двери вроде как сами собой с оглушительным грохотом захлопнулись и изнутри долго раздавался разгневанный голос королевы, которая не стесняясь в выражениях на смеси трех языков высказывала все, что думала о недавних событиях и их участниках.
Само собой слух об этом происшествии моментально разлетелся по всему Драконьему Камню и уже на следующий день весь остров дружно ржал самым непристойным образом над дорнийским рыцарем и драконьим принцем. Правда смеялись недолго. И не потому что эти двое как-то пресекли подобное к себе отношение, а потому что сами над всем случившимся хохотали громче всех вместе взятых. Ну и разумеется тут напрашивался вывод о том, что всерьез они ничего не восприняли, попыток прибить друг друга не оставят и подтверждение этой теории Яра вот прямо сейчас наблюдала.
Впрочем какое-никакое влияние прошлая выволочка от королевы все же на них оказала, потому что когда стало ясно, что просто словами на сей раз ничего тут между ними решено не будет, то Джон демонстративно грохнул об пол всем оружием, что при себе имел и нимало не смущаясь заехал рыцарю в челюсть так, что светлые пряди волос взметнулись сверкающим нимбом. Герольд же в свою очередь, смачно сплюнув на пол, тоже бряцнул всем своим вооружением, отбрасывая в сторону и в следующую секунду кулак его от души врезался в точеную скулу напротив… ну а дальше понеслось. Когда они схватились в прошлый раз, то сбежались все кто успел и даже в те несколько мгновений было на что посмотреть, сейчас же всей набежавшей толпе смотреть было решительно не на что, однако никто не спешил расходиться, так же как никто не решался попытаться растащить их, зато вот болели активно и кто-то даже втихаря ставки делал. Это была самая обычная драка, безобразная как и все драки, совершенно некрасивая, разнузданная и грязная, в драке этой не гнушались почти ничем — в ней били локтем резко и сильно, захватывали и душили, пинали коленом по ребрам, били головой назад, разбивая в кровь лицо, хватали за волосы и ремни на одежде, выкручивали и заламывали руки, плевали кровью в лицо противника, попутно умудряясь ругаться на чем свет стоит, высказывая в сердцах разное гадкое или просто награждая друг друга щедро разными нелестными словечками. В общем самый обыкновенный мордобой, что может приключиться в любом дешевом борделе или кабаке, а то и вовсе на грязной улочке. И самое странное и возмутительное состояло в том, что от всего этого вопиющего и ни в какие рамки не лезущего безобразия они оба получали удовольствие. И пожалуй что нашли наконец способ выпустить пар и выяснить отношения относительно безобидным способом, а учитывая, что каждый из них мог учинить с оружием в руках, войдя в состояние боевого азарта, так и вовсе невинный и бескровный, потому что разбитые лица тут явно были не в счет.
Только спешно прибежавшая королева такую точку зрения не разделяла, как и всеобщего веселья, видать вконец они ее вывели, исчерпав последние капли терпения и ни на какие компромиссы она к моменту своего появления была не способна. Драка мгновенно была прекращена при ее появлении, а при взгляде на ее до крайности мрачный лик с красивых побитых лиц сползли улыбки.
— Я просила. Я говорила. Кричала и скандалила. Уговаривала и упрашивала — вдумайтесь только! — вкрадчиво и угрожающе выплескивала она слова. — Ну что ж — доигрались, — совсем уж тихо и очень весомо закончила она и от слов ее потянуло стылым могильным холодком.
Герольд что-то пытался сказать, но звонкая пощечина заткнула ему рот, прежде чем он успел его открыть толком. Джон успел даже что-то проговорить и тоже заткнулся от одного уже нехорошо потемневшего взгляда.
Глухо и тихо прозвучала команда на дотракийском. Черт! Так и не выучила его Яра толком и сейчас конечно ничегошеньки не поняла, зато Герольд дотракийский знал, прекрасно все понял и даже рот приоткрыл в изумлении и недоверчиво изогнул брови, да и Джон успел нахвататься достаточно и вполне смысл уловил и на смысл этот отреагировал пораженно распахнутыми глазами, открыл было рот в попытке что-то выпалить с чувством и тут же его захлопнул, потому что Дейнерис вскинула руку и негромко, но вполне разборчиво прошипела ему в лицо:
— Ты ни приказов, ни просьб моих не слышишь! Ты их в упор не замечаешь! Значит будем вбивать! Так что прикуси свой не в меру шустрый язык и не доводи до греха!
Следующий его жест был неожиданным и странным — подхватил ее руку, поцеловал коротко и отпустил. И улыбка на губах мелькнула на долю секунды, будто что-то здесь происходило только им двоим понятное, будто некий спектакль разыгрывался и понять кто актер и кто зритель было никак невозможно. Впрочем все эти странности никак не отменили приказа королевы.
Будто чья-то рука, сотканная из багряных теней, вытянулась из пустоты и стерла без следа всеобщее беззаботное веселье, вызванное этой, в общем-то безобидной дракой, стало неуютно и захотелось уйти, хотя еще год назад Яра бы многое отдала за зрелище что сейчас перед ней разворачивалось, но вот отводила глаза и старалась мысленно отодвинуться подальше.
Веревка оплела туго и решительно запястье, захватывая крепко и натянулась, фиксируя намертво. Все повторилось со второй рукой — сухой скрип веревки, режущая тишина и неподвижность. Откинутая назад голова и рассыпанные шелковистые кудри, на которых так красиво играли сейчас солнечные блики. Закушенная губа и прикрытые глаза. И Дейнерис перед ним, смотрит сверху вниз, чуть заметно кивает и повинуясь этому знаку разворачивается жуткой черной лентой упругий и гибкий дотракийский кнут. Щелкнул, взрезая воздух, распустил кольца, взвился и с сухим звуком резко опустился, пробежался обжигающе по беззащитной плоти.
Вместо ожидаемого вскрика — тишина.
Снова взлетела тугая плетеная лента и снова опустилась.
Снова и снова.
Яркие алые полосы вспыхивают на коже. Первые капли крови — Дейнерис вдохнула резко и — ничего. Не остановила.
Черная змеища, сплетенная из тонких полосок кожи, не спеша хлебает кровь, напитывается, разбрызгивает капли — все еще в тишине.
Жуткое завораживающее зрелище — хочется бежать от него подальше и невозможно отвести глаза. Одно и то же, повторяемое, монотонное действие вгоняет в транс. Одни и те же звуки — свист рассекаемого воздуха и следом за ним вспарывающий влажный хлесткий и завершающий страшный — щелк!
Опять повтор. И еще один. И еще.
Он так и не закричал, а она ни на миг не отвернулась, встречаясь с ним глазами после каждого страшного удара, рвущего кожу.
Что он чувствовал было невозможно представить, если он вообще еще хоть что-то чувствовал. Приоткрытый рот только хватал глоток воздуха, заглатывал его и голова снова и снова поднималась и он смотрел на нее.
Вот сейчас. Еще один и она остановит все. Снова свист кнута, снова протяжный влажный звук и брызги крови.
Вздох, взгляд… рука королевы поднялась, останавливая эту уже откровенную пытку. Ухватила крепко за подбородок, внимательно в лицо всматриваясь, склонилась и медленно, тягуче слизала кровь с искусанных губ и если бы он отшатнулся или хотя бы остался неподвижен, то вероятно все и было бы прекращено, но нет. Он же не может промолчать, ему непременно надо сказать свое веское слово, даже в таком вот положении пребывая — связанный, стоящий на коленях и исхлестанный бичом, словно последний раб на галерах. Чертова драконья кровь и тут дала о себе знать и Джон решил ее взбесить окончательно на сегодня. Или ему просто жить надоело. А может и вовсе нехватка острых ощущений — с него станется вполне и таким вот способом получить недостающее. Реакция его была совершенно непредсказуема — дернулся вперед, натягивая до упора веревки и соприкасаясь губами с ней…
— Ой, дурак! — обреченно выдохнул у нее за плечом Квентин, и Яра с ним была согласна полностью. Это надо совсем рассудок утратить, чтобы в таком вот положении поцелуй у нее сорвать пытаться.
Короткое, брошенное Дейнерис слово конечно же не было неожиданностью после такого.
— Продолжать.
Она не остановится, поняла Яра. Не остановится ни за что, пока не обломает этот характер, что так похож на ее собственный. А он не даст ей желаемого и как итог вполне тут может сдохнуть под кнутом из-за чистого упрямства, королева же после выплачет все глаза, утратит улыбку до скончания времен и никогда не простит себя. Яру охватила тихая паника, как только обрушилось страшное осознание. Надо было любой ценой остановить это безумие — не ради Джона, черт бы с ним, с упертым идиотом! Ради Дейнерис. Только вот как? Сейчас его у нее не вырвать из рук, это равносильно попробовать у Дрогона отобрать добычу в которую он уже с наслаждением вгрызся и распробовать успел.
Она обернулась назад, бросая молчаливый призыв о помощи Квентину, но даже его ум не смог изыскать здесь лазейки и принц лишь головой покачал виновато и беспомощно и сжал ее плечи, прильнул тихо и невесомо губами к затылку и подул, успокаивая. Мозг ее бешено работал, метался и не находил выхода и она уже была готова не изыскивая никаких хитрых обходных путей, просто вмешаться и… боги берегли их всех.
Голова Джона не вскинулась снова и тело его обвисло бессильно на веревках. На лице королевы отразился испуг, рука ее метнулась стремительно вперед, что-то там нащупала и громкий ее вздох услышали наверное все.
Квентин за ее спиной тоже выдохнул шумно и Яра тоже, а после позволила себе вымученно и устало назад немного откинуться, упираясь затылком в грудь Квентина, который в макушку ей уткнулся.
Распутались веревки, выпустили накрепко привязанные руки и под ноги Дейнерис рухнуло бессознательное тело, по неровным гладким камням, которыми был вымощен внутренний двор замка, рассыпались блестящие черные волосы и капли крови… Дейнерис отдала какой-то дальнейший приказ и судя по всему собиралась прямо тут на колени с ним рядом опуститься и уже было начала первое к этому движение, но была прервана Герольдом, что к ней подошел и что-то сказал настолько тихое, что слова его услышали только те единственные уши, которым они предназначались.
Лицо ее окаменело и сделалось бледно как мел. Она поднялась и два фиолетовых взгляда схлестнулись — темно-лиловый, пока еще явно не понимающий, что он успел сделать и сказать не так и аметистовый, вспыхнувший в момент так, что весь ее прежний гнев как-то померк на фоне. Герольд же еще что-то ей сказал в ответ на угрожающее рычание — как-то иначе назвать звуки, что выплевывал кривящийся рот королевы, было просто невозможно, но Герольда этот рык, что пострашнее драконьего, не пугал и он продолжал говорить, сведя брови в упрямую линию.
— Да заткнись же ты, идиот! — отчаянно прошипел Квентин за ее спиной. — Просто закрой рот и тихо отползай…
Яра сжала его руку крепко, не хватало, чтобы еще и он влез в это. Квентин безусловно умнее многих и уж точно умнее Герольда, но и не железный.
Громкий и звонкий, властный крик прервал все мысли и молитвы.
— Повторить!!!
С чувством было произнесено это одинокое слово, ярко и выпукло пронеслось оно в тишине над головами всех присутствующих.
Недоуменные взгляды в большом количестве уставились на Дейнерис, округленные глаза заметались между королевой и телом у ее ног лежащим. И взгляды эти были вполне оправданы — совершенно непонятно — что и с кем тут повторять? Привести в чувство и домучить? В смысле, это сейчас был приговор? Именно такие вопросы бились в головах всех так или иначе причастных к исполнению ее воли в данный момент.
— Повторить все то же самое, только с сиром Дейном, — с кривой улыбочкой проговорила она расширенную версию приказа. Громко повторила, медленно, отчетливо проговаривая каждую букву, чтобы уж точно дошло до всех. А глаза сузились и испытующе уставились на рыцаря.
Что-то он сумел ей сказать даже сейчас, протолкнул наружу скомканные неслышные слова, вскидывая голову и кривя губы в недоверчивой неестественной улыбке, а вот ответ был снова слышен хорошо и ясно, она посерьезнела и вопросила, совершенно не стесняясь:
— А чего ты ждал, рыцарь? Терпение мое, знаешь ли, не безгранично. Или ты возомнил, что привилегия время от времени в меня член засовывать тебя неприкосновенным делает? Зря! Очень тебе советую от иллюзии этой избавиться в кратчайшие сроки и даже готова в этом тебе посодействовать всесторонне и начать прямо сейчас, — ядовито и очень недобро подвела она итог своей короткой речи. — Его высочество в темницу — над поведением своим поразмыслить в тиши и уединении, — это уже в сторону было сказано и тише, спокойнее.
— Я не могу, не могу на это смотреть, — прошептал Кветин ей над ухом и Яра спешно к нему обернувшись, натолкнулась на внимательный и просящий взгляд темных болезненно блестящих темных глаз, — если он совсем лишился разума и решил себя убить таким вот способом, я не желаю никак в этом присутствовать! Ты со мной?
— Прости, я не могу, — покачала Яра головой, — я останусь — с ней.
— Конечно, — умница Квентин все понял в одну секунду и как всегда — правильно. Он был благословением богов, которого они все не заслуживали — уже в который раз пронеслось в ее голове.
На Герольда королева не смотрела. Отвернулась и отошла, только сухо махнула рукой, давая знак начинать. Задрала голову и смотрела в небо на облака и кружащихся чаек. Яра себе под ноги уставилась и закусив губу тихо отстукивала пальцами по пряжке ремня нестройный ритм. Кнут свистел, взлетал, раскручивался, щелкал, разрывал и полосовал живую плоть. Молчать… у него почти получалось поначалу, но начали прорываться стоны, которые явно пытались задавить нечеловеческим усилием — безуспешно. Если бы королева стояла и смотрела в лицо ему, как перед этим смотрела неотрывно на Джона, вероятно и было бы возможно отрешиться и не так остро чувствовать боль, но на Герольда она смотреть не желала. Обернулась лишь на первый крик в голос, который оказался последним и вырвался на грани бессознательного уже. Все затихло и меж двумя столбами снова повисло тело тряпичной куклой.
— Отвязать и в темницу, — до ужаса ровным голосом выговорила она приказ, — пусть тоже поразмыслит в одиночестве.

Уходила медленно, глядя прямо перед собой — перед ней расступались невольно, прятали глаза, силясь отползти в тень. Сеять страх она умела всегда, а становясь такой вот как сейчас и вовсе затапливала все немым ужасом и самым тут удивительным было то, что уже завтра все, кто опускают сейчас голову и к земле прижаться норовят, будут смотреть на нее с фанатичным обожанием. И только Яра, одна из немногих сейчас, видела за стеной этого леденящего величия и надменной отстраненности дрожащую струну, готовую вот-вот лопнуть и поди потом излови концы и исхитрись их связать в подобие целого.
Догнала она ее уже в петляющих переходах замка, к счастью Дейнерис ушла без сопровождения и никто не видел как разительно она изменилась, обмякла вся, сделалась тонкой и хрупкой, бессильно перебирала руками по стенке и едва переставляла ноги. Яра ускорилась, нагнала ее, схватила за плечи, разворачивая к себе — плачет, как и следовало ожидать.
— Все, все, все, — забормотала Яра, прижимая ее к себе, расцеловывая пылко в горячие мокрые щеки, — я здесь, я с тобой, ты не одна.
Слезы из нее полились дождем, она не плакала уже — ревела в голос, захлебываясь, задыхаясь, всхлипывая громко, не в состоянии вымолвить хоть слово. Яра обняла ее покрепче и успокаивала как умела, шепча бессмысленное, но ласковое и убаюкивающее в уши.
Рыдала она так долго, пока не выдохлась и не закончились слезы, после только удалось увести ее к себе — туда было ближе чем до покоев королевы и меньше шансов, что кто-то помешает.
Когда за ними закрылась дверь, Дейнерис дала волю всему, что накипело и наболело в ней.
— Я боюсь, я все время боюсь! — выкрикивала она свою боль, проговаривала страх. — Они же совершенно меня не слушаются! Им же плевать! А мне страшно, все время страшно от понимания что они могут натворить. Я же знаю, я же обоих их вижу и все понимаю и все время боюсь потерять! Боюсь потерять Герольда, боюсь, что Джон в одно прекрасное и солнечное утро мне сердце его поднесет и тогда я не смогу больше ни разу улыбнуться. И боюсь невыносимо увидеть голову Джона в руках Герольда… застывшие глаза и мертвые холодеющие губы, которые больше никогда меня не поцелуют и мне кажется, когда я это себе живо и в красках представляю, что в этот момент я саму себя испепелю. А знаешь чего я еще больше боюсь? Узнать, что оба они мертвы! Что вот так сцепившись в очередной раз, они… и я не могу остановить их, никак не могу и потому вот это все… это не от жестокости, ты же понимаешь, да? Ну хоть ты-то понимаешь? Это все от бессилия. И от страха…
Она наконец умолкла, выговорившись. Конечно Яра понимала все, как-то так она и думала, все это просматривалось за бесстрастной маской королевы, еще там, во дворе.
Понемногу Дейнерис успокоилась, еще раз всплакнула, правда уже не так страшно и надрывно, выпила воды и сейчас вот умылась наконец и рассматривала свое покрасневшее лицо в зеркале.
— До них дойдет, — пыталась Яра настроить ее на положительный итог, — должно дойти.
— Надеюсь, — Дени наконец улыбнулась, голос ее был низким и охрип от слез и крика, — а то знаешь сил уже нет. И главное — они ведь прекрасно ладят между собой! И это все не от дурости даже или от того, что они себя в руках держать не могут — могут! Все они прекрасно могут и доказали это в Просторе. Они просто не хотят и это злит меня! И сил у меня все меньше и меньше, смотреть как они членами меряются постоянно!
Дейнерис в сердцах скомкала полотенце и кажется собралась разреветься с новой силой — этого только сейчас не хватало!
— И как результат измерений? — прервала Яра ее неожиданно.
— Я вообще-то образно выразилась… — неуверенно проговорила Дени, ошеломленная таким вопросом.
— А я нет, — беззастенчиво парировала Яра, — так у кого там больше, меньше и в целом интересней?
— Да не знаю я… — протянула Дейнерис, впадая в несвойственную ей стеснительность, — я как-то не задумывалась, да одинаково примерно наверное… слушай отстань! — вскричала она, опомнившись. — Что вообще за вопросы у тебя и в целом интерес внезапный?! Раз так любопытно стало, то сходи и измерь, пока они оба без сознания валяются.
Пару секунд воображение им рисовало Яру, что крадется к темницам с той самой непотребной целью и вот они уже дружно и задорно хохотали в голос. Грубо, вульгарно, пошло — Яра не отрицала, но зато отвлекла и перебила слезы. Уж как сумела.
— Спасибо, — мурлыкнула Дени, обнимая ее нежно, конечно она догадалась к чему тут эти дурные вопросы были заданы, — как думаешь, сработает? Потому что если нет, то я не знаю что делать и как на них еще повлиять.
— Думаю, сработает. Они тебя оба знают хорошо и прекрасно все поняли, — Яра погладила ее по волосам и подумала про себя, что в самом крайнем случае наплюет на нежелание Квентина влезать в этот треугольник и уболтает его все-таки вмешаться.
***

Очередной колокольчик тоненько звякнул и послушно вплелся в косу, вставая на свое место. Дейнерис не спешила, задумчиво перехлестывая пряди волос одну через другую, тянула третью, нахлестывала четвертую — косу она затеяла плести не из простых.
В прежней жизни на была скупа на прикосновения, даже просто за руку редко кого-то брала, обнимала и того реже. Сейчас все было прямо противоположно, она испытывала постоянную потребность в живых прикосновениях, она трогательно обнимала и целовала всех, кто входил в ближний круг, обожала плести косы и просто играть с чьими-то длинными волосами.
Сегодня ей под руку попался кхал Мейро, что терпеливо теперь сидел, скрестив ноги, на полу, перед креслом королевы, а она первым делом не спеша расплела косу, сложила многочисленные колокольчики грудой серебра на столик рядом, расчесала длинные его волосы и взялась плести какую-то очень сложную косу, не типично дотракийскую, а высокую и вычурную, временами цепляя в нее колокольчики и напевая себе под нос, когда пение ее стало чуть громче, кхал Мейро внезапно подпел ей безыскусно и ломая мелодию, слухом явно его боги обделили, но королеву удивило не это.
— Откуда ты знаешь эту песню, кровь моей крови? — склонилась она к его плечу.
— Это колыбельная, кхалиси, — ответил Мейро и в голосе его на миг послышалась печаль, — ее мне пела мать.
— Сколько тебе было? — брови Дейнерис тревожно изогнулись.
— Семь, — коротко ответил кхал. — Первая кровь и первый колокольчик. Мать сама вплела мне его в косу. Больше я ее не видел.
Яра не сразу осознала всю суть сказанного, а после зажала себе рот ладонью в ужасе представив Бейлона, такого маленького, такого смешного и искреннего, восторженного и отважного мальчика — с кровью на руках. Вырванного из привычной безопасности материнских объятий и ввергнутого в мир насилия.
Глубокое и очень личное сейчас было сказано, в несколько слов уместился целый пласт жизни. Больное знание, с таким лучше ничего не делать, ведь мальчика, что помнит материнскую колыбельную, давно уж нет на самом деле — он вырос и стал убийцей.
Грусть, вязкая, как смола, затягивала всех в свои сети и затянула бы совсем целиком, если бы не распахнулись двери и не впорхнула в комнату Лира, источая густой аромат ванили и корицы — в руках ее был огромный поднос с хитро свернутыми булочками.
— Свежие, ваша милость! — возвестила она радостно и лучезарно улыбнулась. — Вот решила принести вам… — тут она узрела сидящего перед королевой Мейро и сузила гневно фиалковые глаза. — Ты занял мое место, кхал!
Ревнивая ее реакция объяснялась тем, что была она любимой куклой королевы, именно в ее длинные медовые косы чаще всего предпочитала играться Дейнерис.
Мейро фыркнул на это девичье возмущение и не стал ничего отвечать. Яра цапнула булку с подноса, а Лира с размаху плюхнулась на диван и тоже расстроенно откусила большой кусок ароматной выпечки.
— Не нападай на кровь моей крови, милая, — умиротворяюще попросила королева, — он же мужчина, ему нечем против тебя сражаться. Скушай лучше еще булочку, сладкое полезно.
— От сладкого делаются толстыми и неповоротливыми, в чем же польза? — недоуменно воззрилась Лира на свою королеву.
— От сладкого делаются счастливыми, — возразила Дени, — а неповоротливыми и толстыми делаются от другого.
— Скажи это Иллирио! — напомнила ей Яра.
— Он еще не лопнул? — тут же поинтересовалась Дейнерис.
— Нет, но упорно над этим работает. К слову про нашего дорогого магистра — когда твоя милость соизволит разгрузить несчастную мою Бурерожденную от сундуков с его дарами? Я клянусь тебе, что всю дорогу тряслась от страха пойти ко дну из-за них.
— Ох уж эти мне его дары! — в сердцах воскликнула Дейнерис. — Пусть перетаскивают в замок и… Лира!
— А? — моментально встрепенулась та, подскакивая с дивана.
— Возьмешь девочек и разберите все это, как доставят… ну вы сами знаете что делать, — на губы ее наплыла довольная улыбка, что она так ловко все придумала, потому что очевидным было — сама она нипочем не хотела возиться с дарами магистра.
— Раз уж мы про Иллирио и его дары заговорили, про его щедрость и гостеприимность, — сказать про это было необходимо, хоть и оттягивала Яра момент всеми силами, но вот сейчас решилась.
— Даарио? — опередила ее Дейнерис.
— Даарио, — подтвердила Яра.
— Они давно ведут дела с Иллирио и неплохо на самом-то деле спелись, а я не возражаю, — она подвесила на косу Мейро еще один колокольчик. — Ты помогла ему? Спуститься с небес на землю?
— Разумеется, — усмехнулась Яра, — но кажется он пока не проникся своим счастьем в полной мере.
— О, это ожидаемо, но он справится — у него нет выбора, — слова ее прозвучали резко и жестко, а глаза на миг стали темны и пусты, словно два провала в небытие.
***

— О, кто ко мне пожаловал, — рассыпалось по гулкому коридору бархатистое мурчание. — Леди Грейджой, чем обязан? Или вы не по мою душу? Хотя у меня вроде нет тут соседей… А где кстати Квентин? Он разве не ходит как привязанный за тобой?
Герольд подошел к решетке своей камеры, руки его сжали толстые надежные прутья, а глаза таинственно замерцали, поймав блики факела.
— Ты закончил? — отвечать на его колкости Яра не собиралась.
— Закончил что? — выгнул он бровь насмешливо.
— Изливать яд, — боги, она уж успела позабыть как сильно он может выбесить.
— Нет!
— Ну да, у тебя этот процесс сродни дыханию, как я могла забыть? — не удержалась и Яра от небольшой ответной шпильки.
— Так чем обязан? Ты самый неожиданный гость из всех возможных. Сильнее я бы только Эйгону удивился, но его никто не выпускал, насколько мне известно… или она уже забрала его обратно? Она, знаешь ли, не может уже не мучить его, в зависимость впала, как от опиума.
— Герольд, прекрати, — решила она попробовать не ругаться с ним. — Я пришла узнать как ты тут…
— Плохо! Отвратительно! И вот это, — он повернулся, давая ей взглянуть на изодранную в клочья спину, — здесь совершенно не при чем!
— Злишься на нее?
— Я на нее всегда злюсь.
— И поэтому довел до неконтролируемой ярости? Скажи на милость — зачем?
— Зачем — что? — захлопал он ресницами, изображая непонимание.
— Герольд! — рявкнула она, теряя терпение. — Не прикидывайся дурачком! Ты один из самых умных людей, что я встречала.
— А может мне дураком живется спокойнее? — ядовито поинтересовался он. — И тот ум я предпочитаю не использовать? Мало ли кому и что там при рождении отсыпали щедрые боги, мне оно может и вовсе без надобности? Не думала о таком, миледи?
— Вре-е-ешь, — протянула она довольно, плывя в улыбке, все-таки была своя особая прелесть в разговорах с ним. — Все видишь и все понимаешь. И все равно влез!
— Какие мы проницательные, — выплюнул он раздраженно, — и да — влез!
— Зачем? Ты же понимал чем все может завершиться?
— Ну значит судьба такая мне уготована, что ж тут поделаешь? — пожал плечами и хмыкнул как-то обреченно. — Я не могу иначе, чтоб ты знала! Нет у меня выбора!
— Чушь! У всех есть выбор.
— Конечно есть и свой я сделал. Так чему ты удивлена? Каждый из нас там, где и полагается — на своем месте.
— И где же во всем этом твое место, сир Дейн? — уже без попытки уколоть спросила она.
— Между ними, миледи, — получила страшный в своей простоте и искренности ответ.
— Ты хоть понимаешь что с тобой станется, когда они окажутся совсем близко, а они окажутся — это вопрос времени.
— Не загадывал так далеко на будущее.
— Потому что у тебя его нет? Тот самый сделанный выбор?
— Ну вот ты и поняла все до конца.
— И это не прибавило мне радости.
— Мне жаль, — тонко улыбнулся он, — что не смог тебя ничем порадовать.
— Я не за радостью шла сюда.
— Это она тебя попросила сюда прийти, да? — сощурил он глаза и Яра поняла, что ответ ему очень важен, хоть и пытался он это скрыть.
— Нет, я пришла из своих соображений, — солгала Яра. — Надо было убедиться кое в чем.
— И как? Убедилась?
Она кивнула молча.
— Поделишься выводами?
— Я никому не скажу, что у тебя есть сердце, — она тоже умела говорить загадками.
Он расхохотался звонко, запрокинув голову. Громкий смех эхом отражался от стен и потолков, пока не стал он серьезен в один миг прерывая свое веселье.
— Знаешь, мне снится сон — один и тот же все время, — помолчал немного, кусая губы, словно решал рассказывать или нет, — в том сне Дрогон мне приносит ее. Нет, живую, но словно бы и мертвую… странно да? Она смотрит, но не видит, кровь бежит, сердце бьется, она дышит, но ничего не чувствует. Еще она в этом сне обнажена и вся перепачкана черной сажей. А самое страшное в кошмаре, знаешь что? Беспомощность. Я ничего не могу сделать. Совсем ничего — беспричинно. И сильнее всего я боюсь, что сон станет явью. Я никогда такой ее не видел, а вот Эйгон видел…после того как он отпустил ее… когда ее нашпиговали стрелами. Как он мог?!!! Как вообще додумался…
— Тихо! — оборвала она его вспышку. — Я никого не защищаю, но тебе не хуже моего известно — она веревки вьет из него.
— То, что с ней потом было похоже на мой сон, получается я не смогу ее вытащить и сделать ничего не смогу?
— Ты слишком большое значение придаешь всего лишь сну. Знаешь, мой дядя Родрик человек весьма начитанный, да и сам по себе очень умен…
— Мне доводилось слышать про Чтеца, так что не трудись расхваливать своего родича, скажи лучше, что там этот мудрый человек вычитал и надумал о снах, — перебил он ее.
— Они в большинстве случаев отражение событий вокруг нас и продолжение мыслей в нашей голове, образов, как он говорит. Ну к примеру если снится мертвец, то это не знак несчастья или скорой смерти, а наша тоска по умершему, что нашла выход через сон.
— А если снится мертвый враг?
— Значит тоже тоска, но иного рода — все еще зол на него или отомстить не успел. А может он тебе вообще был при жизни денег должен, да так и помер не вернув долг, — весело предположила она, хоть на самом деле что-то жгучее и неприятное вкогтилось в сердце от этого его откровения.
— Занятные выводы, — он широко улыбнулся, — и я согласен с теорией твоего уважаемого дядюшки, только вот нам тут давно уже не снятся просто сны, не так ли?
— С чего ты взял? Твой сон отражает твой самый сильный страх — оказаться беспомощным. Повтор его лишь признак того как сильно ты этого боишься и как часто думаешь о такой вероятности, — не моргнув глазом выдала она ему объяснение.
— Ты сама-то хоть веришь тому, что говоришь?
— Да, — сказал ее рот, но в голове пронеслось короткое — нет.
— Ну конечно же — нет, — повторил он ее мысль. — Но скажи мне лучше, что она делает сейчас?
— Рисует, читает, в ванне плещется, а может просто спит, — развела Яра руками, — понятия не имею на самом деле. Она у себя была одна, когда я уходила, так что не знаю.
— Она не спит, — уверенно заявил Герольд, — все что угодно, но не спит. Она вообще почти никогда не спит, ты не замечала?
— Нет, да и откуда бы?
— А я вот насмотрелся, — задорно прикусил он губу, — она закрывает глаза, замедляет дыхание и делается неподвижна, но попробуй ее разбудить резко и она посмотрит на тебя совершенно осмысленным чистым взглядом — люди так не просыпаются.
Яра слушала и наблюдала за ним — в какую игру он играет? Зачем рассказывает ей жутковатую сказку про королеву? А если не сказку, то опять же — с какой целью? Ответ гнездился в лиловой тьме его взгляда, скрывался там, в тягучей глубине — не достать.
Разговор их плавно перекатился на Простор, на опаленный Хайгарден, на Десмеру Редвин и все выпавшие на ее долю несчастья в кошмарном замужестве, все это она знала в общих чертах и сейчас слушала вполуха, думая о том как же скверно она себя чувствует.
Ложь. Яра ненавидела ложь всей душой, без нужды старалась никогда не лгать сама и редко кого из лжецов могла оправдать. Сегодня с ее уст слова лжи слетали не единожды — пару мелочей по просьбе Дейнерис пришлось утаить и исказить, но вот одна маленькая ложь была только ее решением, никто не просил ее о таком, промолчать же было бы странно, а правду она почему-то не смогла сказать. Не повернулся у нее язык в ответ на простой вопрос о том, что делает сейчас Дейнерис, сказать все как есть. Потому что сюда, в темницы, она спустилась не одна, а вместе с королевой, рука об руку они прошли весь путь через замок, вместе завернули к смотрителю Дейву, перекинулись с ним парой словечек, узнав, что сир Дейн намедни продул в кости раз тридцать подряд, а принц Эйгон и вовсе давно отказался играть с Дейвом. Дальше они так же шли, держась за руки и разделившись только в определенном месте, от которого Яра пошла через изгибающийся широким полукругом коридор к Герольду, а Дейнерис спустилась на уровень ниже, туда где был Джон.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2021-11-11 14:26:39)

+3

166

Ну что попробую я сформулировать свои эмоции от этой главы, наверное.
Во-первых, читать от лица Яры очень понравилась, никакой загадочности, таинственности и тёмности. Простая, верная и боевая девушка. Корабль меня прям умилил. И название и серебряная носовая фигура, всё прям так той Дени подходит, которая умерла в тронном зале осталась. Что этой подходит уже не уверена, не ассоциируется она у меня с серебром. Только если с очень потемневшим, прям до черноты (но то вряд ли всё же, потемневшее серебро не блестит, а Дени очень даже, только вот блеск стал тёмным). Очень понравилось взаимодействие Яры с Квентином, какие же они ми-ми-ми. Счастья и добра людям. Умение понять что именно человеку нужно в данный момент и без слов и обеспечить ему это, не навязываясь и без саморекламы на мой взгляд - высшее проявление любви. Ну и Искорка лапуля, боль убрала и сразу про зверушек мило так интересуется, и ночует у Яры. Милое создание, одним словом. Если она на самом деле ребёнок, а не какая-нибудь сущность магическая, то мне вот прям очень хочется, чтобы Дени её родной мамой была (кстати не напомните сколько Искорке лет? что-то я как-то смутно этот момент помню).
Так, теперь к троице. Меньше всех зацепил тут Джон. Ну не хватает мальчику адреналина в жизни, подумаешь, да и вообще его реакцию здесь я полностью понимаю и, может и не одобряю, но принимаю. Я бы действовала на его месте иначе, но он иначе не может, да и не хочет, ну что же у каждого свой путь. Сцена с ним и клинком красивая, кстати получилась (хоть я и не считаю, что Джон должен этот меч носить, но в вашем мире это, наверное, действительно единственно правильный вариант).
Дейн. Его вплоть до сцены в тюрьме тоже понимаю. Опять же не одобряю, но понимаю. В тюрьме уже не понимаю. Это его фраза про то что его место между Джоном и Дени на мой взгляд не проявление любви и даже не глупости, а... отчаяния что ли. Но вот тоже не совсем то. Просто он же умный человек, понимает, что их сближение неизбежно, это ведь просто видно, но, наверное, не очень хочет принять. Будет пытаться действительно встать между ними и сгорит однажды (если только не найдёт в себе силы в сторону отойти, ну тут предсказать я не берусь, я Дейна не чувствую, не понимаю и не вижу). Ну и заодно предположу тут ответ на вопрос, который вы на фб задали. Я ведь правильно понимаю, что обнимашки с Аураном имеют прямое отношение к выпадению Дейна из жизни острова?)))
Ну и поехали по наиболее выбесившему меня персонажу. По Дени и её специфическим разъяснительным методам. Ну и к последующему разговору с Ярой. Боится она. Нет, я понимаю, что боится, но она правда считает, что физическое насилие проблему решит? Да оно в лучшем (или худшем) случае её под ковёр загонит. Собачиться на людях мальчики может и перестанут (хотя, честно, в таком случае я не была бы уверена из-за чего из-за того что Дени это не нравится (то что ей не нравится они уже один раз успешно проигнорировали) или из-за нежелания ещё раз вот-так вот физически и морально получить), но чувства-то никуда не денутся. И если они вообще имели шанс дойти до точки смертоубийств, то ничто не помешает им до неё дойти и Дени ровно так же может получить чью-то голову. Или не получить... Мне вообще кажется, что у этой проблемы только два решения. Радикальное - взять и изгнать (или как-то иначе отдалить) обоих. Для них это явно пострашнее крика и даже хлыста будет. И тут мальчики либо дотумкают, что если они хотят быть с Дени, то надо как-то принять друг-друга, либо никогда не вернутся (с Джорахом вон замечательно сработало, ни одной попытки навязаться после возвращения). Но это, я так понимаю, она сама не может, потому что тоже страдать будет, а страдать она определённо не хочет. Ну и второй, наверное, даже посложнее. Вытащить мальчиков к себе по одному в любом порядке и вот прям серьёзно поговорить. Без криков, без поцелуев, вообще без всего. Донести свою позицию и услышать чужую, потому что для большинства людей нормально не хотеть делить своего человека с кем-то ещё (и ладно бы только физически, тут у них, кажется, проблем нет, так ещё и духовно, знать, что в чужой душе ты не единственный). А после этого, наверное, подробно поговорить и объяснить почему она не может потерять ни тебя, ни того второго, именно объяснить, подробно. И если они её действительно любят, то вот тогда должны понять (правда опять же реакция, не каждый человек даже после такого сможет остаться, а не сказать "будь счастлива" и уйти). Вот как-то так, а то что она творит... Ну не знаю. Я не верю, что вопрос человеческих чувств можно решить хлыстом (а ещё бы я и на месте подданных задумалась о всяком, но этого у вас не будет, понимаю).
А ещё, что-то я только в конце вспомнила, стало интересно что там с Аураном произошло. Вроде задание выполнил и вернулся с победой, а поникший какой-то. Что-то у него такое на душе?

+3

167

27841,21 написал(а):

Во-первых, читать от лица Яры очень понравилась, никакой загадочности, таинственности и тёмности. Простая, верная и боевая девушка.

Да, с ней сложностей нет почти никаких, всегда понятно что она чувствует, все ее мысли ровные, слова почти всегда без подтекста. А вот писать ее не самое простое занятие, мне все время хочется искать что-то тайное, а его нет))

27841,21 написал(а):

Корабль меня прям умилил. И название и серебряная носовая фигура, всё прям так той Дени подходит, которая умерла в тронном зале осталась. Что этой подходит уже не уверена, не ассоциируется она у меня с серебром. Только если с очень потемневшим, прям до черноты (но то вряд ли всё же, потемневшее серебро не блестит, а Дени очень даже, только вот блеск стал тёмным).

Так корабль и делали в память о Дени, о той Дени, что покорила Яру в Миэрине еще, она в ней и сейчас свет видит, но она ее вообще видит очень глубоко, потому что Дени ее впускает. А так-то конечно это уже давно не серебро, это блеск черного алмаза. Герольд знал что дарить.

27841,21 написал(а):

Очень понравилось взаимодействие Яры с Квентином, какие же они ми-ми-ми. Счастья и добра людям. Умение понять что именно человеку нужно в данный момент и без слов и обеспечить ему это, не навязываясь и без саморекламы на мой взгляд - высшее проявление любви.

Ну так они спокойные нормальные люди со здорово психикой, поэтому с ними так уютно. Я уже говорила, что они как-то сами собой пушутся, на них нет никаких планов в плане отношений, я что вижу то и пою, поэтому не знаю куда они вывернут, самой интересно))

27841,21 написал(а):

Ну и Искорка лапуля, боль убрала и сразу про зверушек мило так интересуется, и ночует у Яры. Милое создание, одним словом. Если она на самом деле ребёнок, а не какая-нибудь сущность магическая, то мне вот прям очень хочется, чтобы Дени её родной мамой была (кстати не напомните сколько Искорке лет? что-то я как-то смутно этот момент помню).

Нет, Дени никак ее родной матерью быть не может, увы(( хотя мне тоже иногда хочется и чисто сюжетно у меня есть даже такая возможность, но это поломает немалую часть общей конструкции, а я разумеется против такого категорически - править сюжет, потому что мне так захотелось, это нечестно. Искорке семь лет, выглядит она младше.

27841,21 написал(а):

Так, теперь к троице. Меньше всех зацепил тут Джон. Ну не хватает мальчику адреналина в жизни, подумаешь, да и вообще его реакцию здесь я полностью понимаю и, может и не одобряю, но принимаю. Я бы действовала на его месте иначе, но он иначе не может, да и не хочет, ну что же у каждого свой путь. Сцена с ним и клинком красивая, кстати получилась (хоть я и не считаю, что Джон должен этот меч носить, но в вашем мире это, наверное, действительно единственно правильный вариант).

Он тут как-то вообще и есть и нет)) Это из-за Яры. Он у нее вызывает крайне негативные чувства, что логично и она старается от него абстрагироваться по максимуму, хотя бы не соприкасаться с ним эмоционально лишний раз, потому что умом она понимает все и видит как он вокруг Дени выплясывает, понимает, что он все для нее сделает, но и с собой ей тоже справляться непросто.
Да, ему и правда не хватает адреналина, вообще скучает он, потому что Дени это хорошо, Кинвара тоже прекрасно, но это несколько иного рода эмоции, а пленники с королевского флота у него вроде все, закончились и новых не предвидится, в общем сплошная тоска)) Я не могу про него тут серьезно на самом деле, потому что разбирать эти его девиации всерьез невозможно)) Мальчик сам этот жесткий прилюдный бдсм хотел, выпрашивал всячески -  получил желаемое))
Про меч. А чем ему чернопламенный клинок не подходит??? самое то, как по мне...

27841,21 написал(а):

Дейн. Его вплоть до сцены в тюрьме тоже понимаю. Опять же не одобряю, но понимаю. В тюрьме уже не понимаю. Это его фраза про то что его место между Джоном и Дени на мой взгляд не проявление любви и даже не глупости, а... отчаяния что ли. Но вот тоже не совсем то. Просто он же умный человек, понимает, что их сближение неизбежно, это ведь просто видно, но, наверное, не очень хочет принять. Будет пытаться действительно встать между ними и сгорит однажды (если только не найдёт в себе силы в сторону отойти, ну тут предсказать я не берусь, я Дейна не чувствую, не понимаю и не вижу).

С этим все интереснее. Он все понимает. Вот вообще все. И именно поэтому себя так ведет. Это не ревность, не глупость. Он слишком много знает, поэтому и говорит, что его место между ними, потому что демон на левом плече у Дени здесь - Джон и хоть Яра немного не то имела в виду, но она тоже сказала истину - их нельзя оставлять вдвоем, слишком темно становится в мире. Так что сир Дейн знает что делает и знает зачем и ради чего, что не отменяет того, что он еще и любит ее и просто сам такой вот огненный, хоть и не от крови дракона. И под плеть он вполне сознательно полез, только вот это не его игра уже была, поэтому Дени и злится на него.

27841,21 написал(а):

Ну и заодно предположу тут ответ на вопрос, который вы на фб задали. Я ведь правильно понимаю, что обнимашки с Аураном имеют прямое отношение к выпадению Дейна из жизни острова?)))

Ну наконец-то)) Да, это оно, такой привет из прошлого, ностальгический загул)) Вообще наконец сложился этот странный запутанный многоугольник, треугольник Дени/Джон/Герольд тут несущая конструкция, а есть еще Кинвара и Десмера (не засидится на Арборе)), теперь вот и Ауран приплыл, а где-то еще и Санса сбоку вздыхает по Джону, но ее сюда не возьмут)) все эти связки отношений в какие-то моменты окажутся важны, сыграют роли и вероятно усложнятся внутри себя. я очень долго у себя в голове собирала этот конструктор))

27841,21 написал(а):

Ну и поехали по наиболее выбесившему меня персонажу. По Дени и её специфическим разъяснительным методам. Ну и к последующему разговору с Ярой.

На самом деле я не удивлена, я знала, что вы ее тут ругать будете и сильно)) smalimg  ну потому что так-то оно конечно все верно, с точки зрения нормальной психики, нормальных отношений и нормальных людей и разумеется такие методы, как и любые им подобные не выход никогда, но мы говорим про этих троих, а с ними все это не работает. Особенно с Дени и Джоном. Потому что мы сейчас говорим о тех, кто буквально вот не так давно после пыток и убийства словили крышесносный оргазм в самом прямом смысле - о какой норме тут может идти речь? Они границ и берегов не видят почти, я про это собсно все время говорю - слом рамок нормы, скат по наклонной, что нельзя пройти ад и потом вернуться понимающим и спокойным, потому что не выходят из преисподней ангелы никогда. Исцелиться после можно конечно, но это время и много работы над собой, которой тоже для старта нужен какой-то стимул - у ДД его пока нет.
И все эти серьезные детальные разговоры с мальчиками не сработают, они им не сказать что и нужны, они оба знают, что творят - не просто же так даже Яра замечает, что прекрасно они ладят между собой. Потому Дени так и реагирует, она тоже в игре, все по правилам - королева тут она. И при этом она правда очень сильно боится, что кто-то из двоих просто увлечется и... а там уже будет поздно. В общем это такая психопатия со всех сторон, что лучше не влезать глубоко, а просто посмотреть как оно будет дальше развиваться, сейчас период очень сильного накала эмоций, потом будет спад))
еще одну важную вещь скажу - если бы не было Искорки, Дени бы смогла свой порыв сдержать.

27841,21 написал(а):

А ещё, что-то я только в конце вспомнила, стало интересно что там с Аураном произошло. Вроде задание выполнил и вернулся с победой, а поникший какой-то. Что-то у него такое на душе?

Он давно такой, отголосок "той трагедии на Дрифтмарке", про это будет потом, там очень страшно все и беспросветно. И про Дейна тоже будет - что там между ними. И про Дени - почему он так предан ей.

зы: спасибо за отклик, мне всегда безумно интересно читать именно полярную точку зрения и такой вот разумный взгляд на моих уезжающих крышей персонажей))

+2

168

27842,37 написал(а):

Нет, Дени никак ее родной матерью быть не может, увы(( хотя мне тоже иногда хочется и чисто сюжетно у меня есть даже такая возможность, но это поломает немалую часть общей конструкции, а я разумеется против такого категорически - править сюжет, потому что мне так захотелось, это нечестно. Искорке семь лет, выглядит она младше.

Какая жалость, ну что же, вы автор - вам решать.
А про нежелание править сюжет - интересно, я вот свои постоянно правлю. Как в угоду своим, а я хочу вот так, так и персонажам, которые оживают и начинают объяснять неразумному автору как именно их нужно писать. Неизменными у меня только концовка и ключевые точки (хотя и эти не всегда) остаются

27842,37 написал(а):

Про меч. А чем ему чернопламенный клинок не подходит??? самое то, как по мне...

Я считаю что клинком Джона должен быть Длинный Коготь. Причём вот именно его, с возвращением в дом Мормонтов, после смерти Джона. И я не против Чёрного пламени или Тёмной сестры, но это родовые клинки, которыми кто только не владел, а Длинный Коготь именно его. Полученный не потому, что он с правильной кровью родился, а потому что проявил себя, совершил Поступок, доказал, что достоин его. Я считаю, что такой клинок (да и вообще любая вещь) гораздо ценнее, чем полученный просто по праву крови

27842,37 написал(а):

С этим все интереснее. Он все понимает. Вот вообще все. И именно поэтому себя так ведет. Это не ревность, не глупость. Он слишком много знает, поэтому и говорит, что его место между ними, потому что демон на левом плече у Дени здесь - Джон и хоть Яра немного не то имела в виду, но она тоже сказала истину - их нельзя оставлять вдвоем, слишком темно становится в мире. Так что сир Дейн знает что делает и знает зачем и ради чего, что не отменяет того, что он еще и любит ее и просто сам такой вот огненный, хоть и не от крови дракона. И под плеть он вполне сознательно полез, только вот это не его игра уже была, поэтому Дени и злится на него.

Вот даже как. Ну что же, говорю же не понимаю я его и не чувствую. Ну что же, раз так нужен, то пусть будет там, где нужен (но всё-таки следит за тем, чтобы вовремя отойти в случае чего, а то даже жаль как-то его будет smalimg)

27842,37 написал(а):

все эти связки отношений в какие-то моменты окажутся важны, сыграют роли и вероятно усложнятся внутри себя. я очень долго у себя в голове собирала этот конструктор))

Прекрасно, люблю сложные связки, хотя сама, кроме Демона (да и там всё не особенно и сложно) нигде особо их не писала. Буду с интересом ждать развития многоугольничка

27842,37 написал(а):

На самом деле я не удивлена, я знала, что вы ее тут ругать будете и сильно))

Не могу я по другому. Понимаю, что в раммках их отношений по-другому быть, наверное, уже и не может, но не могу. Ибо паталокии в отношениях это самый сильный из моих сквиков. Я его не переношу и мне от него плохо, причём иногда даже вполне физически (в вашей истории иначе, наверное потому, что вы всё же по светлую сторону грани, когда такие отношения не норма, хотя и довольно близко к ней))))

27842,37 написал(а):

И все эти серьезные детальные разговоры с мальчиками не сработают, они им не сказать что и нужны, они оба знают, что творят - не просто же так даже Яра замечает, что прекрасно они ладят между собой. Потому Дени так и реагирует, она тоже в игре, все по правилам - королева тут она. И при этом она правда очень сильно боится, что кто-то из двоих просто увлечется и... а там уже будет поздно. В общем это такая психопатия со всех сторон, что лучше не влезать глубоко, а просто посмотреть как оно будет дальше развиваться, сейчас период очень сильного накала эмоций, потом будет спад))

Ну что же будем посмотреть. В том числе и на то куда дальше отношения мальчиков завернут, я по прежнему считаю, что риск заигрывания ситуация не сняла (пошли бы они уже и отлюбили друг-друга все втроём, раз уж разговоры им не нужны)

27842,37 написал(а):

Он давно такой, отголосок "той трагедии на Дрифтмарке", про это будет потом, там очень страшно все и беспросветно. И про Дейна тоже будет - что там между ними. И про Дени - почему он так предан ей.

Иииинтересно то как. Хочу про трагедию. Хотя некоторые предположения есть

27842,37 написал(а):

зы: спасибо за отклик, мне всегда безумно интересно читать именно полярную точку зрения и такой вот разумный взгляд на моих уезжающих крышей персонажей))

Да, что там))) Тем более, что я знаю как важен взгляд со стороны, особенно на вот таких, выбивающихся за рамки нормы персонажей. У меня у самой полно таких и всегда очень хочется, чтобы кто-то посмотрел на них со стороны и сказал ну как они. Видно ли, понятно ли, не перегибаю ли я? Не будут ли задуманные сюжетные повороты невозможны для героев с такой глубиной моральных травм?
Кроме того мне очень нравится с вами общаться, как под вашими работами, так и под своими, так что комментирование это отдельное удовольствие, порой не меньшее, чем чтение)))

+2

169

27843,21 написал(а):

Какая жалость, ну что же, вы автор - вам решать.
А про нежелание править сюжет - интересно, я вот свои постоянно правлю. Как в угоду своим, а я хочу вот так, так и персонажам, которые оживают и начинают объяснять неразумному автору как именно их нужно писать. Неизменными у меня только концовка и ключевые точки (хотя и эти не всегда) остаются

Так Искорка и есть одна из ключевых точек, поэтому и недопустимо для меня ее сделать родной дочкой Дени, потому что это поломает важную линию, штрихи которой я с первой главы начала прописывать.
А по ходу я тоже многое правлю, но только тогда когда понимаю, что оно неубедительно или просто натянуто.

27843,21 написал(а):

Я считаю что клинком Джона должен быть Длинный Коготь. Причём вот именно его, с возвращением в дом Мормонтов, после смерти Джона. И я не против Чёрного пламени или Тёмной сестры, но это родовые клинки, которыми кто только не владел, а Длинный Коготь именно его. Полученный не потому, что он с правильной кровью родился, а потому что проявил себя, совершил Поступок, доказал, что достоин его. Я считаю, что такой клинок (да и вообще любая вещь) гораздо ценнее, чем полученный просто по праву крови

Тут я согласна целиком, но это к канону скорее и всему к нему приближенному, а здесь просился другой меч. Темную Сестру они никак сейчас достать не могут, даже если узнают где искать, а того же Тормунда отправить за ней они просто не рискнут, они к нему слишком хорошо относятся, чтобы такой квест подбрасывать. Самим туда лезть это верная смерть, а вот Черное Пламя отыскать в Эссосе проще, особенно если отправить на это дело кого-то отважного, сообразительного и не сильно обремененного моралью))

27843,21 написал(а):

Вот даже как. Ну что же, говорю же не понимаю я его и не чувствую. Ну что же, раз так нужен, то пусть будет там, где нужен (но всё-таки следит за тем, чтобы вовремя отойти в случае чего, а то даже жаль как-то его будет )

Про Герольда скажу сразу - его будет прям вот жалко в ближайших главах, ему будет трудно, не потому что Дени, а потому что сам себя накрутит всякого, но он справится. Этот мальчик очень сильный и очень умный.

27843,21 написал(а):

Ну что же будем посмотреть. В том числе и на то куда дальше отношения мальчиков завернут, я по прежнему считаю, что риск заигрывания ситуация не сняла (пошли бы они уже и отлюбили друг-друга все втроём, раз уж разговоры им не нужны)

Отлюбить друг друга втроем это на самом деле самое простое решение в их случае, чтобы вот уже и правда успокоиться, но... это же слишком просто)) Если без шуток, то на такие решения тоже нужна определенная доля своеобразной мудрости, это надо и через себя где-то переступить и это вот дурное желание на грани поиграть обуздать, это для взрослых людей решение, как бы странно это ни звучало, а они дети разыгравшиеся в очень опасные игры))

27843,21 написал(а):

Кроме того мне очень нравится с вами общаться, как под вашими работами, так и под своими, так что комментирование это отдельное удовольствие, порой не меньшее, чем чтение)))

Взаимно, леди)) Люблю с вами беседовать))

+2

170

27844,37 написал(а):

Так Искорка и есть одна из ключевых точек, поэтому и недопустимо для меня ее сделать родной дочкой Дени, потому что это поломает важную линию, штрихи которой я с первой главы начала прописывать.

О, ну раз так, то всё понятно, хотя и жалко (а вообще я как-то в подобной ситуации переписав персонажа, переписала в итоге всю книгу))), но по-другому там было нельзя, прежняя роль оказалась слишком уж недостоверной)

27844,37 написал(а):

Тут я согласна целиком, но это к канону скорее и всему к нему приближенному, а здесь просился другой меч. Темную Сестру они никак сейчас достать не могут, даже если узнают где искать, а того же Тормунда отправить за ней они просто не рискнут, они к нему слишком хорошо относятся, чтобы такой квест подбрасывать. Самим туда лезть это верная смерть, а вот Черное Пламя отыскать в Эссосе проще, особенно если отправить на это дело кого-то отважного, сообразительного и не сильно обремененного моралью))

Ну да, я же и говорю, что в вашей истории оно вполне гармонично смотрится, я про мечи в целом рассуждала. А вообще Тёмная Сестра тоже интересна, она ведь у Бриндена должна быть, интересно кем для героев вашей интерпретации он окажется

27844,37 написал(а):

Про Герольда скажу сразу - его будет прям вот жалко в ближайших главах, ему будет трудно, не потому что Дени, а потому что сам себя накрутит всякого, но он справится. Этот мальчик очень сильный и очень умный.

Честно, чтобы мне Герольда стало жалко, должно что-то экстраординарное произойти, но о его моральных терзаниях я с интересом и удовольствием почитаю (у Джона было, надо и ему отсыпать). Ну и вашу способность написать так, чтобы даже меня проняло я тоже верю)))

27844,37 написал(а):

Взаимно, леди)) Люблю с вами беседовать))

smalimg

+1

171

27887,21 написал(а):

Ну да, я же и говорю, что в вашей истории оно вполне гармонично смотрится, я про мечи в целом рассуждала. А вообще Тёмная Сестра тоже интересна, она ведь у Бриндена должна быть, интересно кем для героев вашей интерпретации он окажется

Ну Бринден уже все smalimg а меч так и остался там, в пещерке, только ДД ведь об этом не знают и узнать неоткуда. и пусть дальше не знают, лезть туда опасно.

27887,21 написал(а):

Честно, чтобы мне Герольда стало жалко, должно что-то экстраординарное произойти, но о его моральных терзаниях я с интересом и удовольствием почитаю (у Джона было, надо и ему отсыпать).

Ну вот я из таких соображений и исхожу, что как-то все у сира Дейна легко складывается. Хотя конечно это не так, просто он всегда чужими глазами, а своих глав у него... будет ровно одна, но очень нескоро))

+1

172

Глава 17. Небесная возлюбленная

Заняться любовью, пока больше ничего не произошло.
На мой взгляд, великолепная, чудесная идея!
Энн Райс «История похитителя тел»

Остро отточенное лезвие короткого кинжала привычным движением резануло, обрывая хрупкую жизнь.
Яркая капля крови скатилась по ладони.
Острый зеленый шип окрасился алым.
Джон не издал ни звука, дернул только слегка уголком губ в усмешке. Привык уже колоться о розы. Это такой обязательный маленький ритуал каждый раз, капля крови как дань за срезанные цветы. Пьющие кровь розы. Образ красивый и немного зловещий, надо обязательно сказать Дени, она любит такое.
Сухие цветы ссыпались с обрыва, разлетелись по ветру, потонули в море. Цветы новые, свежие, еще налитые соками жизни, но уже умертвленные, красно-зеленым облаком легли на серые камни.
Он сюда начал приходить почти с самого своего приезда на Драконий Камень, что-то тянуло незримое, манило тоскливым щемящим напевом, словно умоляя не забывать. Здесь, под сложенными в плотную пирамидку камнями, покоится то, что осталось от красивой девочки с далекого красивого острова. Вероятно, в том, что случилось с ней, есть и его, Джона, вина — так же как многих и многих других.
Джон опустился на колени, прикрыл глаза, вспоминая — улыбку, взгляд, нежный голос и красивое чистое сердечко. Только сейчас, когда он начал собирать воспоминания, пришло осознание, что оказывается он много с ней говорил, да что там, болтал без умолку при каждом удобном случае! Умела Миссандея с острова Наат разговорить даже самого молчаливого и недоверчивого человека, а уж его совсем без труда смогла вовлечь в беспечные разговоры. И вот теперь сама замолчала навечно и под камнями — пепел, который больше никогда и ничего не скажет.
Вздрогнул от внезапного прикосновения к плечу, резко обернулся, весь мгновенно превращаясь в сжатую пружину — и сразу разжался. Дени. Смотрела с печальной улыбкой сверху вниз.
Большая персиковая роза легла среди красных, а Дени присела с ним рядом.
— Ты часто сюда приходишь, — ни на него, ни на сложенные камни она не смотрела, взгляд ее был устремлен вдаль, на линию горизонта. — Приносишь цветы. Ей бы понравилось.
— А ты не приходишь никогда, — Джон не собирался спрашивать почему она так поступает, просто озвучил факт.
— Да, не прихожу. Мне сложно. А если совсем честно, то невыносимо.
— Ты будто оправдываешься, — заметил он. — Зачем? И так понятно, что для тебя эта потеря… думаю, она бы тебя поняла и не…
— Ты знаешь ведь, что ее обезглавили на моих глазах, — не стала она дальше слушать. — Голова упала вниз со стены, тело столкнули следом. Будто снисхождение и одновременно насмешка. И попытка прямо там меня спровоцировать на атаку под прицелом скорпионов. Безупречные, они забрали ее. Не знаю кто здесь, на Драконьем Камне, отдал это распоряжение дурацкое, а может и никто не отдавал, а сам мейстер, что служил тут и готовил тело к погребальному костру, сделал это… Боги! Наш Сфинкс даже в самом страшном сне до такого бы не додумался! Когда я пришла для последнего прощания, ее голова… этот идиот ее пришил! Представляешь?! Нежная кожа, тонкая шея и чудовищная черная нить. Шов был ровным, аккуратным, но таким нелепым! Таким несуразным и уродливым! Не будь я так ослеплена горем, приказала бы казнить того мейстера на месте. Впрочем, огонь все поглотил, обратил в пепел, включая ту нить.
Она замолчала и повернулась к Джону, посмотрела наконец ему в глаза. Что сказать он не знал, он впервые все это слышал, никто ему не рассказывал подробности смерти Миссандеи, только сухие факты — была захвачена Эуроном в плен, после убита по приказу Серсеи во время переговоров. Почему не сказала Дени, он понимал, а вот другие? Тирион? Варис? Должны ведь были, но не сказали. О причинах гадать не приходилось, все было ясно и до крайности мерзко. Думать сейчас про все это не хотелось, только не здесь, не в месте, где обрела последний приют девушка с острова бабочек, об этих крысах думать.
— Я все же пришла сюда однажды, — голос Дени вернул его к реальности, — когда вернулась. А после она мне приснилась, пришла ко мне и мы говорили, как обычно, словно не было ничего, словно никто из нас не умирал, словно все было хорошо… только ошейник все портил.
— Ошейник? — Джон непонимающе вскинул бровь.
— Да, ошейник. Широкая полоска грубой толстой кожи с металлическим кольцом впереди и застежкой сзади, — пояснила Дени, — такие заставляли носить рабов в Заливе. Я спросила ее в том сне, зачем она надела вдруг рабский ошейник, ведь она давно уже свободная женщина, а она ответила мне, что теперь он нужен… Глупости все это, сказала я ей, не нужна тебе эта дрянь, как и вообще никому, дай мне снять его с тебя и потянулась к ней, сняла и отбросила подальше, а у нее там шов на шее и нить эта ужасная. Понимаешь теперь зачем? — спросила она и заплакала и слезы на ее щеках превращались в кровь и нить не удержала голову и та отвалилась и покатилась по полу, а обезглавленное тело стояло и не думало падать. Упавшая голова смотрела на меня и губы беззвучно двигались, но я все равно слышала, как она снова и снова повторяет свое последнее слово — дракарис, дракарис, дракарис, дракарис, дракарис…
Она не плакала, просто распахнула глаза широко-широко и будто не видела ни его, ни моря, ни неба, ни чаек над волнами, а видела то ли свой страшный сон, то ли еще более страшный момент реальности из прошлого, что казалось еще минуту назад пройденным и таким далеким, а теперь вот обрушилось на них, развернулось во всех непрошенных подробностях.
— Иди ко мне, — Джон прижал к себе ее, целуя в висок и спустя несколько ударов сердца добавил: — Сегодня ты спишь с Искоркой.
— Почему не с тобой?
— С ней ты снов совсем не видишь, а я только разбудить могу, — он поднялся на ноги и протянул ей руку, — не хочу, чтобы к тебе снова пришел этот сон или новый — еще кошмарнее. А ты не хочешь ее помнить такой. И видеть ее такой тоже не хочешь — даже во сне.
Она улыбнулась, подтверждая его правоту и ее рука скользнула в его и уже через мгновение она была на ногах, еще через одно тянулась к нему с поцелуем, а еще через минуту их прервал тихий, но твердый голос.
— Я прошу прощения, что прерываю ваше уединение, мешаю воспоминаниям и… всему остальному, — тут Аллерас деликатно кашлянул, извинительно развел руками и продолжил: — Но… прибыл корабль.
— И? — вкрадчиво поинтересовался Джон, не давая Аллерасу выдержать длительную нагнетающую паузу.
— Сир Дейн, — обреченно сообщили им и никогда еще трагичный шепот, которым их мейстер предпочитал разговаривать большую часть времени, не был так уместен.
Джон бросил на Дени острый заинтересованный взгляд и к большому своему изумлению, вместо ожидаемой радости, увидев на ее лице смесь растерянности и недовольства. Ее рука медленно поднялась к лицу и еще медленнее кончики подрагивающих пальцев погладили тонкую золотую линию.
Черт! Он уж и забыл про это. Привык, на удивление быстро, к этой извилистой отметине на лице, словно она всегда ее носила.
Стремительная крылатая тень, сопровождаемая сдержанным рыком, пронеслась над их головами. Дени посмотрела было с надеждой в небо, но сразу же передумала и решительно тряхнув косами, ухватила их с Аллерасом под руки и потянула в сторону замка.
***

Боль разливалась густой тягучей волной. Боль выжигала и перетирала в прах границы между пластами реальности. Боль была такой, что впору выть беспрерывно на одной обезумевшей ноте, с самого себя кожу содрать, лишь бы не чувствовать эти жгущие, острые прикосновения, которые только сейчас догнали его в полной мере и словно вплавились в него, вживились под кожу, стали неотъемлемой частью. И знал ведь прекрасно, что выправят, сотрут повреждения, малейшего следа не оставив и все равно бесился ужасно, весь вскипал внутри, злился так, что в глазах темнело и все вокруг заволакивалось кровавым маревом. Злился он на одну, всем хорошо известную, прекрасную королеву, по чьей воле и оказался сначала накрепко привязанным между двумя столбами и под жуткой пляской витого дотракийского кнута, а после черт знает где и в состоянии таком, что голова не поднималась, будто какая-то незримая тварина высосала из него все силы подчистую. Причина его на нее злости крылась в четком осознании того факта, что она взбесилась ровно от того, что сама же и поощряла всячески, сама его таким хотела и раз за разом беспрестанно лезла в него, в самую душу вползала, дергала, тормошила, побуждая спящее беспробудным сном и добудилась. Дотянулась тонкой рукой, схватила и победно сверкнула глазами. Про то как она меж ними двумя выплясывала, как стелилась туманной дымкой и вьюном вилась, раздразнивая и не даваясь в руки — и вовсе говорить не приходилось. Славная была игра, все они от души ею наслаждались и вдруг в одну секунду все переменилось и сделалось серьезно — ее лишь волей. И ладно бы что-то и впрямь фатально-непоправимое сотворили!
Дай, ну дай только мне добраться, дай доползти до тебя, клялся сам себе Джон в горячечном полубреду. Он не отпустит ее больше — даже смерть не остановит, даже если глаза его закроются окончательно, он продолжит обнимать ее леденеющими руками, он обнимет так крепко, что она вздохнуть не сможет, прижмется истлевающим ртом к горячим губам, сплетет дыхание жизни и смерти в одном нескончаемом поцелуе — ей нравится такое на самом деле, она трепещет вся и замирает в сладком предвкушении такого вот слияния, поэтому он утащит ее и в могилу за собой, если придется, им там будет темно и хорошо вдвоем, найдут чем заполнить посмертие, скучать уж точно не придется.
Но как она там на него смотрела! Как облизывала губы! Как вздымалась высоко грудь под платьем! И поцелуй, сорванный им — короткий, больной, острый, сочащийся кровью, как в давнем сне, когда он еще считал ее безвозвратно утраченной. И надо признать — ему ведь там было хорошо. И он сколь угодно может разыгрывать хоть гнев, хоть ярость, хоть ледяную обиду, но самому себе-то не соврешь! Да, стоило признать, что они оба заигрались чрезмерно, но понимание этого здесь и сейчас не составляло труда, а вот там и тогда сознание уплывало, скатывалось в пропасть, наполненную вязкой тьмой, ощущение времени и вовсе улетучилось, а после он и боль чувствовать перестал и видел только ее одну, еще голос ее слышал, что-то нежное с мягким ритмом намурлыкивающий, она молчала на самом деле, а он явственно видел как ее губы приоткрываются, двигаются, проговаривая слова, улавливал звучание голоса и совершенно не мог ухватить смысл. Меньше всего ему хотелось на тот момент вернуться обратно. Хотелось навсегда остаться в нежном и сладком безвременье, где никого больше, кроме них двоих, не было.
Удивляться своим реакциям у Джона совсем сил не было, да и желания тоже. Несло его, давно и неудержимо, и несло в какую-то нехорошую сторону, откуда нет возврата; катился кубарем в дикую воющую бездну и в хаотичном этом и восторженном падении ломалось и стенало что-то жалобно в самой сердцевине его сущности, что-то заложенное в него так давно и прочно, что казалось чем-то неотделимым от его личности и прежний он самому себе ужаснулся бы, только вот сколько в том, прежнем, Джоне было от него самого…? И был ли вообще тот Джон хоть сколько-то реален…?
Сознание плыло, раскачивалось, летело куда-то за грань разумного и реального и он даже не мог сказать — все эти слова, он их произносит вслух или они лишь в мыслях существуют?
Резкий запах вытащил его на поверхность.
— Да не дергайтесь вы ради Семерых! — досадливо и вместе с тем терпеливо охнули совсем рядом. Дейв — голос его, хриплый и немного сипловатый, Джон признал сразу. — И чем вы так ее милость разбесили? Вот не живется же некоторым в спокойствии, все ищут посочнее да поострее! Надо непременно вогнать всех в самую крайность, а мне теперь латай вас! И надо ж было так пригладить этой адовой плетью, ну чисто же в ленты изорвали… да я не знаю как это все сшивать теперь и как вы в разуме еще! — выговаривалось все это ему эмоционально, зло и очень от сердца.
— Да что ты причитаешь словно девка надо мной! — взорвался Джон, тряхнул спутанными кудрями и сразу пожалел — движение это отдалось немедля в спину и сразу плеснуло, будто кипятком и дернуло, будто десяток крючьев под кожу вогнали и рванули от души недрогнувшей рукой, а по боку заструилось тоненько и горячо.
— Огрызаться и обругивать меня последними словами можете сколь душеньке вашей угодно, но уж окажите милость — не дергайтесь! — вспылил в свою очередь смотритель. — Мне вас сюда приволокли и не спросили — принимай, дорогой! А ее милость, она ведь не замедлит к себе затребовать и кому прилетит, когда вы полуживым перед ней грохнетесь? Правильно — мне! Так как вы были у меня и под полной моей ответственностью, стало быть. Надо оно мне, я вас спрашиваю? А я не чародей, не мейстер и даже не белошвейка какая, штопаю как умею, так что будьте уж добры — не мешайте! — выдав сию гневную отповедь, было уже замолчал, но добавил раздраженно: — Ваше высочество!
— Понял, осознал, раскаялся, — мрачно прохрипел Джон сквозь зубы и правда почувствовав легкий укол совести. — Не ворчи. Дай лучше чего-нибудь, чтоб… ну ты понял, — сдался и попросил, стараясь не кусать губы и зажмуривая глаза до того, что круги темные вперемешку с разноцветными поплыли.
— Вот, — сразу же понятливо и несколько примирительно отозвался Дейв, — глотните пару глоточков, — и выдернул пробку из какого-то высокого бутыля темного стекла, так что не разобрать содержимого, Джону впрочем было плевать, что там внутри понамешано, он с диким шипением приподнялся кое-как на локте и припал губами к гладкому бутылочному горлу, глотая что-то приятно-прохладное и жгучее одновременно, с ягодным послевкусием и пахнущее внезапной мятой, разогнавшее немедленно приятное тепло по всему телу и глотал бы наверное долго, пока все не выхлебал, но Дейв опомнился и отнял у него бутыль.
— Я где вообще? — задался он наконец вопросом своего местонахождения.
— А вы нынче в моих владениях пребываете, — с неким ехидным довольством сообщили ему. — Ой, что вы так глазищами на меня сверкаете?! Приказ ее милости! Я тут птица подневольная! — тут же предусмотрительно оправдался смотритель, на всякий случай убираясь в сторону от метнувшейся уже было руки — знал, зараза одноглазая, как рука это вцепляется в глотки неконтролируемо в моменты ярости, сам видел неоднократно, сам выдирал из стальной хватки трепыхающееся еще тело не раз, а бывало, что и не успевал… бывало и такое. Это Джон за собой давненько уже замечал, внезапно обострившуюся потребность время от времени свернуть чью-то шею, в коей он себе бессовестно потакал, понимая превосходно во что превращается и ничего не собираясь предпринимать — устал нечеловечески все время от самого себя отбиваться.
— Приказ ее милости, значит, — раскатал Джон слова на языке медленно и тягуче. — Ох, Дени! Как ты славно все измыслила, но правильно, правильно — давно надо было так сделать. Это ты хорошо придумала… чтоб под ногами не путался. И чтоб место свое не забывал. Сладкая ты моя девочка… — ему казалось, что все это поток мыслей и только, но на деле окровавленные губы все эти слова приглушенно и страстно вышептывали вслух.
Разум мутился, ноты таинственного состава адского пойла, влитого в него Дейвом, начинали вкрадываться в кровь постепенно, притупляя боль и развязывая язык. Джон ничего в общем-то не имел против временного помутнения рассудка, но вот язык, что внезапно взял и зажил своей собственной жизнью, ему категорически не нравился, однако поделать с этим он не мог ничего и оставалось только радоваться, что приступ внезапной разговорчивости с ним приключился в присутствии Дейва, который хоть порой и ухитрялся вывести Джона на крики и ругань, но был надежен как скала и ни единого, даже самого крохотного и незначительного, слушка от него не выползло на свет божий, не говоря уж о чем-то и впрямь имеющим хоть какую-то ценность.
— Нет, это все же чистый ужас, — продолжал причитать Дейв, ловко работая иглой, стягивая аккуратно рассеченную кожу. — И главное — зачем? Мало, ой, мало вас ее милость в прошлый раз за волосья таскала… теперь-то хоть довольно или как оклемаетесь, снова под кнут полезете?
— Дейв, уймись — просил же, — уже не раздраженно, а больше для порядка, нашипел на него Джон, — я не дитя тут тебе неразумное. Знал, что делаю и что будет после — тоже. Все вполне осознанно и взвешенно, так что уйми свою заботу чрезмерную, а заодно прекрати кудахтать надо мной!
— Ох, ты ж… — присвистнули протяжно в ответ. — Ну если знали и все осознанно… вы бы в таком разе заглянули что ли ко мне вечерком каким, я вам пару плеточек подброшу — помягче, а то дотракийский кнут слишком уж радикальный выбор, как по мне. Хотя конечно дело вкуса, тут я не спорю, — голос смотрителя звучал откровенно глумливо и вместе с тем так беззлобно, что как-то всерьез на него гневаться не выходило, даже за эту шутку на грани допустимого.
— Дейв!!! — тем не менее прорычал Джон на низкой угрожающей ноте.
— Да заткнулся я уже, — примирительно отозвался смотритель, — уж и пошутить нельзя. И снова прошу — не дергайтесь! — тут же напомнил строго.
Джон прикрыл глаза, стараясь как-то отделить себя от происходящего, слушая мерно шуршащий голос Дейва, по словам которого выходило, что ничего непоправимого с ним не сотворилось, только надо несколько швов наложить и поваляться в спокойствии, пока… тут Дейв выразительно умолк, намекая молчанием своим конечно же на Искорку, которая все уберет за пару минут, просто прижав к нему маленькие горячие ладошки.
— У вас тут что? — печальный шепот вместе с негромким осторожным лязгом кованой решетчатой двери — Аллерас. Куда ж без него? Джон был бы крайне удивлен, не появись тут рано или поздно тонкая бесшумная фигура в неизменном черном балахоне.
— У нас, как и полагается, сущий кошмар, — не замедлил сообщить Дейв, — но если не впадать в излишнюю драму, вполне терпимо.
После такого ответа очень захотелось треснуть смотрителя по лбу, но во-первых, осуществить данное действие прямо сейчас Джону было весьма проблематично, а во-вторых, если отключить эмоции и не покупаться на язвительный тон, то было еще и не за что. К тому же еще и голову кружило, с языка рвались всякие бредни и всего его охватывало совершенно неуместное игривое веселье, которому немало поспособствовала короткая и яростная перепалка между смотрителем и мейстером, вся сведшаяся к тому, что Аллерас раздражающе-покровительственным шепотом выкатил целую гору советов, которых у него не просили, Дейв вскипел, выговорив немедленно, что хоть и не обучался в Цитадели, но уж заштопать пару досадных царапин на шкуре вполне способен и не хуже некоторых, Сфинкс в ответ на это заявление натянул на лицо выражение глубочайшей обиды и мстительные выжидательные искры затаиться не преминули в темных глазах.
Джону их противостояние было откровенно смешно, а Аллерас своей озабоченной физиономией рассмешил его уже совсем до неприличия. Вообще вся его персона Джона внезапно заинтересовала и привычный уже всем, внимательный прищур прошелся по лицу напротив, отмечая мельчайшие детали мейстерского облика — тонкие, бледные, упрямо сжатые губы; пунцовеющие на гладких смуглых щеках пятна нервического румянца; черные глаза, отливающие маслянистым глянцем, длинные ресницы и решительно нахмуренные брови; острые высокие скулы и короткие мягкие завитки волос, обрамляющие лицо. Все это, в сочетании с общей изящной хрупкостью облика, навело Джона на совершенно определенную мысль, которая в трезвом уме никогда бы и в голову не закралась, сейчас же мысль не только возникла, но развилась, приняла форму и не замедлила выкатится в мир.
— Прелесть! Аллерас, ты — просто прелесть, — сообщил он радостно, — я смотрю на тебя все время и никак не могу понять, мне покоя все время что-то упорно не дает, с толку сбивает и вот сейчас я понял вдруг! Разобрать тебя на части, на составляющие, рассмотреть все по отдельности и заново сложить — давно так надо было с тобой поступить. Я все понял и твой секрет отныне не секрет! Сам расскажешь или мне сказать? Ну признайся уже — тут все свои, я точно ни одной живой душе и мертвой, впрочем, тоже, а Дейв так и вовсе могила. Ну не молчи уже, давай признайся, что на самом деле под строгим обликом мейстера прячется девица!
Черные глаза Сфинкса расширились сверх всякой разумной меры и попирая все законы природы, а точеный тонкогубый рот его открылся и силился что-то сказать, вытолкнуть некие слова, но шок был такой, что он мог только воздух хватать и заглатывать судорожно и вместо слов исторгал невнятное бульканье. Рядом захлебнувшись от смеха, сполз на пол Дейв, утирал слезу рукавом, всхлипывая и всхрюкивая совершенно неприлично, не в силах себя в рамках держать, Джона же несло по дикому бездорожью своих безумных мыслей и лилась вдохновенная чушь из его уст неудержимым потоком.
— …ну скажи уже, признайся! Сколько можно скрывать очевидное? — настаивал он на том, что казалось ему несомненной истиной. — Королева, я убежден в том, в курсе дела с самого начала, ее такие штуки всегда забавляли, знаешь ли, она смешным находит такое вот переодевание и я уверен, что идея вот так провести и выставить дураками всех этих скучных и мудрых в Цитадели, нашла у нее живейший отклик. Признаюсь сразу — мне тоже нравится мысль, да какая там мысль?! Я убежден железно, что под этой твоей бесформенной тряпкой мейстерской скрывается пара упругих…
— Дейв!!!!!!! — обретая наконец голос, взревел внезапным громовым басом Аллерас, вопреки обычному своему предсмертному шепоту, заодно и пресекая все вопросы касательно того, что там у него под одеждой. Потому что девы, даже самые суровые и грозные, на адский такой рев просто физически не способны. — Ты что ему споил, мерзавец?!!! Что ты таращишь на меня гляделку свою бесстыжую! Говори, чтоб тебя!!! Или я за себя не отвечаю, я переколочу твои бесовьи склянки об твою же голову, бессердечная, бессовестная скотина, без капли стыда и чести! Нет вы посмотрите — он еще и ржет-закатывается! — лицо мейстера пошло багровыми пятнами. — Отвечай мне немедленно! Что за пакость ты ему споил, что он тут непотребство несет и не краснеет?!!! — возопил, доведенный уже до самой крайности терпения, Сфинкс.
Кое-как проморгавшись от набежавших слез и прокашлявшись, Дейв что-то просипел на ухо мейстеру горячим шепотом, а тот в ответ, забыв в одну секунду свой гнев, округлил глаза и выдохнул хрипло:
— Сколько он этой дряни выхлебал?
— Так полпузыря всосал одним глотком и весь бы уговорил, если б я не отнял, вовремя спохватившись, — был ему честный ответ, сопровождаемый хитроватой ухмылкой.
— Как? — прохрипел Аллерас, нервно сглотнув. — Как он вообще говорит и что-то там мыслит? Он давно и безнадежно должен тут…
— Ну, а сами-то как полагаете, мейстер? — проницательно прищурил глаз Дейв.
— Кровь… — пропел благоговейно Аллерас.
— Она родимая, — подтвердил Дейв.
— Ясно-понятно, — подвел итог, все еще ошарашенный, но уже хватающий себя в руки усиленно, Сфинкс.
Джон вроде бы и должен был возмутиться на такое бесцеремонное обсуждение своей персоны, словно его тут нет, но ему было не до того, он и сам с интересом слушал откровения Дейва. Аллерас же, видимо решив, что с него довольно на сегодня их компании, решительно молвил:
— Ну и славно, раз тут и без меня справляются, то я со спокойной совестью покидаю ваш балаган. Сиру Дейну я сейчас нужнее…
— А что с Дейном? — продрался сквозь мутную пелену неуемной веселости Джон.
— А что с ним? — слишком уж поспешно встрепенулся смотритель, хотя вопрос явно не ему адресован был. — Ничего с ним, в порядке все. Это мейстер заговорился. Забегался бедолага, весь в заботах, в делах, одни зовут, вторые требуют, третьи и вовсе хватают и тащат без лишних разговоров…
— Аллерас, что с Герольдом? — перебил Джон словесный поток Дейва.
— Ничего, — тут же соврал мейстер, а глаза его заметались, выискивая куда бы ускользнуть.
— Сфинкс!!!
От этого угрожающего рыка мейстер вздрогнул, втянул голову в плечи, словно хотел спрятаться и не устоял — сдался под потяжелевшим взглядом Джона.
— После того как… ну с вами это все завершилось, сир Дейн… он… — поначалу тихо и прерывисто заговорил в ответ, выбирая слова осторожно, но в итоге выпалил, махнув рукой на все условности и предполагаемые тайны: — Он же тоже язык не умеет за зубами держать! Ну и наговорил! Подлез ее милости прямо под горячую руку и дальше, по вами проторенной дорожке — прямиком под кнут. Жив, конечно, — предупреждая ожидаемый вопрос, — но в себя так и не пришел.
— При всем уважении, мейстер, — зло выплюнул Дейв, — вас в вашей Цитадели не учили, что молчание есть величайшая добродетель?
— Учили! — так же зло огрызнулся Аллерас. — Только попробуй сам перед ними… ой, да пойди ты в пекло! Еще я перед тобой оправдываться буду!
Эти двое еще некоторое время азартно цапались, выговаривая друг другу всякое нелестное и временами откровенно обидное, после Аллерас наконец убрался, как и желал Дейв, а сам Дейв что-то испуганной скороговоркой Джону втолковывал, попутно накладывая еще один шов — Джон не слушал. Мысль его вся сосредоточилась на услышанном от Аллераса.
Герольд. Прекрасный, как рассвет и невыносимый, как повторяющийся ночной кошмар! Едкая темная тварь, заливающая все своим ядом. Каждое его слово — отравленный клинок. После каждого его взгляда хочется вырвать лиловые глаза. Еще взмахнуть мечом хочется нестерпимо и подхватить взлетевшую голову за длинные светлые волосы, играться после с ней долго и увлеченно, как кот с клубком ниток. Джон сдерживает свой порыв снова и снова, понимая уже, что никогда этого не сделает — сира Дейна почти невозможно терпеть, но мир без него представлять уже не хочется.
Злился ли Джон на него? Безусловно. Не за глупость конечно же и не за дурную горячую голову — тут он его прекрасно понимал, а чувства и порывы, охватывающие порой темного рыцаря, самому Джону были не чужды. Злился он на него совсем за другое и окажись Герольд сейчас перед ним, еще раз бы набил ему морду с большим удовольствием и было бы поделом. Только вот Герольд сейчас, так же как и сам Джон, валяется исхлестанный кнутом и по словам Аллераса там все не просто плохо, а хуже некуда.
А как все легко и весело начиналось!
Впрочем, нет. Начиналось все совсем невесело. Начиналось все с побелевших от ярости губ, плюющихся сгустками яда.
— Я! Тебя! Просил! — шипел взбесившимся змеем рыцарь. — Не ради меня — ради нее! Ты обещал мне!
Кто-то другой попятился бы испуганно, попади он под этот поток плохо контролируемого гнева — Джону было смешно.
— О чем ты меня просил? И что я обещал? — а бровь сама иронично гнулась.
— Ты издеваешься?! — хорошо, что взглядом нельзя убить.
— Нет, — сохранять спокойствие было легко, а вот не рассмеяться — уже тяжелее. — Что именно я обещал? Напомни — себе. Я и так отлично помню.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Кипящая ярость против смешливого спокойствия.
— Ты должен был удержать ее от глупостей, — не сдался, просто решил временно сыграть не по своим правилам.
— И чем ты недоволен? — зрачки в глазах напротив, в ответ на такое, резко сузились, показалось даже, что еще миг и они вытянутся в хищные вертикальные щели.
— Твою мать, Эйгон!!! Ты точно издеваешься!!!
— Нет, — солгал Джон, не удержал смешок и смешком этим подавился, успев схватить глоток воздуха за мгновение до того, как на горле сомкнулись руки в цепкой хватке, а темно-лиловые глаза оказались совсем близко.
— Придушу! Пусть после хоть в темницу, хоть Дрогону в пасть засунет! Плевать!
Хотел, ох, как сильно хотел рыцарь такого вот исхода! Он думал о том ничуть не меньше Джона, а может и больше, это читалось в глазах, в нетерпеливо подрагивающих руках, сочилось в мир через учащенное сердцебиение. И как же ему непривычно, когда играют с ним, а не он.
— Так делай, а не болтай, — прохрипел Джон в перекошенное лицо, воздуха уже ощутимо не хватало, а перед глазами начали расплываться темно-багровые круги. — Или ты просто повод нашел со мной пообниматься?
Не стоило конечно говорить последних слов, но слишком уж был велик соблазн подразнить Дейна еще немного, тот в свою очередь не отказал себе в радости стиснуть руки чуть сильнее — перед тем как совсем разжать их.
Попытка придушить завершилась ожидаемым ничем — как Джон и думал, поэтому даже и не дернулся ни разу. Дал рыцарю немного выпустить пар, иначе с ним говорить невозможно, слышит только себя самого.
— Как я устал от ваших дурацких игр! — выплюнул все еще гневно Герольд, падая обессиленно в кресло и прикрывая глаза. — Наивно думал, что ты тоже, — уже совсем устало и измученно выдохнул он, — а ты с головой в них влез и теперь мне ее уж точно не вытащить! Все из-за тебя! Как же ты мешаешь! Почему? Ну почему она не позволила мне убить тебя сразу? Я ведь просил! Готов был отправиться на Север за твоей головой, но нет! Сама полетела и приволокла тебя целиком! А как бы всем было хорошо, если б я привез только голову! — он уже не Джону лично все это высказывал, а просто куда-то в пустоту выливал словами, давно в нем зреющие раздражение, гнев, досаду, ревность, усталость…
Приди тогда Герольд за его головой, пожалуй Джон бы позволили ему забрать желанный трофей. Так же как готов был отдать себя пламени Дрогона. Как после отдал себя в руки безупречных, хотя имел все возможности беспрепятственно покинуть столицу, только вот ему на тот момент уже ничего не было нужно и он заслуживал вещей похуже смерти.
— Да, всем было бы хорошо, — согласился он с последними словами Герольда и тихо-тихо добавил, — всем, кроме Дени.
— Теперь уж — да, — все же расслышал его тихий шепот Герольд, — теперь от тебя никуда не денешься! И я смирился с твоим присутствием и с тем, что тебя не убить никак, но скажи — как тебе доверять? Даже закрыв глаза на прошлое, а только исходя из событий настоящего? Когда ты делаешь с ней то, что делаешь?
— Да что я делаю с ней?! — не выдержал уже Джон, вскричав запальчиво и громко.
— Ой, не прикидывайся дураком и из меня дурака не делай! — огрызнулся Дейн. — Все ты понимаешь! Она тебе такая нравится, — с горькой понимающей улыбкой. — Заводят тебя такие вещи. Держат в приятном очень состоянии, когда такое покалывание легкое по всему телу, да? И опьяняющий туман в голове и мир вокруг звенит и наливается красками. Очень тебя понимаю, самому нравится… Ты ведь понимаешь что тут произошло? Или нет…?
— Не знаю, — пожал Джон плечами. — Смотря о чем ты.
— О том, что вся эта осада дурацкая имела одну цель — Дейнерис. Вытащить ее в небо, под стрелы. Твой братец что-то знает…
— Он мне не брат! — резким окриком перебил Джон.
— Ну пускай не брат, — с примирительной усмешкой согласился Дейн, — кузен. Не в этом дело, а в том, что он знал. Понимаешь? Это не спонтанное решение было, тут все просчитано. Для нее приготовили очередную ловушку и ты позволил ей в эту ловушку влезть! — гнев снова овладел им. — Именно это я имел в виду, когда просил тебя удержать ее от глупостей!
— Это не было глупостью, — быстро и тихо проговорил Джон, отходя к темному окну, не желая смотреть в глаза напротив. Медленное и насквозь черное пробуждалось в нем, поднималось и грозило выплеснуть наружу.
— Ах, вон оно что! Не было глупостью, значит… ну и что же это было, скажи мне, не томи, просвети неразумного, расскажи наконец, что ж тут у вас произошло, пока меня не было? — издевательское спокойствие в голосе могло бы задеть, если бы не угадывалась за ним растерянность и что-то еще, тщательно скрываемое.
— Она лишь сделала необходимое, — тьма внутри замерла, словно прислушиваясь к тихому ровному звучанию голоса. — Я бы поступил так же, будь мой дракон…
— Только вот твой дракон давно мертв, — без малейшего оттенка злорадства и даже с некоторой сочувственной нотой в голосе, напомнили ему. — Лежит где-то на дне моря… наверное уже только кости остались, объеденные рыбами.
Джон сам говорил не раз о том, что Рейгаль мертв, говорил жестко и спокойно, признавая неоспоримое, принимая ужасный факт. Казалось, что он смирился с болью утраты, но почему-то именно из уст Герольда этот факт проехался по сердцу зубчатой режущей кромкой особенно болезненно.
В памяти всплыло моментально лицо в обрамлении огненных кудрей и синие глаза и то как он спокойно говорил, в эти глаза глядя, что в мире остался лишь один дракон, а его всадница мертва и что в мире остался лишь один Таргариен, а его дракон мертв. Один раз он ошибся и может быть была в его тогдашних, сказанных Сансе, словах еще одна ошибка? Нет. Джон запретил себе сейчас об этом думать. Может быть позже — наедине с Дени или наедине с собой, но уж точно не в присутствии Герольда.
Дракон — это безграничная непобедимая сила, когда он с тобой и слабость, когда ты его теряешь. Герольд совершенно точно был человеком, открывать которому свои слабости не стоило никому и никогда.
— И тем не менее, — продолжил он, как ни в чем не бывало, их разговор, — она поступила единственно верно на тот момент.
— С твоей точки зрения — верно, ты может быть и привык бросать любимую женщину навстречу опасности, но другие — нет. Я бы остановил ее! Не отпустил, если бы был…
— Только вот тебя здесь не было! — безжалостно напомнил Джон и по тому как скривился болезненно Герольд на эти слова, понял — попал точно в цель.
— Да! Не было! Не по моей воле! А ты — был! И должен был ее удержать!
— Ни черта я не должен! Ты не понимаешь о чем говоришь, ты не понимаешь меня, не понимаешь ее, ты вообще… — внезапно до Джона дошло и он мгновенно успокоился, бросил только с кривой улыбкой: — Ты никогда не был в небе.
— Ну конечно, — рассмеялись ему в ответ, — я все ждал, когда ты скажешь. Когда напомнишь мне какие вы двое невероятные. Только вот ваша особенная кровь не повод потакать откровенному безумию.
— И это мне говорит тот, кто подтолкнул ее к безумию более страшному — в Просторе, — напомнил Джон.
— Я пытаюсь ее защитить!
— От кого, Герольд?!
— От всех! И от самой себя тоже!
До последнего Джон надеялся не услышать из уст Герольда того, что только что прозвучало. От кого-то другого — возможно, только не от него, но вот он стоял перед ним и красиво очерченные губы вполне четко и ясно проговорили роковые слова.
— Врешь, — тихо и уверенно проговорил Джон. — Не защитить, а сдержать. Ограничить рамками. Вот что ты пытаешься сделать.
— Да неужели? — смеялся в ответ Герольд, сияя глазами. — Ты меня с собой что ли спутал? Ну так распутывай! Потому что я — не ты!
— Пока еще нет, — в тон ему весело отозвался Джон. — Но движешься в том самом направлении.
— Откуда бы тебе знать? — угрожающе сощурились все еще смеющиеся глаза.
— Так я это все уже проходил, — неуместная улыбка сама собой наползала на лицо, растягивала губы, помимо воли. — Знаю, что ты чувствовал, когда впервые целовал ее, когда смотрел на нее и боялся проснуться, боялся поверить в реальность происходящего. И когда преклонял колено и приносил клятву верности. Ты совсем другого ждал, не того с чем пришлось столкнуться и оказался не готов, а ведь то, что сейчас происходит — даже не начало. Что же ты станешь делать в самый острый момент?
— Не знаю, — безмятежно отозвался Герольд, — вероятно, мне будет сложно. Но все это не имеет значения, главное, что со мной ее сердце в безопасности — во всех смыслах. Чего не скажешь о тебе.
— Да дай тебе волю, ты ее замкнешь в четырех стенах без дверей и окон! Может иногда будешь отпускать полетать, предварительно убедившись, что никто и ничто ей не угрожает! И попробуй только скажи, что я не прав!
— И это мне говорит тот, кто превратил Драконий Камень в сплошные застенки? Я тут второй день, а уже хожу как отравленный!
— Ну так не ходи, — предложил Джон, — море свободно, да и ты не на привязи.
— Не дождешься! — тут же колко и едко отрезал Герольд.
— Да я и не жду, — признался в ответ Джон, — с тобой спокойнее, как ни странно.
— Ох, как трогательно! — тут же не преминул восхититься Герольд. — Осталось обняться и примирительно разрыдаться!
— Нам все равно никто не поверит, так что воздержимся от объятий, — Джон не смог сдержать смешок. — Герольд, чего ты от меня хочешь, а?
На лице напротив отразилась сильнейшая внутренняя борьба, его прямо раздирало от противоречивых чувств, но к чести своей, сир Дейн совладал со своим неуемным темпераментом и изрек тоном холодным и безразличным:
— Есть кому вести эту войну и есть кому ее выиграть — без участия Дейнерис. А с нее хватит. Пусть эта битва станет последней.
— Не станет, — просто и спокойно сказал Джон и увидел как в ответ на это глаза напротив потемнели, почти потеряв лиловый оттенок. — И мы с тобой никогда не договоримся по этому вопросу. Ты же ведь не думаешь, что между тобой и Дени, я выберу тебя?
— Так вот как ты для себя оправдываешь свою неспособность ее уберечь?
— Мою способность услышать ее, а не свои страхи, ты хотел сказать?
— У меня нет страхов, — слишком поспешно возразил рыцарь и видно было по глазам, что тут же проклял себя за эту, с головой его выдавшую, спешку.
— Да ты только их и слышишь! Особенно когда смотришь в небо, а смотришь ты часто…
Наносить этот удар Джон не хотел, но как иначе объяснить — не знал. И конечно же его не поняли и не дослушали.
— Жаль, что тебя не убили раньше. Теперь уж поздно, — развернулся резко и стремительно пошел прочь, только платиновые волосы плеснули в дверном проеме.
Джон отвернулся к окну и долго смотрел в пустоту и темноту, а насмотревшись, тоже вышел в затопленные тусклым золотистым светом коридоры Драконьего Камня. Шел быстро и в направлении совершенно определенном — к Дени. При том даже не пытался гадать, найдет ее одну или обнаружит у нее Герольда, ему собственно было плевать на последнюю вероятность, ему надо было ее увидеть, услышать ее голос и узнать как можно быстрее ее состояние и настроение.
За высокими темными дверями обнаружился дымный ароматный полумрак, освещенный лишь парой красных свечей, похрустывающие под ногами осколки стекла и винные лужи, а прямо перед дверями россыпь лилий, разлитая вода и черно-золотые осколки большой вазы, которой явно кому-то вслед запустили, но опоздали на пару мгновений и в итоге расколотили об захлопнувшиеся двери.
Дени нашлась в одиночестве на узком балкончике, выходящем из ее покоев, сидела прямо на парапете, хмурилась в ночь и с ночью этой почти сливалась, будто не в просторный черный бархат куталась, а в сгусток тьмы. Обернулась на его шаги.
— Выслушал? — голос у нее был усталый и чуть похрипывал, будто она долго и громко говорила, а еще вернее — кричала. Она снова отвернулась и уставилась в темноту.
— Выслушал, — Джон вышел к ней и тоже вспрыгнул на парапет, усаживаясь рядом. — Он боится за тебя, — сказал, потому что так оно и было.
— Он меня разочаровывает, — внезапно спокойно сказала Дени и от спокойствия ее продрало льдом по спине.
Незримый клинок вынырнул из пустоты и повис — прямо над беспечной головой дорнийского рыцаря.
— Он справится. Ему просто нужно время, — Джон тоже старался говорить спокойно, только вот голос предавал, чуть подрагивая от напряжения.
— Думаешь? — она сощурила глаза, в голосе звенело сомнение.
— Расставаться с иллюзиями всегда непросто, — внутри медленно появлялась уверенность, что он сейчас не ошибается.
— А если… — Дени не желала больше жить надеждами и сомнениями.
— А на этот случай у тебя есть я, — он поймал ее взгляд и чуть заметно улыбнулся. Нехорошо улыбнулся и именно так, как ей и было сейчас необходимо.
— Хорошо, — с приклеенной и безразличной улыбкой.
Ох, Дени! Не будь такой, девочка, ты же можешь иначе, ты можешь так, что дух захватывает, а сердце начинает колотиться, как сумасшедшее, ты можешь увлекать и завораживать, можешь очаровывать и ослеплять, но тебе непременно надо продемонстрировать ледяную тьму, уколоть надо в обязательном порядке, полоснуть по живой плоти и сразу в кровоточащую рану разъедающей кислоты накапать медленными издевательскими каплями. Насладиться чужими метаниями и мучениями, поставить перед выбором, а если его нет, то просто извести, издергать, выбить из равновесия — испытать на прочность. Сам Джон привык и научился справляться так легко, что ей уже не сильно-то и интересно, только у него и причины были более чем веские для такой привычки. Но Герольд — не Джон, он ни разу не спускался в ад и сейчас рискует споткнуться и сорваться. И раз Дени считает это необходимым, то так тому и быть, а Герольд… он выплывет. Должен.
Джон улыбнулся, подводя итог своим размышлениям, протянул Дени руку и предложил:
— Поиграем?
Рука его осталась пустой, а она лишь покачала головой:
— Нет, милый, сейчас не время для таких забав.
***

Джон открыл глаза, сдув предварительно со своего лица длинную прядь волос. Он весь был ими опутан, длинными шелковистыми волосами, что рассыпались вокруг, обвились вокруг его рук и шеи, наползли во сне на лицо, легли сверкающими спутанными змейками на грудь. И смешанные ароматы, от этих волос исходившие — легкий жасминовый от серебряных и прохладно-пепельный от винно-красных. Попробовал пошевелиться и сразу бросил пустую затею, за ночь они его не только волосами опутали, а еще оплели руками и ногами, прижались тесно, улеглись как им удобно, лишив его возможности встать, не потревожив их. Джон повернул голову вправо, откуда улавливалось тихое дыхание Дени и смотрел на безмятежное лицо, расслабленное и спокойное во сне. Не станет он их будить, пусть отоспятся обе, прошедшая ночь неспокойной была для них всех.
Было уже хорошо за полночь, когда Джона разбудил спор, ведшийся яростным шепотом в соседней комнате. Кинвары с ним рядом не было, зато был алый шелк в узкой щели меж неплотно прикрытыми дверями. Кого к ней принесло посреди ночи, Джону было безразлично, возникнет в нем нужда — сама придет, разбудит, растолкает и потребует незамедлительного участия… остатки сна и полнейшее безразличие к ночному визиту улетучились в тот самый миг, как слух его уловил отчетливо знакомый голос. Еще мгновение и он уже толкнул створки дверей и взору его предстали Кинвара и Дейнерис, напротив друг друга стоящие и судя по всему их виду, ведущие сражение.
Кинвара выглядела так, как и должен выглядеть человек, поднятый с постели посреди ночи, только, помимо вполне естественного недовольства, на лице ее читалась злая решимость. Дейнерис походила на капризного и упрямого ребенка, который привык любым путем выбивать из взрослых желаемое.
Аметистовый взгляд скользнул по нему, словно оценивая, и вернулся к Кинваре. Кинвара же и взглядом не удостоила. Обе они восприняли его сейчас как нечто незначительное, так смотрят обычно на какого-нибудь любимого кота, забредшего в комнату во время важного разговора.
— Дай мне ее, — потребовала Дени тоном, не терпящим возражений.
— Нет! — отрезала жрица. — И ни один аргумент меня не убедит. У тебя нет и не было ни единой причины, поэтому — нет.
— Долго мне еще перед тобой тут распинаться? Да почему я вообще объясняться должна?! И уж тем более упрашивать?! — это уже королева отодвинула в сторону капризную девочку и вышла вперед.
— Не объясняйся и не упрашивай — я же не заставляю твою милость это делать, — невозмутимо парировала Кинвара.
— Мне стоит приказать? — аметистовые глаза сощурились пока лишь предвестником вероятной грозы.
— Воля твоя, — ничуть не испугалась жрица подступающего гнева королевы. — Прикажешь — исполню, тут у меня выбора нет. Но пока ты просишь и я говорю — нет.
— Ты переступаешь грань моего терпения, госпожа Кинвара, — со страшной пустой интонацией в голосе проговорила Дейнерис.
Пламя свечей взметнулось высоко, затрепетало, затрещало, а в каминном проеме что-то ухнуло и жаркий огненный язык из пустоты вынырнул и жадно лизнул поленья, сразу воспламеняя.
— А ты переступаешь грань разумного, моя королева, — лицо Кинвары сделалось бледнее обычного, а на столике у зеркала полыхнуло красным, это сам собой вспыхнул и запульсировал рубин, снятый на ночь.
— Да ты мне эту грань, как я посмотрю, установить решила, — насмешливо протянула Дени, щеки ее горели нездоровым румянцем, глаза азартно и зло сверкали. — Не слишком ли много на себя берешь? А ну как надорвешься от непомерного груза?
— Ну кто-то же должен! Раз сама ты не справляешься! — Кинвара отчаянно и самоубийственно не желала сдаваться. Она вообще словно бы не осознавала, что уже засунула в пасть дракону, если не голову, так руку точно.
— Совсем страх потеряла! — восхищенно выдохнула Дени и тут же тихо и страшно проговорила: — И запамятовала, что я не дитя давно. И опекать меня не нужно!
— А раз не дитя, то и веди себя соответственно! — прокатился разгневанный голос Кинвары гулким эхом. — Ты совершала невозможное! Прошла через немыслимое! Ты королева, наконец! В твоих руках судьбы мира, а ты с любовником не в состоянии отношения выяснить! Так себя ведут именно что неразумные дети, так почему ты удивляешься, когда окружающие запихивают тебя в колыбель и суют леденец?
Вся кровь мгновенно от лица Дени отхлынула и стала она бледна до мертвенной синевы, губы задрожали, глаза потемнели, на висках обозначились выступающие тонкие жилки с едва различимой рыжей пульсацией внутри, а рука поднялась медленно и на кончиках пальцев вспыхнули искры, просочившиеся откуда-то изнутри ее тела.
До последнего Джон не вмешивался, позволяя им выяснить все самостоятельно, но критическая точка была пройдена и если он не влезет сейчас между ними… а если влезет, то тоже может быть все плохо и даже хуже.
Главное в таких ситуациях — не думать. Простую эту истину Джон усвоил давно и не раз согласно ей действовал, вот и сейчас не давая себе и секунды на размышления он в несколько уверенных шагов оказался между ними, решительно и твердо развел их в стороны, перехватил Дени за запястье, отводя наливающуюся огнем ладонь в сторону.
— А ну успокоились обе! — говорил он уверенно, голос звучал властно, давил, принуждал и только он сам знал, что внутри все звенит от страха, что не сдержит.
Слышно было только потрескивание свечей и громкое дыхание всех троих.
Плюх! Восковая капля сорвалась и упала на пол. Они все вздрогнули и ожили. Кинвара дернулась было, но Джон успел, рука накрыла то место, где обычно между ключиц раскачивается рубиновый амулет, чье кровавое свечение у зеркала уже подбешивать начинало.
— Уймись, я сказал, — медленно проговорил, всматриваясь в глаза жрицы, будто своим взглядом пытался погасить алые искры, что разгорались в глубине и обещали вскорости затопить льдисто-голубую радужку.
Какое-то время Кинвара упрямо смотрела не мигая, хмурила брови и вся была как натянутая струна, но прошла секунда, другая, третья и она сдалась. Расслабилась, прикрыла глаза, смаргивая это неживое выражение, отступила на шаг и сразу погасло рубиновое зарево у зеркала.
— Теперь ты, — глаза его схлестнулись с глазами Дени. — Не думай. Просто слушай меня. Закрой глаза… закрой, я сказал! Вот так. Умница. А теперь отпускай — все, что успела схватить. Ты не хочешь этого на самом деле. Ты просто немного разозлилась. Ну же…
Он говорил с ней и сам незаметно разворачивал за плечи — на случай если глаза ее, открывшись, будет затоплены багровым пламенем. В таком случае первым, что она увидит будет его лицо. Вероятно это ее сдержит. Может быть даже остановит — или спустит с поводка тлеющую в ней и никогда не спящую ярость. Никогда не угадаешь. Хорошая игра, ему нравилось.
Дени всхлипнула, вздрогнула и не поймай он ее, осела бы бессильно на пол. Глаза открылись — ровный аметистовый цвет.
Джон запрокинул голову, выдыхая в потолок и прижимая ее к себе. Получилось. У него получилось.
— Ты бы, прежде чем командовать, кому тут успокоиться следует, хоть бы штаны надел, — насмешливый голосок Дени еще никогда так не радовал. Шутит, значит в порядке.
— Да с вами самого себя забудешь, — а сам подумал, хорошо, что неосознанно вскочил и вышел, не отвлекаясь на глупую условность, иначе мог бы не успеть.
Смех — долгий, громкий и совершенно истерический — заполнил комнату. Они хохотали до слез, с всхлипами и подвываниями, складываясь пополам, утирая текущие по лицу слезы, тряся головами, выливая таким образом дикое нервное напряжение последних минут.
Оделся Джон пока королева и жрица порывисто обнимались, примиряясь и виновато нашептывая друг друг певучие извинения на валирийском.
— Рассказывайте, — потребовал он, как только схлынули первые потоки эмоций.
— А может быть… — начала было робко, вкрадчиво и с очень несчастными глазами, Дени.
— Нет, — отрезал Джон. — Я никогда себе не позволял в ваши дела влезать, но сейчас… еще немного и я бы вас не растащил.
— Он прав, — как всегда проявила себя более взросло и ответственно Кинвара, вздохнула и направилась к шкафчику с многочисленными ящичками, где чего только не хранилось и куда непосвященному лучше и не заглядывать. Джон вот не заглядывал даже в мыслях, а потому был жив, здоров, цел и прекрасно себя чувствовал. Чего нельзя было сказать об одной не сильно умной девице, бывшей когда-то у Кинвары в горничных, что влезла в эти тайные закрома, а после лепетала слабеющим голосом, что не хотела красть, но постеснялась попросить. Она видела ведь как кожа у леди Кинвары светиться начинает, делаясь гладкой, белой и совершенной, после купания с добавлением вот этих вязких капелек мутного серого цвета, а ей так сильно было нужно, так необходимо было самой красивой стать хотя бы на денек, поразить, очаровать, влюбить в себя, потому что… а что «потому что» уже никто и не узнал — боги смилостивились и приостановили мучения. Лежащее перед ними тело было больше чем обнажено, кожа с него сползла меньше чем за час, как перчатка с руки, обнажив окровавленную плоть. Сделать ничего было нельзя, разве что залить маковым молоком по самые зрачки, чтобы хоть немного утихомирить боль.
— Вот тебе причина раздора! — провозгласила Кинвара торжественно и выставила на стол маленький узкий флакончик, залитый восковой пробкой. Флакончик был прозрачен и переливался внутри дымчатым розовым. Джон подумал, что эта штука должна быть сладкой на вкус и лучше бы никогда ее не пробовать.
— Греза мертвеца, — проинформировала Кинвара.
Название это Джону ровным счетом ничего не сказало, зато Дени сразу отвела глаза, рассматривая с интересом узор на резных створках шкафа и делая старательно вид, что не имеет никакого отношения к розовой склянке и вообще тут случайно оказалась.
— Мне из вас под пыткой все тянуть? — спросил он, переводя взгляд с одной на другую.
— Вот кто начал, тот пусть и рассказывает, — совсем по-девчоночьи выпалила Кинвара.
— Я, по-твоему, что ли начала?! — тут же взвилась Дени, округляя глаза.
— А кто?! Я?! — вспыхнула Кинвара. — Да если бы ты взяла на себя труд проговорить словами, а не…
— Ты думаешь, это так просто?! — зазвенела решительно Дени, приподнимаясь.
— Довольно! — вскинул Джон руку, приостанавливая вновь разгорающуюся перепалку. — Давайте вот без этого, ну пожалуйста! — взмолился он, отчаянно не желая провести остаток ночи, растаскивая их по разным углам снова и снова.
— Ладно, — сдалась Дени и сделалась серьезна. — С помощью чудесного средства из этого флакончика можно держать человека спящим довольно продолжительное время — до нескольких дней. Все естественные процессы и потребности тела приостанавливаются, почти замирают, так что это безопасно, если не увлекаться. У меня оно все вышло, а госпожа Кинвара упорно отказывается пополнить мои запасы.
— И? — Джон никак не улавливал сути конфликта.
Дени уставилась на пламя свечи и пояснения давать не собиралась.
— Эйгон, — позвала Кинвара, сжалившись и решив дать не подсказку, а сразу прямой ответ, — ты сира Дейна когда последний раз видел?
— Почти неделю наза… — машинально выговорил он и не закончил, замолкнув на полуслове. Метавшиеся в голове мысли собрались, сложились, выстроились в четкий порядок и выдали единственный правильный и жуткий результат. — Дени, он еще жив?
— Жив, жив ваш рыцарь, — неохотно отозвалась она, недовольно поджимая губы.
— О, как! А мы, неразумные, думали, что это рыцарь и возлюбленный королевы, — иронично хмыкнула Кинвара, — а он оказывается наш. Надо пойти что ли, забрать бедолагу.
— Обойдешься! — тут же осадила ее Дени. — Что за люди меня окружают, а? — горестно посетовала тут же, ни к кому конкретно не обращаясь. — Не успеешь отвернуться, так они тянут уже алчную лапищу и хватают все, что плохо лежит.
— А я вообще девушка хозяйственная и запасливая, — не унималась жрица. — И потом, я не пойму, жалко тебе что ли? Все равно у тебя без дела дрыхнет, если конечно еще дышит.
Совершенно определенно, Кинвара избрала этот нарочито-задиристый тон, чтобы встряхнуть Дени и возможно пробудить некое подобие совести.
— Дени он точно… — тут Джон сделал невольную паузу да так и не смог договорить.
— Жив, — раздраженно закатила она глаза. — Проверила и пульс и дыхание перед уходом. Проснется к полудню ближе, если новую порцию Грезы не волью в него.
Джон усилием воли протаскивал мысли через полнейший шок от услышанного.
— То есть вы не помирились и не до чего не договорились, так? — наконец заговорил он. — Ты просто его усыпила и не даешь проснуться… а сколько уже, кстати?
— Сейчас идет седьмая ночь, — ответили ему с непробиваемым спокойствием.
— А грань допустимого была пройдена после третьей, — сухим голосом вставила Кинвара реплику, как страница, выпавшая из книги. — Еще двое-трое суток и сон его станет вечным.
— Не драматизируй. Свет мой сильнее, чем тебе кажется, — невозмутимо отбилась Дени от страшного факта.
Свет мой. Она все время так его называет, даже когда злится или обижена, когда он ее бесит, раздражает, не понимает и даже когда кажется еще немного и она ему самолично глотку перережет — даже тогда он остается ее светом. Так же как черный алмаз всегда мрачно сверкает на ее шее.
— Твой свет долго не протянет при таком обращении, — напомнила Кинвара.
Дени от нее отмахнулась. Она не воспринимает всерьез того, что делает, не видит как близко подошла к самому краю и ей бесполезно объяснять, как она неправильно поступает, бессмысленно говорить о том, что пожалеет, когда будет поздно. С ней такое давно уже не срабатывает — надо искать причины.
— Ну и зачем ты это делаешь? Почему не даешь ему проснуться?
— В этом случае мне придется разговаривать, выслушивать, объяснять… это так скучно и утомительно. Я не хочу! — снова вышла вперед капризная девочка. Очень плохая девочка, хуже некуда просто, клеймо негде ставить. Но такая невероятная, что все-то ей можно и нет ничего запретного.
— Он любит тебя. Пытается защитить.
— А мне не нужна такая защита! Уж ты-то должен понимать…
— Я-то понимаю, но он — не я. Просто поговори с ним, Дени. Или я поговорю, если хочешь. Правда, обещать ничего не могу, как ты сама должно быть понимаешь, — предложил Джон и содрогнулся весь внутри, предвкушая уже всю вязкость и тяжесть такого разговора.
Дени внимала ему безмолвно и отрешенно, тогда он замолчал, давая ей время осмыслить, обдумать. Она молчала.
— Давай ты просто прекратишь его поить этой дрянью, — не отступал он. — В конце концов, тебе нет никакой необходимости обсуждать случившееся и ты всегда можешь послать его в пекло, приказав замолчать. Наложить запрет на любые разговоры об осаде.
Вежливое безразличие в ответ.
— Я отдам это, — тонкая рука Кинвары подняла розовую склянку и покачала ее дразняще перед лицом Дени. — И дам еще, если потребуется и ни слова возражения не скажу. А если ты все же его убьешь нечаянно — ни словом не укорю.
— Если? — бровь заинтересованной выгнулась.
— Ровно семь дней — дай ему их на осмысление, твоя милость, — ожидаемая сделка.
— Четырнадцать, — вмешался Джон. — Добавь неделю прийти в себя после столь длительного сна.
— Справедливо, — не стала она спорить.
— Мы договорились? — настороженно уточнила Кинвара, не спеша расслабляться.
— Две недели, — наконец Дени ожила, — да, мы договорились.
Облегченный вздох вырвался у всех троих, а Кинвара поднялась с дивана и громко сообщила:
— Не знаю как вам, а мне точно необходимо выпить.
Выпивали они какое-то густое и крепкое вино, привезенное из Эссоса. Впрочем, Джон почти не пил, глаза закрывались и он, убедившись, что они не сцепятся заново, ушел спать, оставив их шушукаться о своих секретах. Однако одиночество его долго не продлилось и спустя полчаса уже почти спящий Джон почувствовал как его обнимают, как осторожно убирают с лица прядь волос, как легкая ручка прошлась от плеча до поясницы и тоже обняла. Они довольно быстро улеглись, а вот не спали еще долго и Джон так и уснул под их тихие убаюкивающие перешептывания.

Герольд, которому наконец-то дали проснуться, был явлен на свет божий к вечеру следующего дня и без содрогания невозможно было смотреть на него, совершенно сбитого с толку, заплутавшего во времени и путающего день с ночью. К всеобщему облегчению, оправился он от своего вынужденного сна быстро и с Дени вроде бы они помирились, их даже пару раз видели прогуливающимися неспешно по берегу моря и зрелищу этому многие поспешили обрадоваться, решив, что гроза миновала и только Джон не спешил ни с радостью, ни с выводами. Он знал — ничего не миновало и ничего не закончилось, по той причине, что не успело еще начаться.

Спустя два дня после той памятной ночи, ему была внезапно выкачена Кинварой немного запоздалая и совершенно дикая претензия, что он де подавляет, ломает и вообще довел ее до жалкого состояния, от окончательного падения жрицу отделяет лишь пара шагов, а Джон ее к тому отчаянно подталкивает все время. Ну неужели мало ему того, что уже есть и необходимо, чтоб она по щелчку пальцев на коленях оказывалась всякий раз? Так вот пусть он знает, она не допустит и не позволит! Она в конце концов ему не игрушка, не наложница и не жена! С каждым новым витком этого бреда, глаза Джона все сильнее расширялись и он даже сказать в ответ ничего не находил, будучи совершенно выбит из равновесия. С ее стороны он если и допускал вероятность удара, то явно не такого. Кинвара же, выговорившись, демонстративно отворачивалась, дулась, выкручивалась из рук и хлопала дверью перед ним. Достучаться до нее у Джона никак не выходило, она просто не слушала и наотрез отказывалась прояснить с чего вообще все это придумала, а сам Джон за собой помнил только ту историю с ночным визитом Дени, да и там он ничего запредельного не сделал, а уж учитывая критичность ситуации и возможные последствия… Кинвару его доводы не волновали. Колючие и злые глаза пылали алым, а двери перед ним снова и снова захлопывались. Окончилось все тем, что Джон, утратив терпение, в один холодный дождливый вечер влез к ней в окно и…
— Идиот! — от истошного визга Джон аж пригнулся и очень удачно вышло — над головой просвистела стеклянная чернильница, расколотилась об стенку и разлилась темной лужей. — Совсем умом тронулся! А если бы ты грохнулся отсюда?! Да она меня лично, своей рукой, на ленты накромсает, если хоть волос с твоей бестолковой головы упадет!
— Там карниз широкий, я по нему спокойно дошел до твоего окна, — усмехнулся он, вспоминая, как дважды чуть не навернулся вниз с этой узкой каменной полоски, но Кинваре ни к чему эта информация.
— Уйди! — потребовала она. — Просто уйди! Через дверь! — широкий алый рукав плеснул, когда рука ее властно указала на дверь. Отвернулась и смотрит в стену, в потолок, на огонь в камине, куда угодно, лишь бы не на него и катится хрустальная капля, прочерчивая по щеке влажную дорожку, что было для Джона явным знаком прекращать это представление.
— Нет уж! — прекращать не хотелось. — Как вошел так и обратно выйду! — и в сторону окна уверенно направился.
Успел сделать несколько шагов до того, как сзади обхватили и прижались крепко.
— Пламя Владыки! Ну каким же ты бываешь невыносимым!
Вышел Джон, как она того и желала — через дверь. Уже ближе к рассвету.
Прошел через коридоры и переходы, не глядя по сторонам и ничего вообще не замечая вокруг. Тронный зал Драконьего Камня был пуст в этот час. Гулкая жутковатая тишина оглушала. Холодный тусклый свет из высоких узких окон стелился бледными полосками на темный камень. Даже от звука собственных шагов сделалось неуютно и Джон поспешил преодолеть расстояние между дверями и троном, опустился на ступени, сел и уронил голову совсем низко, занавешиваясь волосами. На душе было пусто и мерзко и не вытравить ничем, не стереть никак это чувство! Джон стиснул зубы, задавливая растущий внутри стон. Вдохнул глубоко, чуть задержал дыхание, успокаиваясь и шумно выдохнул.
Вскинул голову на звуки шагов — к нему шла Дейнерис. Вся белая и бледная, похожая на призрак. И траурная паутина ажурной черной шали опутывает плечи.
Вокруг глаз залегли глубокие тени и сама она вся измучена и обессилена — это стало ясно, когда она подошла и молча опустилась рядом, повернула голову и так же молча посмотрела. Погладила его по щеке, прикрыла глаза и обхватила за шею, прижимаясь вздрагивающим телом.
Она пришла сюда с той же целью, в том же состоянии и в поисках все того же, что и он. Им одинаково плохо. Гадко и пусто. Мерзостное состояние, которое никак не выходит сбросить, от которого не отмыться ничем — только пережить. Перетерпеть. От них зависит слишком многое и на них завязано бессчетное количество жизней. И когда только успели взвалить на себя новые обязательства? Ничто ведь не предвещало, было легко и хорошо, похоже на беспечный танец, только вот куда-то не в ту сторону их вынесло в итоге.
Джон прикусил губу до крови, но все равно у него вырвалось, не стон даже и не крик, а сдавленное рычание. В сердце росла и ширилась черная дыра, источала ядовитую горечь. Он стиснул сильнее ее плечи, зажмурился крепко, до рези в глазах и все равно предательская соленая влага просочилась сквозь ресницы.
Дени ни слова не сказала, только молча стирала слезы с его лица прохладными пальцами и сама плакала, смыкала веки и по щекам струились соленые ручейки.
Как же они дошли до такого? Вопрос так и остался невысказанным, все равно ведь ответа нет.
— Что же мы с тобой делаем? — едва слышно прошелестел ее голос.
Созвучие, оно всегда у них было. Он подумал — она сказала. Разными словами, но об одном.
Джон склонился к ней и поцеловал — нежно и мягко размыкая ее губы. Она ответила, скользнула языком ему навстречу, поддаваясь давно в них тлеющему импульсу. Они целовались и никак не могли остановиться, хотя оба были насквозь пропитаны чужими вкусами и запахами и несли на себе следы чужой любви. Пожалуй, самый их кошмарный поцелуй и все равно — сладкий.
Туманная липкая безысходность, шипя и корчась, отступала прочь, на смену ей приходило теплое и золотистое, окутывало мерцающей дымкой, а где-то высоко и глубоко надломилось и трещина поползла по незримому и неосязаемому.
Глухой резкий стук заставил их отпрянуть друг от друга. Снова, снова и снова колотилась в стекло обезумевшая птица, разбиваясь в кровь, пока не отвалилась и не канула бесшумно в туманную мглу. Вниз по стеклу, по налипшим перьям, ползли кровавые тонкие потеки.
Джон тяжело вздохнул. Как же он устал! И как должно быть устала Дени!
Она поднялась и подошла к окну, смотрела на кровавые разводы, Джон тоже подошел. Рука было дернулась обнять ее, но так и не коснулась плеча.
— С каждым разом все ближе, — голос ее бесцветный, как нынешнее утро.
— Мы придумаем что-нибудь, — его голос звучал ничуть не лучше.
— А это точно будем мы? — она горько усмехнулась. — Или снова все придумают за нас?
Самая изощренная и жестокая пытка — неизвестность. А невозможность действовать вкупе с завязанными глазами — хуже смерти. Их просто медленно сведут с ума извечным прицелом в затылок, доведут до срыва и уничтожат — все повторится.
Надо отвлечься. Любой ценой выскочить из ловушки, куда их терпеливо заманивают, а они идут — снова. Когда они успели потерять себя? Когда они стали вдруг осторожны? И когда им эта осторожность помогала? В конце концов, у них есть всего лишь одна жизнь.
— Дени, — позвал ее и улыбнулся, когда она посмотрела. — Поиграем? — предложил он второй раз и протянул ей руку.
И в этот раз по его открытой ладони пробежались щекочущие прикосновения прохладных пальцев.
— Да, — она улыбнулась в ответ, — думаю, это то, что нам сейчас нужно.

+2

173

Закатное солнце приятно ласкало закрытые веки, легкий ветерок шелестел где-то наверху, перебирал листья, качал ветви, не долетая до прогретой земли и зеленой травы, где Джон уснул нечаянно, хоть и не собирался. Он сюда сбежал в одиночестве и некому было вытащить его из слишком глубоких раздумий и последующего глубокого сна. Сейчас вот проснулся от чириканья какой-то мелкой птицы — проснулся сразу и резко. К птицам, даже самым обыкновенным и безобидным, здесь относились с недавних пор с настороженной недоверчивостью, но вроде бы это была просто пустоголовая пичужка, скачущая с ветки на ветку, хотя Джон еще некоторое время всматривался, пока птица не упорхнула вдогонку за каким-то жуком.
Джон упал обратно и только теперь обратил внимание, что черт знает откуда взявшийся зеленый вьюнок, усеянный мелкими голубоватыми цветочками, похожими на колокольчики, впутан ему в волосы накрепко и на плечо наполз и вокруг запястья левой руки тоже обвился, можно было даже подумать, что вьюнок этот осмысленно вполне собой его опутал, желая связать и не отпустить.
— Ага, еще скажи, что придушить, — сказал он негромко себе самому, — тело утащить в землю, под корни, чтоб питаться после.
И на миг застыл, ошарашенный собственной мыслью — плотоядные вьюнки, пьющие кровь розы… откуда это все в его голову лезет последнее время? И к чему эти мысли и образы его ведут? И ведут ли к чему-то или просто фантазия разыгралась? Сказку что ли придумать для Искорки про чудесный сад, из которого никто живым не уходил? И чардрево в тот сад обязательно поместить не забыть, самое место будет.
— Вот уж кому рассказать чем ты на досуге занимаешься — не поверят ни за что! — раздался над ним голос знакомый и насмешливый.
Только его тут не хватало! Джон уже готов был бросить попытки выпутать волосы из цепкой упругой плети и просто рвануть посильнее или перерезать и без разницы что — волосы или настырный вьюнок.
— Молчи. Вот просто ради мира во всем мире — молчи, — проговорил Джон, как ему казалось мрачно и серьезно, но вышло весело.
— Я молчу, — миролюбиво отозвался Герольд и рухнул рядом на колени, — а ты сиди спокойно, сейчас распутаю.
Раз уж угодил в глупую ситуацию — не делай так, чтоб выглядеть еще глупее, подумал он про себя и оставил попытки вырваться из плена самостоятельно.
Герольд неожиданно быстро высвободил упругий зеленый побег, распутал его и завитки волос, даже ни одного хрупкого цветка не надломив и не помяв.
— Свободен! — торжественно объявили ему меньше чем через минуту.
— Спасибо, — тихо сказал Джон, избегая смеющегося взгляда.
— Зови, если снова… — не договорил Дейн и насмешливость его тона сбила возникшую вдруг неловкость, возвращая все в привычное русло.
— Итак? — Джон вопросительно на него уставился. — Ты же не случайно сюда забрел, я прав? И не для того, чтоб меня спасать от ползающих тут цветочков. Так зачем?
Были они сейчас очень близко, почти соприкасались. Ощущалось чужое тепло и дыхание, биение жизни. И говорить можно тихо-тихо, почти шептать. Можно уловить мельчайшие нюансы и перемены настроения. Идеальное расстояние для разговора — на таком не солжешь и ничего не спрячешь. Им давно пора.
Герольд чуть помолчал, посмотрел в небо, негромко кашлянул, после посмотрел на готовый вот-вот распуститься и расцвести жасминовый куст, еще немного помолчал, будто первые слова никак подобрать не мог, а дальше между ними случился один из самых странных диалогов за все время, на протяжении коего оба они сохраняли какое-то совершенно нездоровое спокойствие и благодушие.
— Наш последний разговор. Вероятно ты кое в чем, не во всем разумеется, был прав.
— Да, самую малость.
— А я вероятно в чем-то ошибался.
— Всем нам свойственно ошибаться временами.
— И мы оба сказали некоторое количество не самых приятных слов.
— Погорячились, бывает.
— Приносить извинения не собираюсь.
— Разумеется.
— И от тебя их не жду.
— Конечно.
— И мы не станем больше все это обсуждать.
— Как пожелаешь.
— Ты нарочно?! — первым не выдержал и взорвался Герольд.
— Что? — Джон усиленно делал вид, что не понимает в чем дело.
— Во всем со мной соглашаешься! — выпалили ему в лицо обвинительно.
— На тебя не угодишь, — Джон закатил глаза и тоже сдался. — Знаешь, ты порой по степени капризности и избалованности приближаешься к Искорке, только вот она милая маленькая девочка, а у тебя какие будут оправдания?
— Ну-у-у… — протянул Герольд, задумавшись на секунду, — я конечно не маленькая девочка, но тоже бываю милым.
— В каком месте?! — не удержавшись, фыркнул Джон в ответ.
— Показать? — игриво выгнули бровь напротив.
— Обойдусь, — отвернулся Джон, игнорируя этот выпад, и упал обратно в траву, сминая нещадно колокольчики.
Отсюда смотреть на ироничное смеющее выражение лиловых глаз было интереснее, впрочем, созерцание это вышло недолгим, потому что взгляд Герольда скользнул чуть вниз и замер, а вся ирония из него напрочь улетучилась и стал он в одно мгновение серьезен и задумчив. Брови даже сошлись тревожно к переносице. И нижнюю губу закусил бессознательно, уродуя красивый контур — Джон уже достаточно хорошо выучил рыцаря, чтоб опознать состояние глубокой задумчивости. Что на него так внезапно нашло?
Проследив за направлением взгляда, Джон понял — что. Легкий короткий камзол на нем давно был расстегнут, а сейчас и шнуровка на рубашке распустилась, темно-красная тонкая ткань сползла в сторону и стали видны шрамы. К ним-то и прилип взгляд Герольда.
— Я наверное никогда не привыкну к таким вещам, — он чуть скривился, словно ему было не совсем хорошо от увиденного, — заставляют чувствовать себя таким мелким, незначительным на фоне огромного неизведанного мира. Вы с ней иначе все видите, да?
— Немного иначе, полагаю, — неуверенно сказал Джон, — это сложно объяснить. Дени все это видела еще тогда, наверное она сможет рассказать про разницу в восприятии до и после… своей смерти. Спроси ее, если уж так интересно.
— Представляю, куда она меня пошлет с такими вопросами, — хохотнул Герольд беззлобно.
— Хорошее направление, — одобрил Джон, — я бы послал туда же. И ты, думаю, тоже, окажись ты на ее месте.
Рыцарь ничего ему не ответил, улегся только рядом и уставился на плывущие по небу облака, румяно-розовые, подсвеченные закатным солнцем. Джон тоже какое-то время посозерцал всю эту красоту и негромко позвал:
— Герольд.
— А? — отозвался тот сразу же, будто ждал.
— Как Десмера? Есть что-то, что мне лучше знать? — надо было сразу спросить про нее, потому что висело тяжелое напоминание в голове еще с Простора.
— Лучше, чем могла бы, но хуже, чем предполагалось, — Дейн перекатился на бок и облокотившись на руку, посмотрел внимательно, словно хотел мысли прочесть в голове Джона.
— У Дени есть повод для волнений? — на саму Десмеру ему было глубоко плевать.
— Надеюсь, что нет, но сам понимаешь… — Герольд многозначительно не договорил, явно подразумевая непредсказуемый характер леди Редвин. — Знаешь, что меня больше всего бесит? — внезапно вскипел он. — Придумали все вы двое, а разгребать последствия пришлось почему-то мне!
Наверное воспоминания об этих моментах должны были стать не самыми приятными, но почему-то не стали — как и все, произошедшее в Просторе. Потому что именно эти события расставили окончательно все по местам, на многое открыли глаза, многое заставили пересмотреть, помогли понять. Это было странное время. Свою задачу они выполнили и в игру вступил Квентин, все же прочие болтались без дела и не знали чем себя занять. На территории Хайгардена сверх необходимого никто не любил бывать, все время старались проводить в лагере, там было спокойнее, привычнее. Они много пили и много спорили в ту жаркую бессонную ночь, чудом только не переругавшись в пух и прах. Искали решение и не находили, пока случайно они с Дени не нащупали ниточку мысли, совершенно безумной и откровенно жестокой, и за мысль эту лихорадочно ухватились, развили ее и решение было принято. Осталось только объяснить Искорке чего они от нее хотят, это было не так уж сложно, как могло показаться. Герольд, опустивший голову на руки и вроде как задремавший, вдруг вскинулся и тихо, но очень отчетливо спросил:
— А если она откажется?
— Искорка? — недоуменно нахмурила брови Дени. — С чего бы?
— Я о Десмере, — уточнил рыцарь.
— У нее не будет выбора, — Джон даже голос свой в первую секунду не узнал и не успел ничего подумать, потому что на лице Дени расцвела улыбка и он перестал видеть что-то кроме нее.
А ведь для Герольда это время тоже стало своего рода испытанием, пришла к Джону запоздалая мысль. Много что ему открылось о мире, себе самом и женщине, что он назвал своей богиней и королевой и за которой так слепо и доверчиво пошел, но спроси его — не скажет. Даже если припереть к стенке неопровержимыми доказательствами — в лицо рассмеется и будет все отрицать. Поэтому ничего такого Джон говорить не собирался, а вот поинтересоваться насколько «хуже, чем предполагалось» все обстоит с Десмерой, было бы нелишним. Лучше заранее знать о вероятных сложностях, особенно если это сложности с живыми людьми.
— Совсем невыносимо было? — спросил он еще и потому, что перед Герольдом некоторое чувство вины все же было — за ту головную боль, что они ему нечаянно подбросили в дорогу.
— Весь путь до Арбора — то сны, то истерики, то бесконечные разговоры по кругу, то сама на шею вешается, то шарахается как от чумного, то обними ее, то не подходи и вообще с глаз исчезни, стань невидимым… Про тьму, про розу, про чудовищ, про шелест крыльев в голове — до тошноты наслушался. Чудо, что я умом не тронулся и в петлю не влез!
— Обещание лично ее доставить с тебя лорд Редвин вроде не под пыткой получил, так что сам отчасти виноват, — счел нужным напомнить Джон.
— Под пыткой, в самом прямом и незатейливом понимании, мне было бы проще ни на что не соглашаться, — посетовал тот и уже откровенно пожаловался, закатывая глаза: — Ты не представляешь, какой это был кошмар! Я в жизни не встречал человека столь подозрительного и упертого!
— Учитывая все пережитое, — справедливо заметил Джон, — сложно осуждать его за излишнюю подозрительность.
Наверняка Герольду было что сказать в ответ, вероятно даже возразить и такие неоспоримые аргументы привести, что Джону пришлось бы с ним согласиться, но… весь их разговор был забыт в один миг, а сами они подскочили, будто какая-то неведомая сила заменила мягкую траву под ними поверхностью раскаленной сковородки. Оба впились глазами в ближайшие густые заросли шиповника, потому что оттуда раздался громкий угрожающий треск, раздраженные шипение, невнятные вскрики и наконец из тени и зеленеющих ветвей выкатилось перед ними нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся всего лишь Искоркой, но в каком виде! И Джон и Герольд с полным правом могли считать себя людьми много что повидавшими и мало чему могущими удивиться, но сейчас оба в немом обалдении застыли и взирали со смесью ужаса и изумления на стоящую перед ними чудо-девочку. Еще подбирался к ним и начинал уже прорываться негромкими всхлипами смех.
— Твою мать… — тихо выразил их общее мнение Герольд.
— Не поминай, а то свалится с дерева прямо тебе на голову, — машинально одернул его Джон.
Искорка смотрела невозмутимо своими громадными глазищами и сияла улыбкой. Платье, бывшее наверное когда-то белым, сейчас было все перепачкано пылью, землей, какими-то акварельными болотными разводами и чем-то красным, вдобавок еще и изодрано нещадно, местами просто в ленты, а один край совершенно очевидно подпален и вовремя потушен. На волосы смотреть было просто страшно — в диком спутанном хаосе из золотистых кудрей просматривались обломки тонких веток, смятые цветы, хвойные иголки, листья и одинокая лента золотого атласа одним концом все еще каким-то чудом держалась на волосах, другим же концом терялась в зарослях шиповника, сквозь которые напролом лезла Искорка. Вся исцарапана до крови, на лице даже пара отчетливых тонких росчерков от злых колючих шипов. И без туфель. Чулки наверное тоже были белого цвета когда-то, сейчас же серо-зеленые от пыли и травы. Самым же поразительным во всем этом безобразии было то, что даже в таком виде она была воплощенное очарование.
— А вы тут тоже прячетесь, да? — радостно вопросила мелкая катастрофа. — А от кого? — и уже Джону на колени влезть успела, уселась удобно и покрытые многочисленными кровоточащими царапинами ручки обняли его за шею.
— Мы от всех тут прячемся, но видать плохо, раз ты нашла, — Джон наконец обрел дар речи. — А ты, надо полагать, от Лиры снова убежала?
— Ага, — качнулись золотистые кудри.
— И теперь бедная девушка бегает и разыскивает тебя в панике по всему замку, если не всему острову.
— Да, кажется кто-то звал меня, — ничуть не смутясь, подтвердила она, — я слышала отдаленное эхо, — и бровки очаровательно нахмурила, будто в сомнении.
— И что мне с тобой делать прикажешь? — Джон попытался аккуратно вытащить из ее волос ветку, но та впутана была намертво.
— Спрятать, когда придет Лира! — тут же выпалила Искорка, озаряя мир сияющей улыбкой. — И сказать ей, что меня тут не пробегало, ага?
— Неа, — так же радостно и в тон ей отозвался Джон.
— Тогда я побежала! — она дернулась было от него, но Джон ждал чего-то подобного и успел перехватить и удержать.
— Куда собралась? Нет уж! Будешь сидеть и ждать Лиру!
— Пожалуйста, — все же попробовала та, свела брови умоляющим домиком и ресницами захлопала — прямо как Дейнерис.
— Нет, детка, — Джон отрицательно покачал головой, обнимая ее покрепче на всякий случай, — помогать тебе изводить Лиру я не стану.
— Я не извожу, я просто…
— Расстраиваешь ее.
— Нет!
— Да! Она тебя, между прочим, очень любит, — это был единственный аргумент, способный подействовать.
— Я тоже ее люблю… — улыбка сразу поникла, глаза стыдливо прикрылись.
— Не убегай — сейчас, а лучше бы и еще пару дней после, — уговорить на большее все равно нереально. — Дай ей отдохнуть от бесконечной беготни за тобой.
Кивнуть согласно или тряхнуть локонами в упрямом отрицании Искорка не успела — ветви жасмина чуть качнулись и из-за них вышла Лира, не пожелавшая продираться за Искоркой через шиповник и решившая обойти колючие заросли.
— Итак, юная леди, что скажете в свое оправдание? — фиалковые глаза смеялись и сводили на нет попытку выглядеть строгой и рассерженной.
— Я не нарочно…? — неуверенно протянула Искорка, прижимаясь к Джону, будто защиты искала.
— Не нарочно от меня бегаешь? — голос у нее красивый, мелодичный и очень теплый, завернуться в него хочется, как в меховое покрывало. — Про твой кошмарный вид я и вовсе молчу.
— Прости…? — и такая непоколебимая уверенность, что простят и все сойдет с рук.
— Прощу, конечно, — Лира перекинула растрепанную, наполовину расплетенную косу за спину, — но буду сердита как минимум весь сегодняшний вечер!
— А я буду очень послушной, — тут же предложила Искорка, — и ты не сможешь долго на меня злиться.
— Посмотрим, — с обещаниями и решениями Лира не спешила. — А теперь надевай туфли и живо за мной, без капризов и твоих этих большущих глаз! Одним богам только ведомо сколько времени придется угробить на твои волосы.
Только сейчас Джон заметил, что Лира за длинные серебристые завязки держит пару кукольных туфелек, украшенных сверкающей бисерной россыпью.
— Долго бегала? — спросил он, пока Искорка с помощью Лиры натягивала туфли и завязывала тесемки.
— Третий час пошел, — сдула с лица выбившуюся из косы медовую прядь и посмотрела прямо в глаза, пухлые губы чуть приоткрылись, язык скользнул по ним, облизывая. — Спасибо, — на самой грани слышимости шепнула она, Джон больше прочел по губам, нежели услышал.
— За что? — так же беззвучно спросил он.
— Сам знаешь, — так же беззвучно шепнула и подмигнула лукаво.
Внимательный заинтересованный взгляд Джон прямо кожей ощутил и улыбнулся про себя. Нет, рыцарь, ты не поймаешь это незримое, витающее в воздухе, хоть и отчаянно пытаешься, подумал он, провожая глазами Искорку и Лиру, что удалялись, держась за руки и уже о чем-то своем примирительно щебеча.
— Удивительно, — подал наконец голос Герольд, все это время молчавший, будто его тут и не было. — Она вас двоих и правда слушается. Еще немного Квентина. И даже эту, Лиру, — последние слова рыцарь произнес сухо и неприязненно.
— Не нравится она тебе, да? — слова о том кого слушается или нет Искорка и уж тем более по каким причинам она это делает Джон проигнорировал, не желая обсуждать.
— Не нравится, — не стал отрицать Дейн. — Зато тебе, смотрю, эта… девица вполне по вкусу. Знаешь, вот не думал, что таким странным способом уверюсь, что да, все-таки вы с Дейнерис и правда одной крови! Истинные драконы — хватаете все красивое и блестящее!
— Вроде не дитя давно, а все в сказки веришь, — уколол, не удержался. — Настоящим драконам плевать на красоту и блеск, их влекут другие сокровища.
Герольд ему ничего не ответил, а перевернулся на живот и принялся грызть сорванную травинку, то хмурясь, то слегка улыбаясь уголками губ, своим каким-то мыслям.
А мысли Джона, вполне ожидаемо после всего, обратились к медовым косам, фиалковым глазам и слишком низкому вырезу ее сегодняшнего платья, куда взгляд сам собой сползал то и дело, в общем все мысли его устремились к Лире.
Герольд был прав — она нравилась ему, прежде всего тем, что была умна. Многое замечала, умела чувствовать момент и прекрасно умела быть хорошенькой дурочкой — когда требовалось. И беззаветно любила Дени, была ей предана. Казалось бы, ну в чем тут ценность? Да этих девочек, ее боготворящих, штук двадцать точно по замку бегает, каждая любит свою королеву всем сердцем. Но глаза есть только у Лиры, все прочие любят слепо, не догадываясь кого они любят. Лира прекрасно знала кто перед ней и все равно любила — вопреки и наперекор.
Хотя конечно отношения его с любимицей королевы простыми не были и много всего интересного произошло, прежде чем установилась меж ними вот эта доверительно-игривая легкость. Красавица Лира прекрасно понимала, что нравится и пользовалась этим самым бессовестным образом. Играла. Прощупывала границы допустимого. Дергала за хвост дракона, не скрывая желания разбудить и посмотреть чем все окончится, будучи убеждена в своей полнейшей безопасности. И своего добилась. Затронула всерьез. Умудрилась пробить броню на сердце и позволила себе больше, чем просто лишнее, только вот с реакцией просчиталась. После того как с розовых пухлых губ слетели неосторожные слова о нем и Дейнерис, Джон попросту перестал ее замечать — в самом прямом смысле. Взгляд его скользил по ней, как по пустому месту, ее слова стали фоновым шумом, чем-то сродни плеску волн за окнами, в который никогда никто не вслушивается, а встречаясь с ней в замке или в саду он проходил мимо, ни на миг не останавливаясь.
Осознав происходящее, Лира первым делом побежала к королеве, в надежде, что та поспособствует их примирению, только вот Дейнерис надежд не оправдала, заявив, чтоб сами разбирались, а ее не смели больше по пустякам отвлекать и засела за свои рисунки. Она в то время делала для Джендри какие-то эскизы узоров на доспехи и они целыми днями, увлеченно перешептываясь, склонялись над столами, где были рассыпаны многочисленные бумаги, громко спорили, доказывая каждый свою правоту, ругались раз по десять на дню и столько же раз мирились. Всех же, кто мешал им, выдворяли под разными предлогами, а кого-то и вовсе прямым текстом, не стесняясь, слали в не самое приличное место.
Поняв, что королева вся в творческой экзальтации пребывает и решать проблемы своей фаворитки не настроена вовсе, Лира завела какие-то запутанные многоступенчатые интриги, по итогу оказавшиеся абсолютно бестолковыми. Хвала всем богам, ума у медовой красавицы хватило, чтоб не использовать в своих манипуляциях Искорку, то ли сама она считала неприемлемым такое для себя, то ли догадывалась, что подобный ход ей не только Джон не простит никогда, но и королева будет крайне недовольна, а у той разбег от легкого недовольства до сжигающей все на своем пути ярости три секунды.
Следующим шагом стала попытка всеми правдами и неправдами пробудить в Джоне чувство вины. Жаловалась Лира всем и каждому о своих переживаниях, лила горькие слезы, теряла аппетит, была бледна и несчастна, нарочно попадалась на глаза то и дело, лезла под ноги, щедро предоставляя возможности полюбоваться на ее ужасные страдания от ссоры с ним и всем видом своим намекая, что хватит уже мучить девушку, пора бы примириться.
Виноватым себя Джон упорно не чувствовал, от того, что ни малейшего намерения как-то ее мучить не имел, а тактика подчеркнутого безразличия была им избрана от греха подальше и с целью обезопасить забалованную королевскую любимицу от вспышки его гнева, коя могла повлечь последствия самые неприятные и печальные. И конечно же, он благополучно проморгал момент, когда льющиеся из фиалковых глаз слезы утратили всякую фальшь и стали совершено искренни, а показная печаль сменилась всамделишной истерикой. И возьми Джон на себя труд присмотреться к ней повнимательнее, то увидел бы, что давно она все поняла, готова нести повинную голову и вымаливать прощение; и разумеется в этом случае он бы сам к ней пришел на разговор, выслушал слезные извинения, после обнял бы, успокоил и предложил забыть случившуюся меж ними размолвку, но он не присмотрелся, ничего не заметил, чем вероятно и спровоцировал дальнейший шаг.
Любая другая девица на ее месте давно смирилась бы и оставила все на волю богов, но это была Лира и смиряться она не умела. Исчерпав все, относительно разумные, способы до Джона достучаться, она прибегла к способу, не самому разумному, хотя, что уж скрывать, очень действенному.
Извинения, долгие и глубокие, все же были принесены и были приняты, при этом она не произнесла ни слова. Джон тоже ни слова не сказал, зато чуть не выдрал подлокотники из несчастного кресла, когда она плавно на колени опустилась перед ним и на некоторое время вырвала его из реальности. А после так и осталась на коленях меж его широко разведенных бедер сидеть, прижалась щекой и смотрела снизу вверх расширенными зрачками, хватала воздух влажно блестящими губами и никак дыхание восстановить не могла. Маленькая горячая ладошка осторожно и робко, словно боясь, что оттолкнут, скользнула по животу вверх, невесомо совсем, почти бесплотно дотронулись кончики пальцев, погладили самый нижний шрам. Длинные ресницы дрогнули — сомневается, что ей можно так прикасаться, но очень уж хочется.
— Итак, я прощена? — невинным голоском пролепетала Лира, не отрывая от него зачарованного взгляда.
Джон молчал, играясь с локоном ее волос и рассматривая красивое личико на своих коленях, выискивая в ней хоть каплю смущения и не находил. Ум и красота, соединенные в одном женском теле, все же убийственное сочетание, подумалось ему тогда.
Медовый локон спружинил, отпущенный на волю, а рука его вползла в распущенные густые волосы, захватывая пригоршню шелковых прядей, сжала крепко, накручивая на кулак и оттянула назад. Голова покорно откинулась. Застывший взгляд устремился в пустоту. Губы разомкнулись, приоткрылись, как бы говоря о своей готовности повторить все еще раз, если только он того пожелает.
Нравилось. Как же ему нравилось в руках держать эту куклу! Гнуть и вертеть ее на разные лады. До дрожи нравилась ее нынешняя послушность и безмолвность. Неподвижность, за которой в панике сжимается сердце, потому что она не знает что он сделает в следующий момент.
Ничего он с ней не сделает, ведь это Лира.
Пальцы разжались, волосы свободно рассыпались по спине.
— Так, что? Мы снова друзья? — голос ее звучал обеспокоенно.
Джон закатил глаза — как будто после того, что она тут вытворила, есть какие-то еще варианты.
— Ну конечно, — сказал он вслух, а про себя подумал, что конечно же они не друзья, они — семья, а в семье чего только не случается, включая дурацкие размолвки и очень странные примирения.
***
Игральные кости с дробным перестуком снова и снова рассыпались по колченогому столику. Незамысловатый ритуал игры позволял убивать время, отвлекал мысли и пока еще не успел до тошноты надоесть, хотя Джон уже предчувствовал — еще пара дней и он смотреть не сможет без содрогания на отшлифованные костяные кубики, и как только Дейву не надоедает в это играть все время?
Бодрое постукивание каблучков зародилось вдалеке, приблизилось, стало совсем громким и наконец стихло, а перед ними появилась Лира, облаченная в сверкающее серебристое платье с нестерпимо низким вырезом на груди. И аромат, травно-пряный, приполз за ней шлейфом и утвердился под мрачными сводами. Собралась она было уже протиснуться внутрь мимо поскрипывающей петлями двери, но твердой дланью Дейва была остановлена, поймана аккуратно под локоток и обратно выдворена. К умоляющему щебетанию ее чарующего голоска смотритель остался безучастен.
— Не положено! — он был неумолим, как сама судьба.
— Ох, какой же ты скучный, Дейв! — в сердцах припечатала Лира. — Зануда, помешанный на правилах!
Вступать в перепалку с королевской любимицей смотритель благоразумно не стал, а учтиво склонив голову на прощание, удалился, позвякивая ключами на связке и насвистывая что-то веселое и немного фальшивя при том.
Лира покосилась ему вслед, прильнула к решетке прямо своим вызывающим декольте и заговорщически поблескивая глазами, прошептала:
— Я думаю, что нашего смотрителя в одно из полнолуний лорд Станнис покусал, пока еще тут хозяйничал, и он стал вот таким, как сейчас — правильным до занудства.
— Ты знала его? Станниса? — странно было Джону слышать это имя от нее.
— Откуда бы? — изумилась Лира. — Но видела конечно и наслышана была немало. Он долго здесь жил и был не самым плохим, что могло случиться с этим местом.
— Знаешь, учитывая все обстоятельства, Станнис пожалуй лучшее, что могло случиться с Драконьим Камнем.
— Так говоришь, словно знал его, — в голосе Лиры прозвучало легкое сомнение.
— И довольно неплохо, правда недолго по времени. Он был неплохим человеком, хоть и своеобразным.
Будь у него выбор, Джон предпочел бы в противниках Станниса — и сейчас и тогда. При всех его многочисленных недостатках, Станнис был в разы достойнее того, с чем приходилось иметь дело теперь. Уж не говоря о Серсее. Лире, разумеется, все это было совершенно ни к чему знать, посему мысль эту Джон оставил при себе, а Лире улыбнулся, поймал тонкую кисть руки, затянул через прутья решетки внутрь и прикоснулся губами к гладкой коже, сразу сбив ее на мысли о всякой ерунде.
Лира уже не первый раз к нему сюда приходит, всегда очаровательно-неуместная среди камня, мрака, тревожного рыжего света факелов и гулкой прохлады. Эхо разносит легкомысленный стук каблучков, она смеется, рассказывает все и ничего важного — она не для этого сюда приходит. И каждый раз притаскивает с собой какие-то плюшки, кексы…
— Ты и правда думаешь, что Дейв меня тут голодом морит? — как-то спросил он.
— Нет конечно, — передернула она в ответ плечами, — я просто выражаю сочувствие, как умею.
— Ты меня жалеть что ли вздумала?! — тут же вспыхнул Джон.
— О, сейчас начнется песня о том, как суровые и грозные мужчины не нуждаются ни в чьей жалости, — приложив руку к груди, патетично простонала Лира. — Но очень прошу принять во внимание нежное мое девичье сердечко. И еще прошу уважать чужие чувства и то как они проявляются — в данном случае совершенно безобидно!
Выпалив все это, она с самым невинным видом поинтересовалась, приседая в глубоком реверансе:
— Кексик, ваше высочество? Сегодня вишневый.
Претензия за жалость и правда была глупой. Оставалось только улыбнуться и взять тот самый игриво-вишневый кексик из ее рук.
— Повезло, что я не видела своими глазами, как все случилось, мне и без того было плохо, я проплакала целую ночь, — она подошла ближе и зашептала тихо, словно кто-то тут их подслушать мог. — Не делайте так больше, пожалуйста, — глаза ее сделались влажными, ресницы заморгали часто, — это по-настоящему страшно.
Руки ее сжались на прутьях решетки так сильно, что вены на запястьях обозначились. Она всхлипнула и стала на мгновение той кем и должна бы быть — юной девушкой, которая почти ничего еще толком не видела и не знает какой уродливой может быть жизнь. Но она знает. Эта девочка умеет перешагивать через окровавленное тело, изящным жестом юбки подбирая и не слышать криков боли. Так что сострадательность ее, хоть и искренняя, но крайне избирательная.

Не только Лира спускалась к нему с визитами. Кинвара пришла ровно один раз, печально вздохнула в ответ на улыбку, по вздоху этому было понятно, что сказать у нее есть что и немало, но говорить она уже ничего не желает, потому что не видит смысла. Пошепталась о том, что без него происходит в замке и на острове, а после рассказала, что видела в пламени письма с разными гербами на печатях и трехглавый дракон, на красном сургуче оттиснутый, там отчетливо просматривался и тонкие белые руки письма те брали, ломали печати, одну за одной и долго перебирали в задумчивости.
Джон только руками развел, предложив отправиться с этим видением к принцу Мартеллу, он тут единственный обширную переписку вел, выплетая пером и чернилами узор интриг.
— Но писем, отмеченных солнцем, я там не видела, а вот запечатанное драконом — да, — тут же возразила Кинвара.
— И что? Тебе ли не знать, что некоторые довольно интересные письма, отправленные от моего или Дейнерис имени, писал Квентин, — весело подмигнул ей Джон.
Уходила Кинвара в глубокой задумчивости, никаких сомнений не было в том к кому она направляется и Джон немного даже посочувствовал Квентину.
Сам дорнийский принц явился через день после Кинвары и никаких упреков, вопреки ожиданиям Джона, не высказал, а саму Кинвару и вовсе упомянул один раз и вскользь.
Сперва перед дверной решеткой возник насупленный и недовольный Дейв, провозгласивший мрачно:
— Принц Мартелл, — и широкий жест в сторону сделал и из той стороны сразу же скользнул бесшумным шагом Квентин и белозубо улыбнулся.
— Вы бы, ваше высочество, часы аудиенций назначили что ли, чтоб хоть какой-никакой порядок навести, — высказал Дейв, видно давно зреющую у него мысль. — Сил нет уже никаких терпеть и вас и визитеров ваших! Ходят и ходят, ходят и ходят… Не темница, а проходной двор! И когда вы уже провалитесь к чертовой матери от меня?
— А знаешь что, Дейв? — прищуря лукаво глаз, заявил Джон на эти ругательства. — Я тут намедни принял решение, что, пожалуй, останусь насовсем. Нравится мне тут! Тихо, хорошо, не жарко опять же… В общем, остаюсь жить!
— Да уберегите меня Семеро! — тут же выпал Дейв в ужасе, округляя свой единственный глаз и на всякий случай тут же старательно и троекратно поплевал через левое плечо, после поспешно удалился, а гулкое эхо подземелий доносило его негодующее бурчание: — К ее милости надо идти, вот что! Прямо завтра и отправлюсь, пускай забирает. Какой же порядок, когда такой балаган? Прямо к королеве пойду, в ноги брошусь, не откажет… и где только я так нагрешил?
— Я смотрю, у тебя тут веселье, — глаза Квентина смеялись.
— Да, не дают скучать, — Джон сделал несколько шагов вперед, приближаясь к решетке. — Здравствуй, Квентин.
— Здравствуй, Эйгон, — легкий наклон головы мог бы незамеченным остаться, если бы прядь волос не качнулась.
— Итак, — Джон сложил руки на груди, будто хотел закрыться и сохранить свои секреты, — что у нас случилось?
— С чего ты решил, что случилось?
— Иначе бы ты не стоял сейчас передо мной.
— Я мог прийти по просьбе королевы. Или потому, что испытываю некоторое волнение на счет твоей персоны. Тебе какой вариант больше нравится?
— Мне нравится правда.
— То есть ты обвиняешь меня во лжи? — тут же ужаснулся Квентин.
— Как я могу? Ты же никогда не лжешь, — так оно и было, если закрыть глаза на много мелких и значительных нюансов.
Чуть подумав, Квентин вздохнул и маска с его лица осыпалась, будто кто-то сдул ее и сразу принц весь поник и даже стал чуточку старше выглядеть.
— Я почувствовал неладное за несколько месяцев до того, как нас с Герольдом настигли тревожные вести из Вестероса. Не знал деталей, ничего вообще не знал, но отчетливо понимал, что нам надо завершать свое путешествие и возвращаться. Мы бы смертельно опоздали, если бы не прислушались к моей интуиции.
— Очень интересно было послушать, только к чему ты это?
— А позже, когда пришло послание из Залива Драконов, меня все отговаривали от столь безумного поступка, говорили, что это ловушка, что королева Дейнерис мертва, а даже если нет — я не знаю ее и чего от нее ждать не знаю тоже. Я кивал, со всеми соглашался и спешно готовился к отплытию… шаг в пустоту… вопросы доверия — самые важные вопросы на свете. Так она мне тогда сказала… — Квентин становился все более задумчив и отрешен, погружаясь в воспоминания, но тряхнул головой резко, словно ото сна очнулся и снова расцвела улыбка на его лице. — Ни обещаний, ни гарантий, ни объяснений — ничего. А то письмо могло быть от кого угодно. И все же я отправился в путь, сам не зная с какой целью, но зная, что так правильно и это было самое мудрое мое решение.
— Рад за тебя, — улыбнулся Джон в ответ, — но все же — зачем ты мне это рассказываешь?
— Сейчас у меня тоже есть отчетливое ощущение чего-то, что еще не произошло.
— Похоже на загадку, без возможности найти ответ.
— Ну, я не пророк, знаешь ли. И уж точно не твоя колдунья в красном, — проворчал Квентин. — Но что-то приближается. Нехорошее. И много, много всего, события теснят друг друга и нам всем не убежать, ведь мы не выбрали сторону — мы все и есть эта сторона, понимаешь?
— Честно? Нет, почти не понимаю и прежде всего не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Хочу, чтобы ты взял себя в руки и прекратил. Вы слишком заигрались — все трое.
— Хочешь сказать, игра закончилась?
— С чего бы? — вскинул он недоуменно бровь. — Игра будет всегда. Веселье закончилось.
— Квентин, почему я? Почему не к Дейнерис ты с этим пришел? И не к лучшему другу? — отчего-то Джон был железно уверен, что просьба одуматься только ему адресована.
— Потому что только ты знаешь цену проигрыша. К тому же Герольду сейчас непросто, ему бы совладать с демонами внутри себя самого. Он меня попросту не услышит и не поймет, случится скандал, обида, молчание. А Дейнерис… — когда принц произносил ее имя, лицо его сразу посветлело.
Ничего про нее он так и не сказал, а Джон не спросил — не было нужды. И никакой необходимости в объяснении дурных предчувствий.
— Я тебя услышал и я тебя понял, — опустил руки, открываясь, сделал еще шаг вперед.
— Благодарю, — сдержанно, но очень искренне.
— За что? — удивился Джон.
— За время, — просто и не смущаясь странности формулировки ответил Квентин и все же пояснил подробнее: — Я, как ты можешь догадаться, очень ценю людей, которым нет нужды долго и многословно что-то объяснять. С кем-то другим этот разговор мог на долгие часы растянуться.
— Я бы не обольщался на твоем месте, — счел Джон нужным предупредить. — Объяснения я могу потребовать в любой момент, по любому вопросу и со всеми подробностями, наплевав на тайны, трепетные души и чьи-то неудобства.
— Если до такого дойдет, то я сам к тебе побегу с ворохом откровений, — понимал, все понимал прекрасно, поэтому так и реагировал.
— Не хочу, чтоб до такого дошло, — стало совсем тоскливо от этих разговоров.
— Никто не хочет — по эту строну, — резонно заметил Квентин, улыбнулся грустно.
Повисла тишина. Заговорить снова не спешили, оба обдумывали сказанное и услышанное. Квентин смотрел куда-то в сторону, в ту часть коридора, что была скрыта от глаз Джона.
— Как Дени? — наконец нарушил Джон молчание.
— К тебе через день ее фаворитка бегает, — тут же вернулся из своих мыслей Квентин.
— Так она мне и сказала! — Джон даже не пытался спрашивать Лиру о Дени, все равно не скажет ничего.
— Умная девочка, — похвалил Квентин. — А ее милость рисует, читает, много гуляет в саду, одним словом — успокаивается понемногу от встряски. Злилась сначала ужасно на вас двоих, потом нашла на кого отвлечься, — тут Квентин хихикнул совсем непривычным для себя образом.
— И кто пал жертвой?
— Кхал Мейро, — закатил глаза он, — она переплетает ему косу время от времени и слушает бесконечные байки про Эссос. Мейстер Аллерас утверждает, что кхал безбожно врет, королева не согласна и считает, что фантазирует. Я же думаю, что если его небылицы отвлекают ее милость — пускай плетет на здоровье.
И Джон не мог не согласиться с ним. Что до Мейро, то он был странным человеком. Его не было с Дени в прошлый раз, он не воевал с мертвецами, не брал столицу, не слушал речь на руинах. Не давал никаких клятв и значит не нарушал. Небольшой его кхаласар, с ним самим во главе, носило в ту пору где-то совсем далеко, вроде бы аж до И Ти доскакали и пропустили абсолютно все. Когда кхал вернулся, то застал в священном городе пристыженных соплеменников, что вернулись, поддавшись слабости и ее — разъяренную всадницу на драконе, что требовала искупления самого мерзкого из грехов — трусости. Услышав всю историю, что он умудрился пропустить, Мейро всю ночь смотрел на звезды, а на рассвете положил свой аракх к ногам Дейнерис. Скорее всего все было не так романтично, как в его изложении, а гораздо прозаичнее, без звезд и рассветов, но так ли уж важны детали, которыми Мейро решил приукрасить свой рассказ? Тут пожалуй Джон был согласен с Дени — не ложь, а красивая фантазия, почему бы и нет? Так и создают легенды.
— А ты меня удивил! — сообщал вдруг Кветин весело. — Спокойный такой, совсем не злишься, большинство мужчин на твоем месте были бы в бешенстве.
— Большинство мужчин — глупцы и я тоже был, пока не… — не стал договаривать, и так все ясно. — Ты к Герольду ходил? — решил Джон сменить тему, да и сам вопрос его живо интересовал, рано или поздно они отсюда выйдут и он должен заранее знать с чем столкнется.
— Ха! Я что, по-твоему, совсем дурной?! — воскликнул Квентин и расхохотался громко и совсем беззаботно. — Ауран сходил, его так ядом заплевали, что еле успокоил беднягу, зачем бы мне повторять его ошибки? Уж если ему так досталось, при том, что на Герольда он всегда умиротворяюще действовал… Что ты на меня смотришь так изумленно? Это же Герольд! Он всегда такой. Когда ему плохо, бросается на всех, не разбирая.
— А ему разве плохо? — скепсис в его голосе отчетливо прорезался, как ни старался Джон его приглушить.
— Ему очень плохо, — серьезно уверил Квентин. — Ты конечно же так не считаешь, потому что злишься на него. Вот не бросайся только доказывать обратное, — вскинул упреждающе руку, — потому что ты зол на него. И королева тоже. А я единственный, кто понимает причину.
— Да ты что? Правда понимаешь? — Джон аж воздухом поперхнулся от такого самодовольного хвастовства.
— Все на поверхности лежит — для того, кто умеет видеть, — тонко улыбнулся и голос полился горячей сладкой патокой. — Это была ваша игра, ваше развлечение и самый острый момент должен был принадлежать лишь вам двоим — тебе и королеве, а Герольд влез, куда не приглашали и все испортил. Кто бы на вашем месте не разозлился?
— Почему тебя до сих пор не убили? — самый естественный вопрос после таких откровений.
— А сам-то как думаешь? — прищурились темные глаза напротив.
Джон не думал, он знал — всякий раз, как люди понимали с кем имеют дело, им самим уже дышала в затылок смертоносная тень дорнийского принца. Хорошо когда есть подручный убийца — и тут Джон вздохнул горько — даже если он сам не догадывается о своей роли.
***
И все равно, хоть его и не оставляли одного, время ползло мучительно медленно, мысли не слушались, то и дело обращаясь к темам совсем неприятным, возвращая его назад снова и снова. Странная штука — прошлое, с одной стороны оно не имеет значения, потому что его не вернуть и не исправить, но с другой стороны оно влияет абсолютно на все и именно там спрятаны ключи к многим сегодняшним тайнам, только вот простым смертным так глубоко никогда не проникнуть и ключи эти не отыскать. Лишь один обладает этой жуткой привилегией. И не имеет значения сколько воинов они соберут под своими знаменами, какие чудеса отваги и откровенного безумства проявят сами, каких героев и чудовищ привлекут на свою сторону — в любой момент все может рухнуть и окажется, что они лишь куколки на ниточках, марионетки, что сплясали послушно под чужую мелодию и неизвестно даже сколько раз они свой танец повторили. Самая страшная и непобедимая сила та, которую никто не видит и не ощущает.
Кинвара тоже говорит, что природа магии древовидцев крайне зловеща и темна по-настоящему, что все не так просто, как преподносят на протяжении многих веков.
— Родному брату ты, значит, не веришь, — пропел, со сладким придыханием, голос Сансы у него над ухом и окатило пудровым ароматом ирисов, — а слова красной ведьмы под сомнение не ставишь.
Рыжие кудри спружинили, свет прокатился по меди каплями золота. Прохладные белые руки легли на щеки, карамельные губы прижались к его губам, васильковые глаза закрылись, отдаваясь сладости поцелуя, а Джон чувствовал прикосновение присыпанного пеплом холода.
— Так больно. Так страшно… — глаза наполнились слезами, когда она оторвалась от него. — Вот значит как обходится с тобой твоя возлюбленная королева, — протянула Санса. — Разве стал бы ты раньше терпеть подобное? Зачем же терпишь сейчас?
Джон смотрел зачарованно на нее, вспоминал мельчайшие детали ее внешности. Например, ресницы. Они кажутся все время черными, вот как сейчас, но на самом деле это игра света, искажающая реальность и ресницы у Сансы темно-рыжие, цвет их такой насыщенный, что кажется черным из-за переизбытка пигмента. Аллерас называет это явление оптической иллюзией.
— Жаль, что ты ненастоящая, — прошептал он, глядя в лицо морока.
— Правда? — тут же расцвела она.
— Ага, — кивнул Джон и улыбнулся ей, — с настоящей можно многое сделать, шею, например, свернуть. Тебе тоже можно, конечно, но какой смысл? Ты даже боли не почувствуешь.
— О, Джон, — простонала иллюзорная Санса горестно и покатились фальшивые слезы по фальшивым щекам, — зачем ты говоришь такие гадкие вещи?
— Действительно — зачем? Ты же ничего не чувствуешь…
— Ты обещал защитить меня, брат мой, — укорило его видение.
— Ты под надежной защитой другого своего брата. Он прикрывает тебя, дает подсказки и советы, ведет за руку сквозь тьму и мрак, не дает упасть, а оступишься — поймает и вытянет. Зачем тебе я?
Глаза морока распахнулись широко, рот открылся, исторгая слова, но Джон уже не слышал их. Она расплывалась, утрачивала четкость и объемность, бледнела, истончалась, пока не истаяла совсем.
Джон очнулся и осмотрел пустую камеру — никого.
Санса. Здесь была Санса. Он видел ее, слышал, говорил с ней, ощущал прикосновение ее рук и поцелуй. Что это было? Сон? Странный выверт его собственного сознания? Или морок был в его разум чьей-то рукой намеренно подброшен?
Пришло на ум давнее и горькое. Он не любил про это вспоминать, про дни проведенные в заточении после… да, после убийства Дейнерис. Дни и ночи тогда слились в одну сплошную полосу серости, мир становился бесцветным и блеклым.
И были последние, как тогда думал, встречи.
Тирион, принесший весть о его дальнейшей судьбе. Новоиспеченный королевский десница стоял там, смотрел на него, преисполненный всегдашнего своего ироничного спокойствия, уверенный в себе и завтрашнем дне, хотя не так давно все было наоборот — Тирион был обреченным узником, а Джон к нему пришел и угодил в ловушку. Надо было снять с него голову еще до того, как он открыл свой рот и начал исторгать поток липкого страха, оторвать от себя его руки, что цеплялись за жизнь усиленно и в итоге уцепились за Джона. Тирион выплыл — Джон пошел ко дну.
Была Санса, смотреть на которую не было сил. Джону было физически плохо от ее присутствия, но он молча терпел, начисто ее игнорируя, пока прочь не убралась.
Еще был Давос, наговоривший много хороших слов, стремящийся понять, поддержать, утешить и в итоге сказавший, что Джон все сделал правильно. Он говорил о сложности принятия решений, о цене за власть и за мир, о самых обычных людях. Говорил, что понимает, как тяжело пришлось Джону. Все это было с намерением самым добрым, Давос чуть не плакал, делал большие паузы, подбирая слова, ему искренне было жаль их всех, было жаль, что все закончилось именно так… когда он ушел, Джон будто сбросил с себя тяжелый, промокший под дождем и до чертиков надоевший, плащ.
А вот Арьи не было. Как Джон ее ждал! Как хотел увидеть! Как она была нужна ему тогда! Но маленькая сестрица так и не пришла.
Пришла другая. Темноволосая малышка с пронзительными глазами и большой котище в ногах у нее крутился — черный и страшный, с порванным ухом, злобно сверкал зеленью глаз и терся о ноги девочки с громким мурлыканьем.
Полоска света, их разделяющая, струилась из небольшого оконца под потолком пыльно и тускло.
— Узнал меня? — и голову склонила набок, рассматривая внимательно.
— Нет, — почему-то Джона совсем не удивило появление в его камере девочки и кота. — Я не знаю кто ты.
— Нет, ты знаешь, — настаивала она. — Посмотри внимательнее.
— Я тебя впервые вижу.
— Да посмотри же! — требовательно прозвенел детский голос и она вышла на свет.
Платье — белое. Волосы — темные и длинные, спутанные. И пятна на платье — когда-то красные и сочные, влажные; сейчас — высохшие, грязно-бурые.
— Теперь понял?
Джон кивнул. Неоткуда было взяться в его голове этому знанию, но он все равно смог догадаться. Может быть отчаяние помогло?
— Где она? — глаза наполнились слезами. — Я ее слышала высоко в небе, она должна была прийти за мной, забрать меня! Почему?! Почему она ушла без меня?! Почему бросила?! Я же ждала ее!
— Она не бросала, — в горле пересохло и голос его прозвучал хрипло. — Это я виноват во всем, из-за меня она не смогла прийти.
— Что ты сделал? — слезы текли по ее личику. — Что?! Что?! — выкрикивала она отчаянно и топала ножками в маленьких туфельках — на розовом атласе многолетняя пыль и все те же пятна засохшей крови.
Немыслимо, но он протянул к ней руки, а она пошла, прильнула маленьким холодным телом и горько-горько разрыдалась.
— Что же ты наделал, брат? — шептала сквозь слезы.
— Прости меня, прости, я не думал, не знал, — шептал он в ее запыленные волосы и с ужасом понимал, что сам плачет, ощущал свои горячие соленые слезы. — Я так запутался…
Ему казалось нормальным все происходящее. Подумаешь! Разговаривает с мертвой девочкой и считает ее реальной, тоже невидаль! Вероятно, он сходит с ума, безумцы всегда верят в реальность своих галлюцинаций. Ведь может же человек тронуться рассудком после убийства любимой женщины? Особенно если убийца — он сам.
— Ненавидят. О, как же сильно они ненавидят, поэтому убили — нас всех, — проговорила она вдруг спокойно, отстранившись от него и заглядывая в глаза. — Тебя тоже.
— Я пока еще жив, — голос его прозвучал обреченно.
— Правда? — изумилась она. — Я так не думаю, иначе бы как ты со мной говорил? Ох, милый мой брат, я же совсем-совсем мертвенькая! Ты разве не видел что он сделал? Посмотри получше, — она отступила на шаг, давая ему возможность рассмотреть себя. — Испортил мое платьице, — она погрустнела.
Сжимая маленькие ручки своей, давно мертвой, сестренки, Джон ощутил себя невыносимо беспомощным. Такое простое действие — купить платье для маленькой девочки и оставить в одном из помещений Красного замка, а он не может даже этого. Потому что кто его — убийцу, предателя и клятвопреступника — отсюда выпустит?
— Бедный, бедный мой братик, — Джон почувствовал прикосновение ледяных губ ко лбу, — совсем один остался… Ох, мне пора! — она воскликнула это за секунду до грохотания ключа в замке.
— Ты еще придешь ко мне? — спросил он с надеждой, но она уже исчезла и только котище с рваным ухом прошмыгнул молниеносно мимо одного из безупречных, что открыли дверь.
Наяву он ее больше ни разу не видел, но она стала приходить в тревожных и пугающих снах, выкладывая кривыми осколками смутную картину страшных событий тех лет и открывая глаза на правду — он тоже один из них, он часть семьи, а значит и его точно так же ненавидят и боятся. Подтверждение тому было прямо перед ним — его собственная жизнь, то как от него избавились, как только подвернулся шанс, прикрыв свою мерзость лицемерными сожалениями…

Стук шагов. Маленькие ножки, обутые в маленькие туфельки. Эхо по коридорам. Сейчас должно быть котиное мурчание и…
— Как ее имя? — знакомый взволнованный голос.
Джон открыл глаза и резко обернулся — Искорка. Стоит по ту сторону решетки.
— Чье имя?
— Девочки, — невозмутимо пояснила она. — Ты думал о ней сейчас. Так как ее зовут?
— Звали, — поправил машинально он. — Рейнис.
— Кто она? — продолжила допытываться Искорка.
— Моя сестра, — появление Искорки было таким неожиданным, что он не мог сопротивляться ее вопросам и отвечал не думая.
— Почему ты не заберешь ее сюда? — громадные ресницы хлопнули недоуменно. — Мы с ней могли бы вместе играть. О, мы бы обязательно подружились! — глаза ее блуждали словно рассматривая нечто незримое и… — Ох, она так расстроена из-за платья! Его испортили… у меня много платьев и я бы охотно с ней поделилась… Забери ее сюда!
— Боюсь, это невозможно, детка, — Джон подошел почти вплотную к разделяющей их решетке, опустился на одно колено, заглядывая в расстроенные глаза, протянул ей руки и сжал маленькие ладошки. — Рейнис мертва уже много лет как.
— Будто я не знаю, — закатила она глаза, — только как это мешает забрать ее сюда, к нам?
— Она в Красном замке осталась, — неуверенно пробормотал Джон, — а значит надо… захватить столицу?
— Верно! — обрадовалась Искорка. — И как можно скорее, она же там совсем-совсем одна…
— Одна… — повторил за ней Джон, а про себя подумал, что ж за день-то такой сегодня? Призраки, мороки, воспоминания и на вершине всего его рассуждение вполне всерьез, что надо бы и правда взять поскорее столицу, чтобы одна, давно мертвая, девочка не печалилась из-за испорченного платья. Забрать наконец ее домой. И кота, конечно, тоже.
— А ты что тут вообще делаешь? — он наконец встряхнулся и немного пришел в себя. — Как сюда пробралась, я даже спрашивать не хочу. Опять от Лиры сбежала?
— Она не сбегала, — послышался мелодичный голосок и перед ним вспыхнуло пламя, как показалось из-за яркого золотисто-оранжевого платья. — Разве что немного опередила меня, мне в моих туфлях страшно неудобно по неровным камням бегать.
— Ну и зачем ты ее сюда привела? — все еще держа Искорку за руки, спросил Джон.
— Было бы не надо — не приводила бы, — хитро сощурились фиалковые глаза и уставились с интересом, словно в ожидании.
Понять заранее Джон ничего не успел. Он много раз видел, как она это делает, на себе тоже не раз испытывал, но ни разу толком не смог уловить ощущений. Искорка раньше убирала ему лишь мелкие порезы и царапины, а там все происходит слишком быстро, чтобы успеть осознать.
В этот раз все было иначе. Стягивающие рассеченную кожу нити натянулись и лопнули, а после поползли медленно-медленно, повторяя весь свой прежний путь в обратном порядке. Затягивающиеся потихоньку раны открылись и полоснуло такой болью, что он окончательно рухнул на колени. Зрение исчезло, все застила мерцающая огненная пелена, а после огонь этот вспыхнул у него внутри, где-то очень глубоко, влился, вплавился в кровь, раскатился моментально по венам и выплеснул наружу, как ему показалось. Боль ушла, мысли сгорели, тело сделалось невесомо и словно налилось этим пламенем, будто подпитываясь от него, тьма укрыла бархатным крылом… свет ударил по глазам.
Искорка больше не держала его. Все закончилось.
Боль может приучить к чему угодно и за очень короткий срок. Вот и Джон привык уже к движениям осторожным и сдержанным, теперь же привычку эту не без некоторого усилия отбросил, резко стягивая через голову легкую рубашку, намеренно делая это с усилием совсем ненужным — пустота и покой.
Дальше — молчать. Нельзя говорить слова благодарности. Нельзя обсуждать сделанное. Ничего не было. Разве что поцеловать маленькую ладошку и сразу отпустить.
— Недавно Лира поймала бабочку, — сообщила Искорка совершенно спокойно, будто никто не прерывался тут на несколько мгновений чуда. — Большую и яркую. Госпожа Шуньятта выпила ее досуха, мы после вытащили крылья и пустую оболочку из паутины.
— Вы сами ее отдали ей? — ответ он знал заранее, конечно же.
— Ага, — кивнула Искорка.
— Не жалко было? — конечно же нет, она вообще не знает такого чувства, как и многих других.
— Почему мы должны были ее жалеть? — и правда, почему?
— Бабочек считают красивыми, называют летающими цветами, — так говорила когда-то Санса, ему казалось это смешным, наверное потому и запомнил.
— Она села мне на руку и долго сидела, взмахивая крыльями, — заговорила Лира. — А я ждала, не трогала ее, чтобы не спугнуть. Она привыкла и я смогла очень нежно и осторожно сомкнуть пальцы на ее крыльях, когда она сложила их. Беспечная дура, — с кривой усмешкой закончила она рассказ, — сама виновата.
— Лира, — позвал Джон и когда она замолчала, вскидывая вопросительно бровь, признался: — Я тебя обожаю!
— С чего такие милости? — закусила она задорно губу в ответ.
— Бабочка, — поведал ей Джон с серьезным видом, — не улетит, если не хватать ее сразу. Надо всего лишь немного терпения и убедить ее — в чем?
— Что ты ее не съешь? — мгновенное включилась Лира в предложенную игру.
— Думай лучше.
— Что не станешь ее ловить?
— Отчасти верно, но все равно не то.
— Ну, не знаю… — беспомощно развела она руками, — может быть…
— Что ты ее друг, — отчеканила Искорка.
— Точно!
— Я угадала! — захлопала Искорка в ладоши радостно, подпрыгнула на месте и побежала по коридору. — Угадала! Угадала!
Лира же прильнула к решетке, локотком уперлась в поперечный металлический прут и интимно шепнула ему:
— Наш принц что-то задумал, да? Это будет славная игра, не так ли? Славная и сладкая? Я ведь права? — глаза ее горели, грудь вздымалась высоко под огненным шелком. Кажется, ее не на шутку заводила сама мысль о таких вещах, привлекала игра, привлекала власть, та ее часть, что была скрыта от глаз.
— Дойди до Квентина, скажи, чтоб кубарем ко мне катился, хорошо? — Джон не спешил с ответами, намеренно изводя ее. — Скажи, что это важно и касается нашего с ним последнего разговора — он все поймет.
— К принцу Мартеллу я конечно схожу и все передам, — покладисто отозвалась Лира, — но после… ты мне расскажешь?
С ответом Джон медлил, просунул руку между прутьями, прикасаясь к ее лицу, огладил щеку. Ей сейчас семнадцать и есть еще несколько лет, прежде чем лицо ее начнет неуловимо меняться, уйдет очаровательная юношеская припухлость, черты истончатся, станут четче и жестче, обретая опасную и притягательную рептильность, как и у всего их драконьего племени. Наверное тоже будет красиво, если конечно они переживут эти несколько лет.
— Расскажу, когда придет время, — очень тихо шепнул он, — так что придется потерпеть.
— Я умею ждать и терпеть, — томно и жарко шепнула она и прижалась щекой к его руке, потерлась как кошка, прикрывая глаза.
Совсем разыгралась, усмехнулся про себя Джон, аж горит вся и дрожит, вот уж и впрямь, у каждого свои слабости и пристрастия и скажи кому о том, какие вещи распаляют это вот красивое и невинное, на самом-то деле, тело — не поверят, еще и на смех поднимут.
— Если не поспешишь, то Искорка напрыгнет на тебя откуда-нибудь из-за угла и перепугает до смерти, — напомнил Джон, делая шаг назад. — И не забудь про Квентина.
— Да, конечно, — тут же очнулась, вздрогнула, нервно улыбнулась, склонила голову и не оборачиваясь пошла прочь.

+2

174

Свечи горели тускло и почти не разгоняли мрак, втекающий через зарешеченное окошко под потолком и кажущийся живым, словно там глаза чьи-то затаились и посматривают. Наблюдают. Ощупывают, выискивая прорехи в которые можно пролезть. Оказаться внутри и подчинить своей воле. Неприятное чувство, но деться от него некуда.
Джон перекатился на живот — тоже одна из вынужденных привычек, что в нем стремительно образовались в последнее время. Вот уже несколько дней, как с ним все в полном порядке, после вмешательство Искорки, а осторожность и скованность в движениях все еще сохраняются и уснуть не получается иначе, как улегшись на живот и уложив голову на руки. Вот и сейчас улегся так и терпит — взгляд в затылок. Внимательный и очень недобрый. Но он не станет оборачиваться, не станет шарить глазами по углам в поисках источника, не станет показывать до какой степени ему неприятно такое внимание, как не нравится чувствовать себя уязвимым. На самом деле ничего нет, просто плод фантазии, результат длительного пребывания в замкнутом пространстве и в одиночестве большую часть времени.
Шаги в рыжем полумраке коридоров, они еще далеко, но Джон уже явственно слышит их. Шаги женские, но это не Лира и не Кинвара, их обеих обычно сопровождает перестук каблучков. Он знает уже кому принадлежат эти шаги, лишь одна женщина в замке носит такие мягкие и легкие туфельки без каблуков, делающие шаг почти невесомым. Только зачем бы ей сюда идти? Нет, это не может быть Дени, но шаги? Они не стихают, а напротив становятся все ближе. И все же, это не может быть она, а значит он спит и видит сон.
Шаги смолкли. Лязгнул, поворачиваясь в замке, ключ и скрипнули петли на решетчатой двери. Точно сон.
Она села рядом с ним, с мягким шорохом сбросив туфли на пол. Такая реальная и осязаемая, что хотелось поверить. Руки сами обняли, ощущая тонкую прохладную ткань ее платья и какие-то подвески на поясе, а под всем этим горячее живое тело. Вот так совсем хорошо — подползти, обнять покрепче, уткнуться в нее, уложить голову на колени, не просыпаться никогда. И сразу ушел сверлящий взгляд в затылок, отползли неприятно-липкие тени и стало легче дышать.
— Джон, — ее голос. Тихий и вкрадчивый.
Не станет он отзываться и с ней говорить, скажи сейчас слово и все рассыпется, а сам он проснется и снова один на один с внимательной темнотой останется.
— Джон, посмотри на меня, — продолжает настаивать голос. И руки осторожно поглаживают, прикасаются — так на нее похоже, будто она и правда здесь, с ним. — Открой глаза и посмотри.
— Не буду, — заговорить с ней все равно придется, а вот глаза при этом открывать совсем не обязательно.
— Это еще почему? — легкий смешок и недоумение.
— Тогда я проснусь и ты исчезнешь, — объясняет он своему недогадливому сновидению.
— Ты не спишь.
— Отстань, — просит он и крепче зажмуривает глаза.
— Эйгон Таргариен! — голос ее, живой и полный силы, отражается эхом от стен и потолков. — Немедленно открой глаза и посмотри на меня!
Сны и видения так кричать не могут, но и уверенности в реальности происходящего все еще нет.
Джон открыл глаза, нехотя разжимая руки, от нее оторвался, приподнялся и посмотрел — прямо в аметистовые глаза, не оставляющие никаких сомнений.
— Я тебе не снюсь, я реальна и я здесь, — тепло улыбнулась Дени и уже в следующее мгновение оказалась совсем-совсем близко, прижалась губами и тускнеющий мир взорвался красками от одного ее поцелуя.
— Дени! — выдохнул он радостно, как только их губы расстались, впитывая глазами ее лицо, убеждаясь, что это и правда она, прикасаясь, оглаживая волосы и плечи и руки, снова и снова целуя ее в губы и щеки, в нос, в лоб, в закрытые глаза и наконец обнял крепко и окончательно поверил, что не спит. — Не страшно вот так к зверю в клетку? — поинтересовался он, не удержавшись.
— А нужно бояться? — и получил насмешливый вопрос вместо ответа.
— Нет, — по ее коже и волосам разлита дымная прохлада ладана, строгая, аскетичная и вместе с тем странно-чувственная.
— Как ты? — выгнула шею, подставляя под поцелуй.
— Да что со мной будет? — голос его звучит беспечно, будто и не было ничего, а ее кожа такая маняще гладкая и где-то в самом сердце ладанной дымки притаилась капля жасмина.
— Дейв приходил, — сообщила она, отстраняясь от него, — чуть не плакал. На тебя жаловался.
— Забрать просил? — руки их соприкоснулись, пальцы переплелись — неспешно и осторожно.
— Умолял! — ее глаза искрятся весельем, она находит ситуацию крайне смешной.
— Не слушай его, — посоветовал Джон, рассматривая ее, отмечая знакомые детали внешности, которые, казалось, уже вечность не видел и те, привыкнуть к которым возможности не было.
Хищные косы от висков к затылку. Звенящие браслеты на запястьях и лодыжках. Тонкая полупрозрачная блузка почти ничего не скрывающая, легкая лазурная юбка и широкий пояс, больше на короткий корсет похожий, стянутый так туго, что кажется ей воздуха не хватает. Джон так и не понял чего ему сильнее хочется — ослабить шнуровку или еще сильнее затянуть. Она редко так одевается, на его памяти всего третий раз. И сейчас выбрала такой наряд намеренно, зная прекрасно — он все время будет отвлекаться от слов и смотреть на нее, не видя ничего кроме. Будто мало ей того, что он и так с нее глаз не сводит большую часть времени.
— Красиво, — он погладил ее по обнаженному плечу. — Но с Драконьего Камня я тебя в таком виде не выпущу!
— Это что? Ревность? — тут же рассмеялись ему в лицо и брови нахмурили в готовности спорить и стоять на своем.
— Да какая ревность?! — отмел он это глупое предположение. — Просто они тебя такую не заслужили. И я тоже, если уж быть совсем честным.
— А вот это я сама буду решать! — на душе сразу стало теплее от ее возражения, она спорит с ним всегда, делает это так часто, что он привык и уже не может иначе.
— Иди ко мне! — притянул он ее внезапно к себе, вовлекая в долгий глубокий поцелуй.
Вас нельзя оставлять вдвоем — им так часто это говорили, подразумевая, что они легко могут наделать глупостей. Чушь! Расставаться, даже ненадолго, вот что им действительно нельзя.
— Что мы делаем, Джон, что… — шептала она прерывисто. — Нам же нельзя, ты помнишь, помнишь ведь? Да? Ты не мог забыть. Нельзя, нам нельзя это делать…
— Нет, нельзя, — и снова ее поцеловал, опрокидывая на спину, склоняясь над ней, очень осторожно и без усилия удерживая за руки. — Останови меня, — проговорил совсем тихо, с трудом переводя дыхание, — пока еще можно.
Но Дени лежала спокойно и не говорила ничего, смотрела только огромными глазами и губы чуть подрагивали и пробегала по ним временами легкая рассеянная улыбка.
Не остановит. И сам он не остановится.
— Дени, — позвал он.
— М-м…? — выгнула она бровь.
— Перестань со мной сражаться, пожалуйста, любимая. Ты не заметила, быть может, что давно уже победила…
— Я не буду.
Ну конечно же она будет, подумал Джон, а если нет — у него появится серьезный повод усомниться в ее подлинности.
Все преграды, что между ними когда-то были, рухнули на самом деле уже очень давно, а на расстоянии их удерживали когда инерция, а когда обстоятельства отдельно взятых моментов. Сейчас и того не осталось.
Она легкая. Вес ее тела почти не ощущается, когда он подхватывает ее под спину и она повисает у него на руках, откидывает голову, подставляя ему шею и точеные ключицы, закрывает глаза и стонет, кусает губы и шепчет сбивчиво одно лишь повторяющееся — не останавливайся. И он не останавливается, целует грудь прямо через тонкую ткань, прикусывает слегка соски, облизывает и она вскрикивает и притягивает его еще ближе, приподнимает голову и смотрит сквозь ресницы, ловит его взгляд, проводит языком по губам и снова прикрывает глаза, нарочито беспомощно откидывая голову назад, отдавая себя на волю его желаний.
Джон все целовал и целовал ее, с каждым прикосновением губ к горячей коже все больше теряя голову, спускался все ниже и ниже, пока не дошел до чуть согнутого колена, тогда подхватил край оборки и потянул вверх, поднимая юбку сразу высоко, почти до талии, обнажая гладкие стройные ноги, что сразу же раздвинулись перед ним широко и в коленях согнулись соблазнительно. Звякнули браслеты на щиколотке. Как он оказывается скучал по ощущению ее упругого бедра на своем плече и как давно не целовал его нежную внутреннюю сторону, начиная от колена и выше, выше, выше… она закричала в голос, рассыпая под каменными сводами сладкое томное эхо, когда он лизнул ее прямо между ног, сильно и с нажимом проводя языком, раскрывая ее, ощущая скользкую нежность кожи.
Она — совершенство, сотворенное из пламени и облаченное в человеческую плоть и ему безумно, мучительно не хватало ее все это время.
Джон перехватил ее покрепче под бедра и больше не отрываясь снова и снова ласкал ее языком, облизывая, целуя, раздразнивая, проникая языком в разгоряченное лоно… люди все-таки по-дурацки устроены! Ну почему нельзя засунуть в нее язык глубже, ощутить ее изнутри именно таким способом, ощутить целиком и полностью именно вот так нарастающую пульсацию ее желания? Сладкая, сладкая, сладкая его девочка! Не отпустит, он ни за что ее не отпустит, пока не измучает до закатывающихся глаз и обессиленного умоляющего шепота — и даже когда именно так все и произошло, не сразу смог от нее оторваться, снова и снова проводя языком по самой чувствительной ее точке, а когда наконец поднялся выше, то столкнулся с совершенно одурманенным взглядом, она что-то ему сказать хотела, но только беззвучно приоткрывала рот и руки у нее дрожали, как и вся она. Джона самого била крупная дрожь, сил сдерживаться не было, разум отказывал, оставались только чувства и желания. Она не глядя, на ощупь стянула с него штаны, распутав кое-как шнуровку, выпуская из тесного плена тяжелый, налитый диким желанием, член, подтолкнула к себе, потянула, вышептывая горячо слова, перед которыми еще ни один мужчина не устоял. Он будто ослеп на мгновение, когда проскользнул в нее, преодолевая легкое сопротивление ее тела, перед глазами все заволокло огнем и целый мир сосредоточился в ней одной. По всему телу прокатилась жаркая волна, схлынула и сразу окатило холодом, Джон вздрогнул и качнул бедрами, проникая в нее глубже, растягивая тугую плоть, делая ее снова своей — с каждым движением, с каждым поцелуем, прикосновением и взглядом.
— Отпусти, — простонала она, — я не могу обнять тебя, — и слабо пошевелила руками, что он держал крепко за запястья.
— Нет, — выдохнул ей в губы, но сжимать запястья прекратил, переплетая с ней пальцы и все так же удерживая.
Может показаться, что так с ней нельзя, но на самом деле с ней так не просто можно, а иногда и нужно — сжать, обездвижить и лишить воли. На время дать ей полностью потерять контроль.
Поясницу чуть ожгло металлическим холодом — браслеты на ее лодыжке. Он любил когда она вот так ногами его оплетала, сразу утяжеляя этим ритм и замедляя, растягивая каждое мгновение и обостряя чувства. Хорошо, как же им было всегда хорошо вместе — единственное о чем он смог подумать, выплескиваясь в нее и заглушая громкий стон в поцелуе, выпустил наконец ее руки, скатился вбок и тут же обнял крепко, прижал к себе, зарываясь лицом в серебристые косы, которые уже успели спутаться, целуя снова и снова бешено бьющуюся венку не шее. У Дени никак не выходило выровнять дыхание и она долго ничего не говорила, а лежала расслабленная и спокойная, обнимала его, поглаживала легонько, скользила кончиками пальцев по разгоряченной коже, перебирала волосы. И ногой в колене согнутой чуть покачивала.
— Ты знаешь, я вообще-то шла поговорить — голос ее прозвучал хрипло и чуть растерянно.
Джон приподнялся немного, улегся на бок, облокачиваясь на руку и оглядел ее всю — от огромных аметистовых глаз и пушистых ресниц до сбитой одежды и полуобнаженного тела.
— О чем говорить собиралась? — спросил, зная прекрасно, что никакого разговора уже не случится.
— Я не помню, — Дени рассмеялась.
— Ну раз не помнишь, не так уж это важно, — их глаза встретились и они замолчали.
Сердцебиение участилось, взгляд снова прошелся по ней и остановился на обнаженной груди, Джон сам не помнил в какой момент стянул с нее блузку, просто сдернув вниз и не снимая. Кожа груди у нее тонкая и светлая настолько, что кажется светится изнутри, а нежно-розовые соски дико, иногда болезненно, чувствительные и если сделать вот так — он склонился и провел языком вокруг тонко очерченной ареолы — она сразу втянет громко воздух, охнет от неожиданности и рука ее ляжет ему на затылок требовательно. Послушался, конечно он ее послушался, медленно продолжая ласкать ее грудь губами и языком и чувствуя как снова ускоряется ток крови по венам. То что было — это лишь короткий всплеск, просто выпустили пар, напряжение сбросили, а настоящее желание только сейчас начинало разгораться, раскатываясь пьянящим покалыванием по венам, запуская по всему телу легкую дрожь предвкушения.
— Что ты делаешь? — вопросила она, прикусывая губу и глядя лениво как он расшнуровывает тугой пояс на ней.
— А на что похоже? — жесткая шнуровка послушно расползалась, освобождая ее. — Ты ведь не думала, что все закончится так быстро?
— Нет, я слишком хорошо тебя знаю, чтоб так думать, — и потянулась довольной кошкой, поднимаясь ему навстречу.
Они не спешили раздеваться, спокойно и без спешки, стаскивая друг с друга остатки одежды, целуясь и ласкаясь с перешептываниями и смешками, пока не остались полностью обнаженными и тогда замерли на несколько долгих мгновений. Оранжевые сполохи пламени и золотистые блики на коже. Гулкая тишина и в ней — дыхание. Сколько времени они проводили в таком вот виде? Бессчетное количество часов. Между ними чего только не было и чего только они не делали друг с другом, каждый раз останавливаясь у самой границы, а еще они вместе спали, вместе купались, одевались и раздевались… он помогал ей платья снимать и корсеты затягивал неоднократно. Так и не смог привыкнуть, смотрел на нее каждый раз как в первый — сейчас тоже.
Он протянул ей руки ладонями вверх и позвал:
— Иди ко мне.
Тоненько звякнули браслеты и кончики ее пальцев дотронулись, протанцевали по его рукам от запястий и выше, даже щекотно стало слегка от невесомости прикосновения. Глаза у нее были удивительные — яркие, сияющие и счастливые. Он не ошибается, нет. И не принимает за желаемое, не преувеличивает, не придумывает — они именно счастливые.
— Глаза у тебя нечеловеческие, — ход его мыслей был прерван, — ты себя со стороны не видишь, а я вижу, — сообщила она ему. — Затягивают — жуть! И зрачков не видно… ну это у тебя всегда так.
Ну надо же, не сговариваясь про одно и то же — он думает, она говорит. Впрочем, ничего нового, они всегда были созвучны друг другу.
Неожиданно она с силой толкнула его в грудь, так, что Джон упал на спину и ничего сказать не успел даже — она сразу перекинула ногу, усаживаясь на нем, опалила дыханием, шелковистые косы проскользили по коже прохладно и щекотно, а дальше уже он ее обнял, притягивая к себе, поцеловал, вслепую поймав ее губы. Она вся дрожит, понял он, оглаживая и лаская, где только получалось дотянуться, чувствуя как вздрагивают и напрягаются мышцы ее тела под нежной кожей. Глаза у нее плотно закрыты и ресницы отбрасывают на щеки пляшущие тени, язык облизывает губы нервно и нетерпеливо и невозможно отвести взгляд от ее лица, как-то по-особенному красивого сейчас. Себя Джон не мог видеть, зато чувствовал прекрасно и на секунду ему кажется, что его просто изнутри разорвет.
Сбивчивые, торопливые движения. Их руки сталкиваются. С губ срывается короткое чуть раздраженное шипение и сразу после — его громкий выдох и ее тихий стон.
Тесная и горячая, она обхватывает его плотно, сжимает стенки лона вокруг его члена и стонет сдавленно сквозь зубы, задавая сразу ритм тяжелый и ровный, чуть замедленный, сводящий с ума. Адская болезненная чувствительность по всему телу, когда от каждого прикосновения будто пробивает молнией, когда все так тонко и остро, что почти невыносимо. И жидкое пламя плещущееся в крови.
Джон чуть подался вперед, приподнимаясь и опираясь на локти, лишая себя возможности дотронуться до нее, а ее ладони легли ему на плечи, опираясь, и она приблизилась, склонилась, целуя отрывисто и коротко в губы, а после лбом ко лбу прижалась, встречаясь с ним взглядом.
— Скучала… как же… я… по тебе… скучала, — выдыхала она резко с каждым упругим движением.
То, что они сейчас делали было невыносимо откровенно, когда не получится скрыть ни единого, самого малого, порыва или внезапно вспыхнувшего желания, каким бы оно ни было. Смотреть вот так ей в глаза было странно, все иначе ощущалось с этим взглядом, все вроде бы привычно пьянящее и помрачающее, как и всегда с ней, было непривычно осознанным, каждое ощущение было выложено на яркий свет, его можно было рассмотреть и пережить во всех красках и гранях. Не отрывая от нее взгляд, Джон упал обратно на спину, перемещая руки ей на талию, сжал, задавая ритм быстрее, вскидывая снова и снова бедра ей навстречу, делая проникновение глубже. Ее лицо исказилось на мгновение болезненно, она зажмурилась крепко, зашипела и не остановилась, а выдохнув громко, распахнула глаза, снова встречаясь с ним взглядом и закусив нижнюю губу, продолжила двигать бедрами все в том же умопомрачающем ритме. Джон все чаще ловил себя на том, что прикрывает глаза, теряясь в потоке слишком сильных ощущений, давно уже стонал в голос, выгибался и откидывал голову назад, вспоминая как это — быть живым. Дени же все губы искусала до крови, пока скакала на нем в безумном ритме и когда он резко оттолкнувшись руками, поднялся ей навстречу, поймал в кольцо объятий и поцеловал, то ощутил вкус крови на дрожащих губах. Еще несколько слепых отрешенных минут и она немыслимой дугой выгнулась, сжалась вся внутри, беззвучно всхлипывая и глотая воздух, расслабилась и сразу не нем повисла, уложила голову на плечо, тяжело дыша и нашептывая ему такое темное и манящее, что внутри все наливалось огнем. К ее соблазнительному шепоту добавляло остроты то, что она так на нем и сидела и он явственно и во всех подробностях чувствовал как она внутри сжимается хаотично и порой так сильно, что он сам вздрагивал и стискивал зубы.
И что-то между ними снова сгорело и осыпалось пеплом, как тогда, несколько недель назад, здесь же, в этих самых темницах, только на несколько уровней ниже, когда она прямо в том тесном извилистом коридоре на него запрыгнула и он в стену ее чуть не вбил нечаянно, так упоительно они тогда были залиты кровью и перепачканы сажей, по коже у нее струился запах гари и чужая смерть распалила желание. Как он ее тогда хотел! Все случившееся между ними в том коридоре и останется, впечатается в древние камни. Камням этой темницы, не менее древним, тоже будет что помнить.
В том, что дальше между ними произошло, разум никакого участия не принимал, как и вообще хоть что-то отдаленно человеческое, совсем другие желания вели их сейчас.
Сплетения разгоряченных тел становились все жарче, она снова гнулась под ним, стонала, оплетала ногами, вцеплялась в плечи, хватала за волосы, руки ее скользили по груди, гладили спину, перемещались ниже к бедрам, задавая свой ритм, подгоняя, упрашивая и умоляя без слов, брать ее жестче, не жалеть, не думать, а только чувствовать, наслаждаться моментом настоящего. Они переворачивались, перекатывались, сменяя позы, снова она была сверху, целовала его, гладила по всему телу, кусала, облизывала и заставила дрожать и задыхаться, сомкнув губы вокруг его члена, скользила влажно и сильно по всей длине, дразнила, выводила на новую грань чувственности, позволяя проникать в нее так глубоко, что стенки горла гладко сжимались на миг, ее мягкие и нежные губы в итоге заласкали его до такой степени, что перед глазами все расплывалось и Джон мог только что-то шептать в полубреду, пока она облизывала его член медленно и сладко, не желая никак прекратить. Отпустила, когда он уже на грани обморока был, дала чуть отдышаться, а после снова скакала на нем, сплетая с ним руки, склоняясь, окутывая его влажными спутанными волосами, снова они целовали друг друга абсолютно везде, скользили языками по раскаленной коже, встречались губами, замирали, утопая в глубоких поцелуях. Невозможно было напиться и насытиться, желание не угасало, а лишь сильнее разгоралось, все становилось только горячее и острее, тоньше, ярче. Он снова оказался между ее широко разведенных ног и прильнул в жарком влажном поцелуе к ее нижним губам, лаская, вылизывая, целуя ее там взасос, взахлеб, не останавливаясь, пока она не начала вырываться из его рук, не выдерживая больше. Джон давно уже не сдерживался, не пытался быть осторожнее, мягче, нежнее, да и не было в том никакой необходимости — он чувствовал ее тело так же хорошо, как свое и сорвался окончательно в темную огненную пропасть, когда она повернулась к нему спиной, расставляя широко ноги, высоко вскинув округлую упругую попу и соблазнительно выгнув спину. Чуть удивленно охнула, когда он провел языком между ягодиц и сразу вскрикнула громко, когда он позволил себе то, что давно хотелось сделать — хлопнул резко и звонко ее по попе так сильно, что у самого ладонь будто кипятком окатило, а после толкнулся мягко в ее пылающее лоно и возмущенный вскрик перекатился в протяжный стон. Она шептала что-то упоительно сладкое между криками и стонами, пока он трахал ее так, жестко и сильно, держа крепко за бедра, прикусив губу и опустив низко голову, а когда все же ослабил хватку и склонился, пройдясь цепочкой поцелуев по спине и обвил рукой ее за талию, подтягивая поближе, то расслышал прерывистое
— Не останавливайся. Продолжай, пожалуйста, умоляю. Не смей остановиться…
— Дени… девочка моя, — шептал он хрипло, целуя растрепанные косы, шею, плечи, руки, обнимая ее, прижимая крепче и теснее, — моя, моя, моя… люблю тебя, как же я люблю тебя, девочка…
Сладкая, горячая, живая, восхитительная, самая невероятная, самая чудесная и никогда он ей не напьется, никогда не достигнет той точки, где ему станет достаточно, никогда утолится это желание в полной мере и она всегда будет единственной его любовью.
Он все же прервался на минуту — только, чтобы перевернуть ее на спину и снова войти в горячее и скользкое лоно, накрывая ее собой, обнимая, поддерживая под плечи, зацеловывая ее всю и глядя в расширенные зрачки.

Пламя не угасло, оно просто немного успокоилось, улеглось лениво и утомленно, желание немного разжало зубы, выпуская их и она упала обессиленно, глядя в потолок невидящим взглядом. Джон рухнул рядом с ней, тяжело дыша, обнял ее за талию, привлек к себе, склоняясь и всматриваясь в отрешенное лицо.
Взгляд ее переменился, ожил, скользнул по нему и сразу вспыхнули игривые искорки в глубине.
— Ты меня решил совсем с ума свести, да? Я разгадала твой замысел, — голос утомленный, но при том мягкий, ласковый, заигрывающий.
— И в мыслях такого не было, — отверг он это ее предположение. — Это ты от меня отвыкла, а то и вовсе забыла.
— Нет, я… — начала было она отрицать, но передумала, — да, наверное ты прав. Не дай мне снова забыть.
— Никогда, — пообещал он.
Рука ее потянулась к нему, убрала со лба влажные налипшие прядки волос, погладила скулу, перешла на шею, обняла и потянула к себе и Джон склонился послушно, целуя ее в губы. Поцелуй, легкий и невинный поначалу, постепенно перетекал в страстный, углублялся.
— Стало темнее, ты заметил? — шепнула она, прерываясь и осматриваясь настороженно. — Здесь так всегда перед рассветом?
— Нет, — и снова ее поцеловал, огладил расслабленное тело, чувствуя как снова оно вздрагивает, реагируя на его прикосновение. — Это просто свечи догорают.
Ему в общем-то все равно было, с ней хоть в самой преисподней, главное, что она рядом, прижимается горячим телом, чутко отзывается на каждое прикосновение, никуда не убегает, а он может смотреть на нее, вдыхать, чувствовать, слушать дыхание и биение сердца.
Дени прищурила глаза. Облизнула припухшие, искусанные губы и чуть подумав, улыбнулась, явно что-то замыслив. Высвободилась из его рук, поднялась и села, посмотрев так, будто он прекрасно понимал и знал все, будто они в заговоре состоят. Но все же предупредила:
— Что бы ни случилось — не трогай меня, хорошо? А лучше и вовсе не двигайся пока.
— Как скажешь, — послушно отозвался Джон, тоже поднимаясь, садясь напротив и скрещивая руки на груди.
Ее глаза закрылись. Рука поднялась и дрогнула, медленно повернулась ладонью вверх, губы чуть шевельнулись, начав негромко намурлыкивать нечто мелодичное, а дальше она потянула пламя к себе — такое Джон уже неоднократно видел, как она манит огненные язычки и они послушно тянутся к ней, а порой и сами льнут, клонятся в ее сторону, даже если она просто мимо проходит, один раз он своими глазами видел, как тревожный рыжий сполох из камина выхлестнулся, прямо как любопытный человек голову из окна высовывает. Сейчас же крохотный огонек на догорающей свече не просто в ее сторону наклонился, он весь вытянулся, задрожал, а после от остатков фитиля оторвался и поплыл по воздуху — прямо к ней на ладонь.
Дени открыла глаза и счастливо рассмеялась, перекатывая огонек в ладонях, играясь с ним. Она его даже поцеловала, коснувшись губами ласково и чмокнув звонко.
— Видишь? — глаза ее сияли и в них плясало отражаясь пламя. — Погасить свечу и погасить огонь — не одно и то же, не так ли?
Что-то он ей хотел сказать, но не успел и рта открыть, как она едва заметно покачала головой, призывая его к молчанию, сама же прошептала:
— Смотри еще.
Джон кивнул, с трудом переводя дыхание, понимая, что увидит сейчас нечто такое, что никому еще видеть не доводилось.
Глаза ее снова закрылись. Негромкий напев возобновился, став сложнее и аритмичнее. Огонь в руках разгорался сильнее. Золотые росчерки на теле стали ярче и под светлой кожей обозначились линии вен, их сплетения и разветвления прочертила огненная пульсация, впутанная в саму ее кровь, накрепко с ней сроднившаяся. Разросшийся в ее руках сгусток пламени ничем уже не походил на тот маленький трогательный огонек, что она сорвала с догорающей свечи. И вот огонь над ее ладонями полыхнул ослепительно и распался на много сполохов, что расплылись немедленно вокруг них, повисли в пространстве и горели ровно, разгоняя мрак и не думая угасать.
Когда она открыла глаза, то они светились восторгом, а в глубине зрачков потихоньку истаивали крохотные сполохи рыжего пламени. Смотрела она как ребенок, показывающий новую, только что им открытую, забаву и была абсолютно счастлива. Невинная шутка с огнем и она же явное и неоспоримое чудо, это действо будто что-то переключило внутри самой Дени, приоткрыло завесу и она стала еще чуточку ближе.
— Они останутся, когда ты уйдешь? — вопрос прозвучал совершенно по-детски, что вполне ожидаемо было, Джон себя сейчас взрослым уж точно не чувствовал и вообще с трудом сдерживал желание дотянуться и потрогать один из огненных язычков.
— Боюсь, что нет, — с легкой улыбкой и нотой сожаления покачала она головой, — разве что ненадолго совсем, а после погаснут.
— Погаснут? — ну точно ребенок, расстроенный окончанием сказки.
— Ну конечно! А ты что думал, они за мной будут послушной стайкой по всему замку летать? — она склонила голову набок и по шее, под кожей, проплыл отчетливый багряный сполох.
Что-то такое он и подумал на самом деле, даже в красках представить себе успел это зрелище.
— Не знаю, — он пожал плечами, — это же ты.
И наплевав на все ранее выданные инструкции, протянул руку к ней, дотрагиваясь, подушечки пальцев заскользили по огненной пульсации, отслеживая прикосновением бег огня по ее венам. Ее кожа гладкая и горячая, намного горячее, чем обычно и просто невероятно горячая в сравнении с человеческой. Дени наблюдала за ним из-под ресниц, а Джон, забыв окончательно все предупреждения, обнял ее.
— Тебе не страшно? — напоминать о вероятной опасности она не стала и сама обняла его, окутывая жаром.
— Нет, мне хорошо, — шепнул он, приближаясь к ее губам и уже готов был по ним языком провести, как она отшатнулась в сторону.
— Джон! Неужели не видишь?! — выпалила немного испуганно. — Подожди немного, — добавила уже спокойнее.
Джон присмотрелся внимательнее и понял о чем она — глаза еще отбрасывали багровое свечение под нижние ресницы и между губ просматривалось такое же точно.
— Я, пожалуй, рискну, — и он прижался к ее губам, не давая себе времени подумать, а ей шанса отстраниться.
Поцеловал — будто глотнул пламени. Горячая волна накрыла, обволокла приятно до невозможности, заставив содрогнуться всем телом, а больше и не случилось ничего.
— Ты все-таки бываешь порой абсолютным безумцем, — выдала она ему вердикт.
— Монетка упорно не желает падать, но иногда ее заносит, — нашелся и он с ответом.
— Я тебя отсюда не выпущу, — бровь выгнулась и аметистовый глаз посмотрел на него заинтересованно. Испытующе.
— Я знаю, — Джона это совсем не пугало и не расстраивало.
— И на рассвете уйду, — ей смешно, но она старается быть серьезной. Не получается совсем.
— А на закате снова придешь, — он прикусил губу, чтобы не рассмеяться.
— Да, я снова приду к тебе, — не стала она спорить, обнимая его и захватывая между пальцев завиток волос.
— Рассвет еще не наступил, — прошептал он, притягивая ее ближе.
— Нет, не наступил, — согласно мурлыкнула она ему в губы и поцеловала. И ногу перекинула через бедро, усаживаясь сверху.
В этот раз все было неспешно, будто в гипнотическом трансе некоего темного ритуала. Голову кружило, волны удовольствия прокатывались по телу медленным тягучим покалыванием, разогревали кровь, не позволяя ей вскипеть. И невероятная яркость и прочувствованность всего между ними.
Джон чувствовал как дрожат его руки, поддерживающие ее под спину, пока она скользила на его члене вверх и вниз. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Снова, снова и снова. И опять. И еще. До бесконечности и полной потери ориентации в пространстве и времени. В этот раз Дени не хватала сильно, не вцеплялась, как обычно, а лишь слегка опиралась ему на плечи, всецело доверяя его рукам. Вздыхала громко, откидывала голову назад и ресницы вздрагивали, приподнимались, открывая затуманенные аметистовые глаза и снова закрывая. В эти моменты невероятной близости и откровенности между ними Джон отчетливо понял, а скорее почувствовал — они всегда были вместе. Никогда не расставались. Не разрывали сплетение рук. Не прерывали того рокового поцелуя. Они все еще там, все еще целуют друг друга под падающим снегом и весь мир лежит у них под ногами, а все дальнейшее — злая сказка, навязанная им насильно, в попытке обмануть судьбу. Не вышло. И вот они здесь, в древней крепости своих предков, снова были вместе. Целовались, ласкались, тихо смеялись, перешептывались, сплетали руки, смахивали слезы с ресниц, слушали биение сердца, ловили дыхание, любили друг друга среди танцующего пламени и не замечали ничего вокруг.
Не слышали они и шум дождя, который все-таки начался под утро и заливал Драконий Камень потоками воды, словно хотел смыть вязкое послевкусие последних недель и не видели сгусток тьмы, что протиснулся не так давно в свежую лазейку и притулился в самом углу оконного проема под потолком, замер там, нахохлился, сливаясь с мраком. Стеклянные очи-бусины распахнулись и со страшным ледяным интересом уставились на переплетение тел, птичья голова склонилась вбок, а серебристое мерцание глаз чуть усилилось, будто в недоуменном непонимании происходящего.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2022-04-26 12:43:32)

+2

175

Обычно я что-то говорю перед главой, а тут прям не знаю. Нет у меня слов, хотя не сказать, что тяжелая глава, скорее даже легкая. Одна из переломных, точно. Может поэтому у меня и нет слов...

0

176

Леди, Без_паники Я_Фея, помните я вам чёрно-белую Дени рисовала? Так вот, я её раскрасила, ну, и думаю, у вас в цветном виде она тоже должна быть smalimg
https://i.imgur.com/3pCfMkf.jpg

+2

177

Алора
красота smalimg спасибо, леди smalimg ну я сразу говорила вам, что вы попали в настроение момента с этим рисунком и теперь скажу, что точно попали, гармоничная цветовая гамма очень и как раз та, что была у меня в голове, когда я писала эти косые лучи солнца, пыль и пепел, лоскуты лазурного шлейфа. Меланхоличный призрак, но при этом не потерявший цвет, потому что Дени живая. Еще раз спасибо, леди, мне правда очень нравится smalimg

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2022-08-02 13:22:35)

+2

178

31099,37 написал(а):

Еще раз спасибо, леди, мне правда очень нравится

Рада, что вам понравилось)))

+1

179

И не скажешь даже ведь, что не прошло и три года, потому что прошло)) smalimg

Глава 18. Чужие глаза и краденые лица

Смотри, как немыслимо горько плачут
Собаки, похожие на людей,
И серые птицы с человеческими лицами
Роются в помойках в поисках любви!
Ольга Арефьева «Сделай что-нибудь»

Еще одно мерзкое утро. Туманная сырость и тусклый свет. Горло, сдавленное в болезненных спазмах подкатывающей тошноты. Ставшая уже привычной, липкая злая беспомощность. И запах мертвечины.
Влажно булькало и хлюпало из угла — королевский десница снова и снова выворачивал содержимое желудка, не в силах совладать с приступами рвоты. Кашлял, морщился, кривился, часто моргал слезящимися глазами и отчаянно пытался продышаться.
Мертвецки белое лицо короля ничего не выражало, глаза темными провалами уставились в одну точку, весь он был неподвижен и только тонкое его горло вздрагивало время от времени, дергался нервно острый кадык и белые губы плотнее сжимались, будто он силится проглотить что-то. Да еще тонкие пальцы сжимались до хруста на подлокотниках кресла.
Как и положено личной чашнице его величества, Арья застыла послушной статуей позади своего царственного брата, чуточку справа — все как полагается. Никто не заподозрит подвоха. Впрочем если бы она и повела себя иначе, нарушая правила принятого при дворе этикета, никто сейчас бы этого не заметил. Во-первых, некому, они втроем тут были, а во-вторых, иное зрелище, страшное и тошнотворное, вместе с тем завораживающее, стягивало на себя все внимание.
— Ты поняла, да? — обратил к ней взор Бран и Арье показалось, что она отчетливо слышит, как у него громко и часто сердце колотится — прямо как у нее самой.
Попыталась разомкнуть губы и не смогла — слиплись, словно она целую чашу сладкого сиропа выпила. Но не сироп склеил ее губы, а страх — липкий, едкий. Выжирающий душу.
Арья мотнула головой неопределенно, потому что ни черта она не поняла, кроме очевидного — с Драконьего Камня прислали тело. Опять.
Они потерпели неудачу. Сорвать быструю победу не вышло, чуда не случилось. Король лишился флота и потеря эта была наименьшей из всех, корабли, пусть даже долго, дорого и трудоемко, можно построить заново. Про мастера над кораблями так не скажешь. Утрата эта была самой тяжелой, не потому, что некем было заменить Давоса Сиворта на его должности, а потому что в его лице Бран лишился мудрого советника и преданного человека. Когда стало известно, что дракон сжег корабли, король и десница долго о чем-то спорили за закрытыми дверями, причина их спора так и осталась тайной — Арья расспрашивала Тириона, но тот наотрез отказался обсуждать этот вопрос, сославшись на запрет короля. Бран же отвечал ей молчанием, обронил только скупое:
— Я рискнул. И я проиграл.
И столько боли и горечи было в этих словах, что у Арьи не хватило духу еще раз лезть с расспросами. Одно она уяснила для себя совершенно четко — брат ее только себя считает ответственным за случившееся, разделять с кем-то груз вины не считает возможным и тащит его в молчаливом одиночестве и без малейшей жалобы.
А некоторое время спустя с Драконьего Камня стали доставлять мертвые тела. И тело Давоса было первым. Арья как сейчас помнила заплаканное лицо той женщины, его жены, Марии. Она произнесла едва ли несколько слов, все больше беззвучно плакала, утирая слезы уже насквозь промокшим платком. Говорил с ней Тирион, успокаивал тихим голосом; рядом суетился Сэм Тарли, протягивал кубок, сочувственно гладил пухлой ладонью по плечу. Бран не присутствовал, лишь бросил взгляд с верхней галереи и приказал тихо и холодно:
— Вперед.
Слуга, что возил его по замку, послушно двинулся дальше, уставясь ничего не выражающим взглядом перед собой.
Арья затаилась в тени и смотрела, почему-то испытывая неприятное очень чувство, будто она тоже причастна к горю этой женщины, будто это она ее мужа на смерть послала, хотя когда принималось решение об осаде Драконьего Камня, Арьи даже еще в столице не было.
— Что ж… им обоим когда-то было присуще благородство, отрадно узнать, что они не полностью еще утратили это качество, — с какой-то затаенной тоской проговорил Тирион, когда прислали тело сира Давоса.
— Приятная иллюзия, лорд десница, — тут же возразил ему Бран, — будет печально, когда она разобьется.
Никаких объяснений своим словам конечно же не дал, а лишь криво усмехнулся, прикрывая глаза и давая понять тем самым, что беседа окончена.
Арья же была согласна в данном вопросе с Тирионом, если и питала сомнения, то относила их исключительно к персоне королевы, более того, была она убеждена, что это дело рук одного лишь Джона, никакого двойного дна тут нет, а сделано с одним лишь намерением — дать вдове возможность оплакать и достойно похоронить супруга.
Через три дня иллюзия о благих намерениях была разбита вдребезги — прислали второе тело, за ним еще, еще и еще… и все в таком виде, что родным, ежели таковые и имелись, решили не отдавать. Сжигали тайно, прах помещали в усыпальницу на месте разрушенной септы Бейлора.
Теперь вот этот. На прочих Бран не смотрел почти, лишь бросал короткий взгляд и просил десницу уладить проблему. И Тирион улаживал — тихо и безропотно. От всей его маленькой нескладной фигуры веяло обреченностью и одиночеством, но несмотря на печальный этот флер, был он собран, решителен и местами напоминал Арье Сансу. Впору бы пошутить про мужа и жену из одного теста слепленных, да вот язык не поворачивался, слишком хорошо Арья знала, каким опасным и нехорошим может быть этот, давно спевшийся, дуэт из уродливого карлика и рыжеволосой красавицы. Покойный Тайвин Ланнистер, поженив их, создал чудовище.
— Лорд десница, — громко позвал король, теряя терпение, — коль вы не в силах совладать со своим желудком, то я разрешаю вам удалиться. От вашего бульканья все равно проку никакого.
— Я… нет… я сейчас. Прошу прощения, ваша милость, — с большими паузами выговорил Тирион, пытаясь отдышаться. Утер рукавом пот со лба, глотнул воды из большой чаши, а остатки прямо в лицо себе плеснул и сразу потекли прозрачные капли по бороде, а Тирион потряс головой, разбрызгивая воду, охнул, вздохнул, еще раз извинился и изготовился слушать своего короля.
Взгляд, тем не менее, старательно отводил, не смотрел на лежащее перед ними измученное изуродованное тело. Зрелище и впрямь было не из приятных.
Застывшие стекляшки глаз — зеркала, отражающие ужас. Страшные ожоги. Глубокие порезы. Кровоподтеки. Чуть не полностью выдранная и сломанная ключица. Разбитое лицо. Вывернутые в плечевых суставах руки. И снова ожоги — тонкие мучительные линии везде, они словно передавали некий хаотичный узор, в котором угадывались птичьи крылья.
— Эти ожоги, чем их нанесли? Такие ровные… — голос Тириона был встревожен, но как всегда пытливый его ум нашел о чем поразмыслить.
— Руки, милорд, это были руки, — невозмутимо молвил Бран. — Ее руки, — добавил весомо.
Тирион сглотнул.
— Перчатки, латные или кольчужные? — продолжал работать его ум, хоть и совсем не в ту сторону. — Скорее латные, перчатка даже. Одна перчатка, нарочно для такой пытки изготовленная. Воспользоваться такой вещицей по назначению невозможно конечно же для обычного человека — сразу руки обожжет до мяса. Она никогда не была обычной, она может, может такое… мне доводилось видеть как-то… пламя, оно не причиняет ей вреда, — бормотал Тирион себе под нос. По-видимому, размышления эти его успокаивали, хоть и не несли никакой пользы.
На лице Брана застыла задумчивость, он внимательно рассматривал своего десницу пару минут, словно никак не мог решить — сказать правду или оставить пребывать в спокойном неведении.
— Нет никаких перчаток, милорд.
Тирион громко вдохнул и закашлялся, собственным вздохом подавившись, в его разномастных глазах отразился ужас.
Что ж, Бран не отличался особой бережливостью в отношении приближенных, это ни для кого тайной тут не было.
Откровение высказанное Браном пугало по-настоящему, пугало сильно, как и любое другое необъяснимое явление, кое не способен вместить человеческий разум. Любой нормальный человек испугается, но страх Тириона был каким-то особенным, сказанное будто его лично касалось, имело отношение непосредственно к нему и сильно его затронуло, надолго запав в душу. Разумеется, с чувствами своими он совладал быстро и лицо удержал, но Арья успела увидеть и над увиденным непременно поразмыслит чуть позже.
— Итак, милорд, оставим жутковатые подробности. Меня интересуют другие ваши соображения, они ведь у вас есть? — глаза Брана прищурились выжидающе и даже, как на миг показалось Арье, хищно.
Тирион смотрел хмуро, сложив руки на груди, между его бровей залегла глубокая складка, а уголки рта были скорбно опущены, он чуть постукивал ногой по полу и словно не понимал чего-то. На слова своего короля сразу же вскинул голову и даже подобие прежней его легкой улыбки мелькнуло на миг в бороде.
— Соображения у меня есть, ваша милость, хоть они несколько обрывочны.
— Сейчас все обрывочно и ненадежно, — горькая ирония сквозила в голосе брата. — Говорите.
— Что вы перед собой видите, ваша милость? Ну, кроме очевидного — человек, чья смерть была мучительной и довольно долгой.
Манера вести беседу вот так, составляя ее из вопросов и ответов, порой загадок и недоговоренностей, была обычна между ними. Они словно играли в игру, только им двоим известную.
— Не очень долгой — несколько часов, — лениво заметил Бран. Понял, что сказал что-то не то и сразу исправился. — Разумеется, в сравнении с предыдущими…
Изуродованное шрамом лицо Тириона приобрело подвижность, бровь над зеленым глазом выгнулась, уголок губ чуть кривясь задергался — он явно желал что-то сказать, но пока придерживал свою мысль. Ждал, что ответит Бран на заданный вопрос.
— Я вижу человека, — начал тот неуверенно, — что имел все шансы покончить с ней навсегда. Он не справился, но мы не станем его за это осуждать. Он был героем и умер как герой! — голос Брана наполнился силой и зазвучал уверенно. Жестко. Непреклонно. — Просто ему не хватило немного удачи.
— Верно, — голос Тириона приобрел обычные его вкрадчиво-насмешливые нотки, хотя сам он был серьезен и собран. — Но я говорил не о его отчаянной смелости и досадном невезении, меня интересует его смерть — так же как смерти всех прочих. Кроме Давоса, то случай особый.
Бран подался вперед, впиваясь в Тириона глазами и даже дышать перестал на миг.
— Жестокость, мой король, — тихо объяснил Тирион. — Я довольно неплохо успел узнать Джона и ее тоже. Оба они безусловно убийцы и им свойственна жестокость, но никогда бессмысленная — как может показаться, глядя на это, — он повел рукой, указывая на лежащее перед ними тело. — Смысл есть и сейчас, хоть и ускользает от нашего понимания.
Ну да, никогда не была свойственна такая вот жестокость Джону, но она?! После того, что она сотворила со столицей?! Слова, яростные и злые, чуть не сорвались с языка и Арья до боли прикусила нижнюю губу, а пальцы, сплетенные в замок, стиснула так сильно, что в суставах заломило. Сдержалась. Это Арья Старк, сестра короля, может громко и без стеснения высказывать все, что думает, королевской же прислужнице надлежит, скромно опустив глаза, молчать.
— Да, в этом тоже был свой смысл, — словно угадав ее гневную мысль, Тирион кивнул коротко в сторону окна, подразумевая то, что драконья королева сделала со столицей. — Я не сразу понял, ослепленный увиденным, но спустя время и поразмыслив немного, нашел в ее действиях смысл.
— Чудовищный смысл, — промолвил Бран, не глядя на Тириона.
— Разумеется. Но отрицать его наличие мы не можем.
— И мы не станем, — выдохнул Бран, полоснув коротким острым взглядом по маленькой фигуре своего десницы.
— Нет, мой король, мы не станем, — так же коротко отозвался Тирион и словно незримая нить протянулась между королем и десницей. Повязаны накрепко, поняла Арья, и уже давно. Некая общая тайна объединяет их и в ней кроется причина, почему именно Тирион тогда предложил возложить корону на голову Брана, а тот в свою очередь вырвал его из рук безупречных и вручил брошь десницы. Похоже на сделку.
— Ваш ум, как всегда, был полезен, лорд Тирион. А теперь идите, вам следует отдохнуть. И я жду вас к ужину, — мягко улыбнулся Бран, будто они что-то будничное и привычное здесь обсуждали. — Постараемся отыскать смысл.
— Что прикажете делать с…? — Тирион кивнул на тело перед ними.
— Как обычно, — и всхлипнул, после подавил горький смешок и добавил совсем тихо, — Вы помните второе заседание малого совета, лорд Тирион? Наши планы? Как мы спорили, забыв обо всем? Как горячо каждый доказывал свою правду и каждый был прав — все это было нужно и важно. Флот, городская стража, разбор завалов, восстановление зданий, назначения на должности, пища и кров для жителей столицы, долги, налоги… хорошее было время, хоть и сложное, вот бы вернуть его…
— И мы справлялись, ваша милость, пусть не блестяще и не со всем, но результаты есть и они перед нами, — Тирион улыбнулся и стал на мгновение похож на того весельчака-карлика, который когда-то расхаживал по Винтерфеллу во время визита короля Роберта. — Справимся и сейчас.
— Справимся. У нас нет выбора, — улыбка Брана снова стала сдержанной и фальшивой. — Ну, ступайте, милорд.
— Ухожу, ваша милость, — склонил голову Тирион и уже перед дверями обернулся. — А вы? Вам отдых тоже не помешает.
— Благодарю за заботу, но я побуду еще немного здесь. Хочу проститься.

Дверь за Тирионом затворилась и Бран скользнул по Арье внимательным взглядом.
— Что скажешь?
Сказать хотелось многое, но в словах этих не было ни малейшего смысла.
— Что ты хочешь услышать? — ей стало смешно на миг.
— Правду, — пронизывающий взгляд был колюч и беспощаден.
Арья знала какой правды желал от нее Бран и знала какими будут его следующие слова, отчаянно не желала их, хотела зажмуриться, зажать уши и не видеть, не слышать, не присутствовать. Не быть здесь. Не жить в этом ужасе. Брат не позволит ей — тоже ясно как день. Роскошь пребывать временами в иллюзии он предоставляет только одной своей сестре и эта сестра — не она.
— Он тоже приложил к этому руку, — Арья вздрогнула словно от удара. — Почему ты так упорно не желаешь слышать? Что тебя пугает до такой степени, сестрица? — Бран читал ее как открытую книгу.
Арья ничего не ответила. Присела на корточки, склонилась, всматриваясь в мертвое лицо, в цветущие на синюшной бледности черные отметины — им бы быть багрово-фиолетовыми, но в мертвом теле кровь давно застоялась и загустела. Вот это, сбоку на челюсти, точно от удара рукой, сжатой в кулак. Арья протянула руку и пощупала лицо перед собой, вжала сильнее пальцы, пытаясь найти — вот она, вмятина характерная. Он повредил ему лицо, с одного удара надломив челюстную кость. Сильно бил, не жалея. Хотел причинить боль. И ни капли не заботился о том, что будет после, а значит заранее знал, что перед ним не жилец. Знал, что делает и намеренно калечил. Уголок ее губ дернулся в горькой усмешке — у него всегда была тяжелая рука. Арья осматривала другие повреждения на теле, каждое из которых подтверждало правоту ее предположения. Она закрыла глаза, не потому что не могла смотреть, она и не к такому привыкнуть успела, а потому что не хотела ни за что поверить, что именно он это делал. Он просто не может! Но Брану нет никакого резона лгать и он никогда не ошибается.
— Глаза, — быстро проговорила она, украдкой вытирая слезу. — Его глаза, как думаешь, почему в этот раз он… их оставил?
У прежних, за исключением Давоса, были выколоты глаза. Один раз их и вовсе вырвали и приложили помутневшие глазные яблоки в отдельной шкатулке.
— Я не знаю, — Бран пожал плечами. — Я же не читаю в его мыслях. Ты так и не ответила мне — что тебя пугает настолько сильно?
— Причина, брат. У всего есть причина и во всем есть смысл — тут твой десница прав.
Бран улыбнулся и поманил ее к себе, а она послушно, как всегда в таких случаях, присела перед ним, глядя снизу вверх. Сухая исхудавшая рука потянулась к ней, погладила по лицу — Арья едва ощущала прикосновение, а тепла, исходившего от руки брата, не почувствовала вовсе.
— Я сумею прогнать твои страхи, сестрица, — он прихватил ее легонько и ласково за подбородок, — и сумею тебя защитить. Верь мне, — нежное прикосновение губ ко лбу. — И делай как я скажу. Ты сегодня же прекратишь свой маскарад — на ужине ты откроешься моему деснице, а после будешь присутствовать на каждом заседании Малого Совета — как моя сестра и советница.
Это не стало неожиданностью, рано или поздно Бран бы от нее этого потребовал, вопрос времени и его личных соображений, делиться которыми он не спешит, да и не надо ей.
— Бран, пожалуйста… прошу тебя, — Арья умоляюще на него посмотрела.
— Я тоже прошу — пожалуйста, — брат был непреклонен. — Мне нужна моя семья! Близкий человек рядом! Кроме тебя никого нет… — закончил он беспомощно и на секунду в глазах блеснула влага.
Арья прикрыла глаза. Давит на слабое и дергает за ниточки. Это нечестно, но он все равно прав, а она — заигравшаяся в странные игры девчонка и игры эти пора прекращать. Она сделает как просит Бран.
— Можно мне уйти? — но ей надо побыть одной, надо подумать. Подготовить себя к выходу из тени.
Сдержанный и все понимающий кивок головы — конечно, она может идти.
Поспешные шаги, она не смогла их скрыть, не сумела спрятать беспокойство и желание сбежать. Не вышло. Правда, от которой она бежала, долетела до нее словами в спину.
— Они до самого конца его не отпускали, в глаза смотрели. Мне тоже пришлось…
Арья сжалась как от удара плети. Вздрогнула и втянула голову в плечи, ускоряя шаг и не пытаясь уже скрыть ужас, затопляющий ее разум.

***

Лестница под ногами ползла медленно, словно неохотно. Вопреки своей привычке стремительно взлетать вверх по ступеням, Арья едва переставляла ноги, ощущая неприятную тяжесть. Не желала она сюда идти. Будь ее воля и вовсе бы не приближалась к башне десницы — здесь жили призраки. Воспоминания. Башня, что когда-то занимал ее отец, была разрушена во время штурма, нынешнее строение было новым и сильно отличным от прежнего, но это не имело значения. Арья все равно слышала шаги и голоса. Помнила.
Память держала это место не таким пустым как сейчас. Свита, привезенная ее отцом из Винтерфелла когда-то, была весьма скромна, но не настолько, чтобы башня создавала ощущение гулкой пустоты, местами даже немного жутковатой — как сейчас, при Тирионе. Стражник на дверях, мальчишка-прислужник, две горничных — вот и все, не считая самого лорда-десницу.
Тирион вздрогнул, когда она вошла после кроткого тихого стука в дверь и такого же тихого разрешения войти. Он явно ожидал за дверью кого-то другого, а сам ее визит очевидно причинял ему беспокойство, хотя, разумеется, он это отлично скрывал, быстро взяв себя в руки и учтиво улыбнувшись ей.
Нервно пригладил волосы ладонью, одернул винно-красный дублет, привычным жестом выровнял брошь десницы и беглым взглядом окинул комнату, после чего стал чуть более расслаблен. Он боится, поняла Арья, и не доверяет.
Она усмехнулась про себя, вспоминая тот ужин недельной давности и шокированное лицо карлика, когда она исполнила пожелание своего брата.

— Ему полезно будет, — хмыкнул тогда Бран иронично в ответ на молчаливый вопрос.
Арье оставалось лишь исполнить его просьбу и она, помолившись про себя, чтобы все прошло на сей раз гладко, опустила низко голову, по бокам свесились пшеничные локоны, а рука ее скользнула к подбородку, пальцы нащупали нужное — незримую границу между обычным и невероятным, нырнули под тонкое, подцепили край, потянули… «Ну же, давай!» — взмолилась она мысленно и мертвое лицо на этот раз отпустило, легко отслоившись от живой Арьи. Роскошные локоны сгинули без следа, рука ее встряхнула кожаную маску, сложила и в карман затолкала.
Она смотрела на мир своими глазами и краски вспыхнули чуть ярче, нос ее втянул воздух и сразу стал ощутим сочный запах запеченного мяса и ягодно-мятного соуса, едва уловимый запах расплавленного воска и незнакомый цветочный от вазы в углу. Мир ожил и стал принадлежать ей.
Тирион раскрывал рот, но не издавал ни звука, напоминая своим видом онемевшую лягушку, что силится сказать громкое «ква!», но ничегошеньки-то у нее не выходит.
Арья откинула голову назад, ощущая невольное превосходство. Не сказать, что она сильно любила это чувство, но в такие моменты оно всегда в ней возникало и всегда ей было приятно, хотя, кажется, в Черно-белом доме говорили о недопустимости проявления эмоций и особенно таких вот, как сейчас. Ровным и холодным, как лед на зимнем озере — таким должен быть никто. Не никто, а бесчувственное нечто, подумала она с отвращением. Она никогда не была никем, у нее есть стая и есть имя.
Арья положила руку на плечо Брана, сразу ощущая прилив сил.
— Леди… леди Старк, — наконец совладал со своей речью обалдевший от такого зрелища Тирион и тут же испуганно начал исправлять свою оплошность: — Ох, простите! Конечно же принцесса, ваше высоче…
— Можете остановиться на леди, милорд десница, это моя сестра еще хоть как-то терпит, — прервал его Бран и обернулся к ней с теплой сияющей улыбкой: — Здравствуй, родная, как всегда рад безмерно видеть твое лицо.
Голова его склонилась вбок и Бран поцеловал ее руку, все еще на плече у него лежащую.
— Простите, лорд Тирион, но у вас такое лицо, — Бран совсем по-мальчишески рассмеялся, громко, звонко и очень заразительно, будто в момент скинул с себя все тяготы и заботы, будто выглянул из-под тяжелых королевских одеяний тот самый задорный мальчишка, которого они все так любили.
Голова его откинулась назад и Арья не утерпела и взъерошила ему волосы, от чего тот расхохотался еще звонче, а после и Арья ему в унисон расхохоталась, когда Тирион, обретя дар речи, вымолвил:
— Я понимаю, что выгляжу смешно, но вы, Старки, умеете удивить, — и тоже позволили себе рассмеяться. — Так вот почему вы охрану отсылаете все время! — осенила десницу внезапная догадка.
— Зачем же мне охрана, с такой-то чашницей? — голос Брана искрился радостью, он снова откинул голову назад, заливаясь счастливым смехом.
Впрочем веселье их в тот вечер долгим не было и угасло в один миг, будто срубленная клинком свечка, тоскливая безысходность вернулась и удвоилась, стерев с их лиц улыбки.

Внимательные глаза Тириона следили за ней с недобрым прищуром, будто он был котом, а она — мышью. Но нет, сожрать ее не так-то просто! И она уж точно не мышь и совершенно точно не добыча. Не жертва. Ага, скажи это той безумной суке с драконом, что в любой момент может обрушить на их головы небо, язвительно подумала она тут же. Нет, все они — жертвы, пока эта, на Драконьем Камне, жива. Пока она дышит не будет им покоя.
— Вы сегодня как-то излишне нервны, лорд Тирион, — заметила она. — Что тревожит вас? Может быть я чего-то не знаю…
— На предстоящем совете меня ждет встреча с родственниками, — признался Тирион, чуть морщась. — Не всем так повезло с семьей как вам, миледи, цените это.
Точно! Она видела же алые стяги с золотым львом нынешним утром и слуги после засуетились, но после ее отвлекли и она совсем позабыла.
— Обещаю, что не дам вас в обиду, милорд, — шутливо пообещала она. Ответом ей был грустный смешок.
Заседания малого совета Арья всей душой возненавидела с того самого мгновения как Бран ее туда впервые притащил, объявив с ехидной улыбкой ее в качестве личной своей советницы. На немедленно последовавшее уточнение советницей по каким же вопросам будет леди Старк, отозвался внезапно Тирион, сухо и зло рявкнув, что по каким будет угодно его величеству. Так и было положено начало ее мучениям.
Помимо невыносимой скуки, страдала Арья и от повышенного любопытства к своей персоне. Бран мог сколь угодно сводить недовольно брови, а Тирион смотреть исподлобья и холодить голос — не работало. Как только переступала она порог зала для заседаний малого совета все взгляды, будто повинуясь чьему-то беззвучному приказу, устремлялись к ней. Под взглядами этими было неуютно, Арья вообще не любила находиться в центре внимания, потому и завела привычку являться на заседания вместе с Тирионом, каждый раз заходя за ним заранее. Десница имел обыкновение входить и сразу начинать говорить, чаще всего нес что-то незатейливое и забавное, выигрывая себе пару минут времени на оценку обстановки. Пока Тирион подобным манером стягивал на себя все внимание, Арья обычно просачивалась бесшумно и занимала самый дальний угол. Нехитрый ее маневр Тирион раскусил моментально, иногда позволяя себе безобидно подшучивать на сей счет и рассказал ей как любила являться в совет Санса в те редкие случаи, когда была нужда в ее присутствии. Сестра являлась самой последней, с непременным легким опозданием, вынуждая всех ее ждать, и конечно же каждый раз в тщательно подобранном платье и украшениях, всегда ослепительно прекрасная. В голосе Тириона сквозил чистый восторг, глаза его туманились и Арья подумала, что воспоминания о встречах с Сансой для него подобны редким драгоценным жемчужинам, он их все хранит бережно, время от времени достает и рассматривает. Он любит ее сестру, поняла Арья, любит так сильно, что смирился абсолютно со всем, включая ее полнейшее к нему безразличие. Не было в той любви ни страсти, ни ревности, ни желания обладать, а лишь больная собачья преданность. Ничего он от нее не ждал и не хотел, кроме как знать, что она живет, дышит и расхаживает в стенах Винтерфелла в своих красивых платьях.
Как только Арья осознала все это, первым делом возблагодарила богов, что не успела отпустить никакой дурацкой шуточки по этому поводу. Можно посмеяться над короткой легкой влюбленностью, чувства же Тириона к Сансе были совсем иного рода, над таким не шутят. После свалилось понимание, что именно по причине этой любви Тирион предал ту, что называл своей королевой и подтолкнул Джона к ее убийству. Разумеется, свою шкуру Тирион тоже спасал, но и под удар ведь он себя подвел из-за Сансы! Потому и доверяет Бран так безоговорочно Тириону, уж он-то несомненно знает всю силу этой любви. Но как же должно быть больно — вот так любить, не получая ничего в ответ. По спине ее пробежал холодок — ведь именно так Санса любила Джона, а тот в свою очередь… У Арьи даже голова закружилась оттого как все туго, страшно и сложно заплелось. У нее самой все тоже могло быть непросто, если бы не решила она все одним моментом, отсекая для себя саму вероятность всякого романтического чувства.

***

Заседания королевского совета вызывали у Арьи чувство стыда и каждый раз после она винила себя за глупость и эгоизм. Как она могла быть так слепа? Не понимала, не видела упорно, что оставляет Брана в змеиной яме, среди чужих людей и чужих богов, в стенах, что никогда не станут ему домом и на самом опасном месте из всех возможных — на троне.
И они с Сансой, при полном осознании всей опасности и зыбкости положения Брана, все же оставили его одного. Ни разу не задумавшись даже, полностью отдались своим эгоистичным устремлениям и порывам. И если Сансу еще хоть как-то понять было можно, то себе самой Арья оправдания не находила. Да, разумеется, очень хотелось поверить в то, что все завершилось наконец, что миновал темный период в жизни и что дальше ждет будущее, если не светлое и сияющее, то хотя бы относительно спокойное, ну уж точно без потрясений такой силы, что все сметают на своем пути и камня на камне не оставляют от прежней жизни.
Но если быть с собой честной, то где-то в самой глубине души Арья знала всегда — ничего не завершилось, было во всем случившемся нечто неуловимое и скрытое, пугающее. Потому она и сбежала так стремительно в свое плавание. Чуяла ведь, внутренним каким-то чутьем вот то самое, притаившееся до времени и ждущее удачного часа и вот оно дождалось и вернулось во всем своем ужасающем блеске. Зло всегда возвращается, если оставить ему хотя бы малую лазейку, а для драконьей королевы даже не лазейку, а целые огромные ворота, гостеприимно распахнутые, оставили без присмотра. Так чему же теперь удивляться? Все они сейчас платят за свою недальновидность.
Совет нынешний был сильно отличен от предыдущих, хотя бы уже тем, что помимо привычных лиц, присутствовал на нем Хранитель Запада — сир Давен Ланнистер. Назначение свое он получил еще от Серсеи, а Бран по какой-то причине ничего менять не пожелал и теперь глядя на этого человека, Арья, кажется, понимала, что все дело в подвохе, ждать коего от сира Давена не приходится, что на фоне многих других было весомым достоинством. В столицу львиный лорд прибыл по личному приглашению короля, так что его ждали и никаких вопросов его присутствие не вызывало, а вот что здесь делает леди Дженна Ланнистер Арья решительно не понимала, и ладно если б та леди просто в столицу вслед за племянником увязалась, но она и на королевский совет с ним притащилась! А Бран на это ни слова не сказал — к большому удивлению Арьи и явному неудовольствию Тириона. Тучная эта дама, облаченная в алый бархат и золотое кружево, была язвительна и зла, особенно от ее острого языка доставалось Тириону, она больно жалила его то и дело, не щадила совершенно. Сир Давен злых острот не отпускал, а просто выказывал своему родичу совершенно неприкрытое презрение, разговаривал с ним сухо и ни словечка не вымолвил сверх необходимого. В то же самое время с Браном он был учтив, внимательно слушал его и совершенно очевидно, что прислушивался, а чуть ранее, до начала совета, очень тепло говорил с Бриенной.
Арья предполагала, что отношения Тириона с родичами не всегда были так дурны и испортились после смерти лорда Тайвина, как поговаривали от руки Тириона. И если и были призрачные шансы отношения эти худо-бедно выровнять, то дальнейшее его десничество у Дейнерис Таргариен и последующий штурм столицы, унесший жизни Серсеи и Джейме, поставили на отношениях Тириона с семьей окончательный крест и сейчас его принимают и терпят лишь по причине занимаемой должности. И кто знает не прибили бы его дорогие родичи втихаря, если бы он осмелился вернуться домой на Утес и если бы не стоял за его спиной король.
Удивительным было то, что Тирион такое отношение родни принимал с молчаливым смирением, а вот Арья смиряться не желала. Ее дико раздражала эта Дженна с ее усмешками и остротами, раздражали ее манеры и даже звук ее голоса. Да кто она такая эта Дженна?! Ее и быть-то тут не должно, пусть благодарит, что перед носом двери не захлопнули! Да, возможно Тирион заслужил, но он был десницей ее брата. И он всегда был добр с Сансой. И ни разу ничем не задел и не обидел саму Арью. А на обиды и печали львиного семейства ей было плевать, они были ей чужими, а вот Тирион нет. Разумеется, родным и близким Тирион ей не был тоже, но и чужим назвать его она не могла — они были сейчас на одной стороне. Поэтому поймав затравленный взгляд Тириона после очередной едкой реплики леди Дженны, Арья резко поднялась со своего места, нарочито медленно задвинула стул и так же медленно пошла вдоль стола, глядя прямо перед собой.
Дошагала до места Тириона, остановилась позади его кресла и чуть так постояв, положила руку ему на плечо. Молча обвела взглядом всех присутствующих и уставилась прямо в глаза леди Дженне. Та ответила ей таким же прямым взглядом. Было неприятно, но Арья продолжала смотреть и под ее немигающим взглядом леди Дженна сначала дернула плечом, после скрестила руки на груди, будто желала отгородиться этим жестом от ее недоброго, холодного взгляда и наконец отвела глаза, а после и вовсе отвернулась. Арья еще какое-то время ее рассматривала, отмечая про себя, что сейчас весь блеск и вся уверенность с нее слетели и ни богатое платье, ни золотые украшения, усыпанные изумрудами, ни сложная изящная прическа не могли спрятать правду — перед ней была немолодая, увядающая женщина, пережившая и плохое и хорошее, возможно очень неглупая и точно не слабая, но совершенно обычная и женщине этой не по плечу такие игры. А еще она как-то запоздало вспомнила, что Дженна конечно Ланнистер, но в замужестве — Фрей и что ее жалкий муженек жив, равно как и последний из четырех сыновей. И вспомнив это, позволила себе недобро усмехнуться, после утратила к Дженне, да и вообще к Ланнистерам, всякий интерес и лишь скользнула резким неприязненным взглядом по Давену, который правда даже не заметил этого, весь сосредоточившись на обсуждении произошедшего в Просторе.
Арья так и простояла весь остаток совета за креслом Тириона. Бран на ее выпад, разумеется, ничего не сказал, но поймав ее взгляд чуть заметно улыбнулся ей, выражая молчаливое одобрение.
Бесконечные обсуждения и споры нынешнего совета наконец были завершены и все потянулись к выходу, вслед за королем. Тирион же слез с кресла и первым делом взял обе руки Арьи в свои и горячо расцеловал.
— Я благодарен, моя леди, — искренне и тихо проговорил он и глаза его увлажнились.
Арье стало неловко и она тряхнула головой, прогоняя это чувство, а Тирион продолжил спокойно говорить о том, как повезло Давену избежать брака с одной из бесчисленных девиц Фреев — после того страшного и загадочного происшествия в Близнецах все прошлые договоренности попросту утрачивали смысл, а Арья слушала его и понимала — он знает все и он будет молчать.
Перекинувшись еще парой шуток с Тирионом, Арья оставила его, потому что было у нее одно дельце — маленькое, но важное, и для этого ей требовалось отыскать Подрика, которого на совете конечно же не было и искать его было бы логичнее всего в Башне белого меча, а соответственно была велика вероятность встретить там Бриенну, чего очень не хотелось.
К Бриенне Арья питала исключительно добрые чувства, но говорить откровенно с рыцарственной девой не желала. И уж точно не желала рассказывать ей, как дикой кошкой, вся напружинилась и изготовилась к смертоносному выпаду, сжимая в одной руке обнаженный кинжал валирийской стали, а пальцами другой поглаживая нежно рукоять Иглы. Как застыла так на палубе корабля, в окружении недобрых взглядов взбунтовавшейся команды и чувствуя за спиной тех немногих, кто сохранил верность. Как после рука ее сжимала крепко в кулаке давно немытые отросшие волосы с проседью и как полоснула уверенно, вспарывая горло. Как хлынула кровь одуряющим потоком и как тяжело упало под ноги ей тело. Как смотрела бесстрашно в глаза людей, которых подталкивал в спину страх, как примеривалась, как оценивала холодно — кто следующий. А по шее стекала теплая кровь из разрезанной щеки — она успела увернуться и клинок задел ее лишь по касательной. Как после вышел капитан и встал между ней и мятежной командой, уверенным голосом уладил все, пообещав немедленно поворачивать назад. Она тогда возблагодарила всех богов, что послушала Давоса и приняла того капитана, что он ей рекомендовал и тем самым спас ей жизнь. Потому что она конечно же положила бы там многих, но все ей точно были не по силам и кто-то бы ее достал, ранил, а дальше по нарастающей — к фатальному некрасивому концу. Она не рассказывала об этом даже Сансе, ускользнув ловко от вопроса про шрам. Брану только рассказала и после жалела, что так и не смогла поблагодарить Давоса и покаяться перед ним, что не послушалась его совета и вовсе не плыть сразу в таком направлении, а сначала поплавать несколько лет в знакомых водах, понять нюансы длительных морских путешествий, которым не научишься заранее, а только на своей шкуре узнаешь. Бран не укорил ее ни единым словом, обнял только крепко и прошептал в волосы:
— Я рад, что ты уцелела. И рад, что вернулась.
Бриенна всего этого не знала, но прекрасно понимала — Арья не просто так прервала свое путешествие, произошло нечто очень плохое и поэтому задавала вопросы.
Арья слишком уважала эту женщину, чтобы отмахнуться от нее глупой шуткой, уж не говоря о том, чтобы оскорбить ложью. Резко осадить ее, чтоб ни о чем не спрашивала, она не могла тоже — леди когда-то дала клятву их матери и сдержала ее, нашла и защитила Сансу, а сейчас верно служила Брану. Она имела право на вопросы, ее беспокойство было искренним, а причиной была все та же клятва и чистое благородное сердце. Рассказывать же правду Арья была не готова, поэтому выбрала всячески избегать откровенных разговоров с леди-командующей. Вот и кралась сейчас окольными коридорчиками, выглядывая из-за поворотов опасливо.
И пока шла, размышляла о итогах минувшего совета. Сир Давен Ланнистер уходил, пряча в усах самодовольную усмешку, и сейчас наверное уже бежит скорее к мейстерам строчить бесчисленные письма с приказами войскам собираться и выступать, потому что именно ему было поручено возглавить армию, которая выдвинется в Простор для исправления всего случившегося, вернет захваченный Хайгарден и притащит к трону короля мятежного лорда Редвина, что вступил в преступный сговор с драконьей королевой и сейчас засел в захваченном замке, словно бы имел на это все права. Быстро такие дела не делаются, как заметил на совете Бран, но и промедление тут недопустимо и потому сиру Давену было велено спешно собирать войска Ланнистеров, те что есть, и выдвигаться в Простор, а позже, как обещал Бран, подойдут армии Долины и Речных земель. Когда же Давен позволил себе высказать сомнение на счет присутствия этих армий, Бран успокоил его, сообщив, что армии будут, потому как он отправил туда свою советницу и для усиления еще и свою сестру — ее милость королеву Севера. Арья при этих словах хмыкнула про себя, понятно, братец отрядил Сансу дать ускоряющего пинка дядюшке Эдмару и поманить пальчиком кузена Робина. Знал кого посылать, Санса преуспеет несомненно в обоих направлениях и армии приведет.
Еще обсуждались мятежники и предатели — леди Грейджой и принц Мартелл. Бран объявил, что если кто-то из них попадет в руки сиру Давену, то надлежит приволочь их в столицу в цепях, а уж дальше сам король будет решать их участь.
— И никаких случайных смертей в бою, — предостерег Бран, — особенно касается принца Мартелла.
А вот что касается сира Герольда Дейна, то тут приказ был однозначен и короток — если попадется вдруг в руки, то казнить незамедлительно. Учитывая, что поговаривали про этого рыцаря, приказ был мудрым и единственно верным.
— А если попадется… — сир Давен оборвал сам себя и выразительно замолчал, хотя всем присутствующим совершенно ясно было, кого он имеет в виду.
— Если на вас свалится невиданная удача пленить моего непутевого кузена, — расплылся в нехорошей улыбке Бран, — то с ним надлежит поступить так же как с принцем Мартеллом — сковать по рукам и ногам и ко мне доставить невредимым. Впрочем на него можете не рассчитывать, так же как и на нее — засели оба на своем проклятом острове, не выманить. Да и не надо нам сейчас.
Дальнейшие вопросы Бран мягко, но решительно пресек, так и не дав прозвучать имени Джендри. Арья была уверена, что это он для нее лично сделал и была благодарна.
Так что уходил сир Давен довольным, радость его не омрачал даже тот факт, что его командование армиями не будет единоличным и придется ему делить эти почетные обязанности с лордом Ройсом, когда тот прибудет из Долины.
А вот сир Бронн покидал зал совета в настроении препаршивейшем, хоть и старался не подавать вида, но был разозлен и весь кипел и бесился внутри себя и наверное его даже понять было можно, взбесишься тут, когда замок отвоевали, жена сбежала, самому тоже пришлось бежать позорно, от короля нагоняй получил, а в довершении всех горестей еще и с должности поперли. Правда не на улицу выставили, но слететь с поста мастера над монетой и получить взамен место командира золотых плащей и правда радости мало. Это перемещение с одной должности на другую, правда, Бран постарался обставить достойно, сказал, что де, времена неспокойные, в столице могут и беспорядки начаться и всякие поползновения со стороны противника не исключены и ожидаемы, а потому требуется на этой должности человек не только проверенный и надежный, но и толковый, разбирающийся в вопросе, кому попало такое ведь не доверишь, а сир Бронн когда-то себя на этой должности проявил блестяще, так что никому больше его милость вверить покой и безопасность на улицах столицы не может, кроме сира Бронна. Означенный сир делал вид, что польщен, обещал приложить все усилия, не подвести и оправдать доверие… но все это было ложью и понимали это все и прежде всего сам Бран, однако вещал себе елейным голосочком, не оставляя никакого выбора и сир Бронн принимал все безропотно, засунув свои разочарования куда подалее, ведь деваться ему было некуда.
Леди Дженна попробовала было заикнуться, что на должность мастера над монетой может предложить… кого она там предложить собиралась из бесчисленных Ланнистеров так никто и не узнал, потому как король перебил ее, заявив, что в рекомендациях не нуждается и мастер над монетой у него уже есть, ожидается со дня на день из Староместа. Леди Дженна заткнулась благоразумно и спорить не стала. Понятное дело, что Хайтауэры расстарались, зря что ли леди из их дома в ближайших советницах короля сидит?
Дальнейшие мысли Арьи от совета отрешились и все сосредоточились на поиске неуловимого сегодня Подрика. Он нужен ей был для одного небольшого дельца. Искомая личность была обнаружена в оружейной, где он пытался при помощи мальчишки-оруженосца приладить сползающий все время наплечник. Вид Подрик имел взъерошенный и разгоряченный, явно после тренировки был, глаза его поблескивали довольно и засияли совсем уж при виде Арьи, что бочком в приоткрытую дверь протиснулась, махнула оруженосцу, отгоняя того в сторону и сама уверенно взялась за ремни, крепящие наплечник, с первого раза туго и ладно тот пристегнув. С Подом они как-то моментально сдружились, постоянно болтали непринужденно, шутили и много смеялись, при каждой возможности сбегая вместе из замка бродить по улицам столицы. Вылазки эти они, понятное дело, совершали в ночное время в основном, хотя могли и днем прогуляться. Бран махнул рукой на свой строгий запрет для нее и сказал, что все равно ведь не удержишь, так пусть лучше вдвоем с Подриком по ночным улицам шатается, чем в одиночку. Ну они и шатались с радостью, заворачивая во всякие сомнительные местечки порой, как-то раз даже влезли в драку, за что нарвались по возвращении на королевский гнев. Впрочем Бран, хоть и изругал их страшно, отошел быстро и уже успокоившись, беззлобно поинтересовался:
— Ну вы хоть не посрамились, я надеюсь? Не выхватили от столичного отребья? Дали достойный отпор противнику?
— Не сомневайтесь, ваша милость, — тут же бодро отрапортовал Подрик, искрясь нахальной белозубой улыбкой. — Противник был повержен и улепетывал после отчаянно.
Арья хихикнула в подтверждение. Они и правда тогда славно накостыляли той подвыпившей компании, что прицепилась к ним по выходу из таверны в Блошином конце.
— Вот же парочка неуемная, — усмехнулся Бран, — спелись — не растащишь! Ладно, вреда от ваших похождений нет, так что веселитесь пока еще можно, — махнул он на них рукой.
Они и веселились. А еще именно Под помог ей осуществить один замысел. Как-то раз Бран обмолвился, что скучает по тому мятному чаю, что заваривали в Винтерфелле в непременных пузатеньких глиняных кувшинчиках и Арья загорелась мыслью такие завести здесь, в Красном замке, для Брана, чтобы недостижимый ныне дом стал для него хоть на полшажочка ближе. Бран и сам мог бы давно приказать такие изготовить, только он этого не делал и не сделает, Арья это знала прекрасно. С вопросом о том, где тут самая лучшая гончарная мастерская она пришла конечно же к Поду и тот не подвел, сам лично отвел ее в уютную лавочку, уставленную различными изделиями, за которой, если перейти через задний двор, располагалась просторная мастерская. Там они и заказали дюжину маленьких пузатых кувшинчиков. Арья не собиралась сообщать кто они и для кого заказ, а вот Подрик не постеснялся, после чего они получили уверения, что заказ их будет выполнен в самом наилучшем виде и в кратчайшие сроки. Мастер не обманул и спустя означенное время Арья гладила округлые гладкие бока, любовалась приятным теплым отблеском на отполированной темно-коричневой поверхности и пришла совсем уж в восторг, когда мастер продемонстрировал ей еще и чашечки — маленькие и округлые, такие же простые и приятные. Чуть смущенно улыбаясь, мастер сказал, что посчитал правильным изготовить что-то подходящее, потому что нелепо же из таких вот простых кувшинчиков наливать чай в изящные чашки из тонкого фарфора. С мастером Арья была совершенно согласна и они с Подом, щедро расплатившись, забрали и кувшинчики и чашечки, уложенные в плетеные корзиночки, заботливо выстланные чистыми кусками мягкой ткани. А уже вечером Арья заваривала Брану в них мятный чай и смотрела, улыбаясь на счастливого брата, который благодарил ее раз уже наверное десятый и в глазах его сверкали слезинки.
— Заверни при случае к мастеру и скажи, что он очень порадовал своего короля, — попросил Бран и в руке его тускло блеснула монета — большая, медная, с вычеканенным вороньим профилем.
— Что это? — заинтересовалась она.
— О, это особая монетка, — улыбнулся Бран, — показавший ее страже у ворот замка, будет немедленно сопровожден ко мне лично.
— Пропуск?
— Можно и так сказать, — согласился Бран. — Я же не принимаю людей каждый день, а промедление иногда бывает смертельно.
— Сам придумал?
— Сам, — Бран взглянул на нее лукаво. — А ты подумала уже, что это Тирион?
— Была мысль, — не стала отрицать Арья. — Я рада, что ошиблась. Из тебя вышел хороший король, брат.
— Не смущай меня, — замахал он руками в ответ, — давай уже чай пить, пока не остыл, — и взялся за чашечку, поднес к губам, вдохнул аромат и сделал первый осторожный глоток. Прикрыл глаза и лицо его осветилось безмятежной счастливой улыбкой.

***
Беспокойная жаркая ночь измучивала, не давая заснуть и Арья вся извертелась на влажных от пота простынях; лишь только далеко за полночь удалось ей забыться чутким нервным сном. Во сне она убегала через душную липкую темноту леса, а переливчатый зловещий вой летел за ней по пятам, теряясь в кронах деревьев, что угрожающе раскачивались, потрясая ветвями. Почему же она бежала от волчьего воя? Она ведь из дома Старков, с каких пор волки стали для нее угрозой? Почему вдруг она так панически боится волка? Почему она боится… Нимерию?! Это совершенно точно была Нимерия, чьи желтые глаза смотрели и не узнавали.
А ноги несли ее вперед и вперед, пока не навалилась жаркая тьма, клацающая клыкастой пастью, а руки отчего-то оказались перепачканы горячей липкой кровью и мокрой грязью, земля под ногами стала рыхлой и вдруг начала обваливаться, сползать куда-то в открывшийся внезапно провал и не удержавшись, она полетела в темную сырую глубину, отчаянно пытаясь уцепиться за обнажившиеся корни деревьев, но они лишь царапали ей руки. Она все падала и падала, поглощаемая стылой могильной мутью, пока не сцапали ее чьи-то черные руки, будто густо припорошенные угольной пылью до самых локтей, руки эти встряхнули ее, словно соломенную куклу, и Арья повисла в невесомости, будто муха, угодившая в бочонок с медом. Гадкое чувство беспомощности ужасно злило ее, даже во сне. Тем временем изловившие ее руки сложились так, будто незримый обладатель их крепко задумался и Арья смогла рассмотреть, что руки были с тонкими хрупкими запястьями и изящными пальцами, явно женские, а по бархатистой коже, припудренной углем, ветвились тонкие золотые линии. Пока Арья рассматривала, руки пришли в движение и левая насмешливо похлопала ее по щеке, правая же пощелкала пальцами и выудила откуда-то из пустоты алую ленту, коя мигом была пристроена ей на глаза и вокруг головы обвязана крепко, а над ухом ей шепнули с тихим хриплым придыханием:
— Тебе оно ведь без разницы, все равно ни черта не видишь, хоть и смотришь во все глаза.
Смех, тихий и вкрадчивый, прозвучал ужасающе довольно и была в нем недобрая нота предвкушения, словно смеющийся ждет теперь чего-то редкого и самого для себя вкусного. Глаза под лентой нестерпимо ожгло, после полоснуло будто лезвием и Арья почувствовала резкую боль и как по щекам текут тонкие и горячие кровавые ручейки…
Что-то загрохотало вдали и грохот этот все нарастал, обращаясь в назойливый стук, после и голос чей-то прорезался и Арья раскрыла глаза, вскакивая и усаживаясь на постели. Она видела и могла двигаться. Проклятой ленты на глазах не было, так же как не было подземной бездны и жутких завораживающих рук, а была все та же комната, в которой она заснула. Вокруг стояла глухая ночь, из открытого окна тянуло долгожданной прохладой и слышался шум дождя. Колотились в двери, которые она имела обыкновение запирать на внутренний засов. Оттуда же доносился голос служанки отчаянно взывающий к леди Арье, умоляя ее проснуться, кричащий что-то про его милость… Бран! Что-то с Браном дурное случилось, поэтому и прибежали за ней среди ночи! В коридор вылетела как была — в ночной сорочке и босая; не чуя под собой ног, неслась в сторону королевских покоев, проклиная себя, что не поселилась поближе, предпочтя отдаленную часть дворца, наиболее тихую и безлюдную. Служанка, сильно отставая, бежала позади, выкрикивая что-то в спину ей — Арья не слушала и растрепанной легкой тенью летела по коридорам и лестницам, все быстрее и быстрее.
Двери в покои короля были закрыты и перед ними стоял королевский гвардеец, преграждая путь всякому желающему пройти внутрь. Глухой шлем закрывал его лицо и Арья не смогла опознать кто перед ней и уже было открыла рот и начала что-то говорить, но ее и без того немедленно пропустили, делая короткий шаг в сторону и приоткрывая дверь. Свет упал под другим углом и она поймала знакомый взгляд в прорезях для глаз — Подрик.
— Что я там увижу, Под? — она все же позволила себе эту небольшую слабость.
Но он коротко головой покачал и ничего не ответил, только в молчаливой поддержке аккуратно сжал ее локоть на секунду, пока она проскальзывала в приоткрытую им дверь.
В комнате было светло, как днем. Полыхали ярко факелы на стенах и масляные светильники цветного стекла, пыхал жаром камин, плясали языки пламени над жаровней в углу и многочисленные свечи горели. На большой кровати металось худое тело ее брата, облепленное мокрой насквозь сорочкой. Странным было это зрелище и жутковатым — нижняя половина тела была недвижима, а верхняя все время пребывала в движении, неестественно выгибаясь и стремясь выкрутиться из крепкой хватки Бриенны, что с усилием прижимала руки Брана к постели и отчего-то там, где она держала его за запястья, цвели алые пятна на белых простынях. Рядом Сэм стоял на коленях на постели и склонившись к Брану что-то пытался там с ним сделать, пыхтя от натуги, когда Арья на деревенеющих ногах подошла поближе, то поняла — Сэм пытался разжать ему зубы чем-то тонким и металлическим. А дальше все заслонило лицо Брана — белое и покрытое испариной, сквозь плотно стиснутые зубы бежала слюна и какая-то белая пена сбивалась в уголках рта, глаза же были раскрыты широко и полностью затянуты страшной белой пленкой.
— Сэм! — вскричала Арья. — Прекрати немедленно! Ты поранишь его!
Королевский мейстер в ответ бросил на нее дикий совершенно взгляд, узнал и сразу унялся, послушно откатился от Брана и спешно кинулся ей навстречу.
Бриенна же бросила виноватый взгляд из-под растрепанных волос:
— Если я не буду держать — он снова повредит себя, — и она кивком указала на кровавые пятна под руками Брана и на маленький ножичек, отброшенный в сторону — тоже со следами крови.
Он сам себя порезал, поняла Арья и зажала рот рукой, заглушая испуганный всхлип. Тем временем над ней навис коршуном Сэмвелл и быстрыми короткими фразами поведал о происходящем — эти приступы случаются иногда во время видений, чаще всего король справляется сам, но порой не может и тогда приходится силой вливать в него любое средство, способное в кратчайшие сроки погрузить в сон, только не всегда удается провернуть такой трюк. И вот Сэм послал за Арьей и очень просит ее хотя бы попробовать.
— Попробовать что? — она совсем растерялась.
— Сделай так, чтобы он тебя узнал и услышал. Давай, говори с ним, — Сэм подтолкнул ее к постели.
— О чем? Сэм, что мне говорить? — она мялась и жалась, не понимая толком чего он от нее хочет и боясь навредить еще больше.
— Да обо всем! — Сэм закатил глаза, досадуя на ее недогадливость. — О нем, о вас, о доме, вспоминай прошлое, мечтай о будущем… в общем, докричись до него.
И она докричалась. Смогла, сама не поняв как. Она и не помнила о чем говорила, когда сжимала его пылающее лицо в ладонях, кричала, а может шептала, глядя неотрывно в эти жуткие белые глаза. У нее получилось. Тело Брана в их с Бриенной хватке обмякло, он перестал вырываться, голова запрокинулась, глаза закрылись, но за миг до этого она успела увидеть, что страшная молочная пелена ушла. На плечах она почувствовала пухлые руки Сэма, который мягко и настойчиво ее от брата оторвал, приговаривая, что она смогла и дальше уже он сам.
Арья сползла с постели на пол и прямо так уселась, отирая пот со лба рукавом. Сидела и смотрела как привычно Сэм вливает в Брана какой-то отвар из широкой пиалы, придерживая аккуратно голову и как Бриенна отдает через приоткрытую дверь какие-то тихие распоряжения.
Через несколько минут комната наполнилась слугами — Брана осторожно подняли с постели, срезали с него пропитанную потом и заляпанную кровью сорочку, обтерли обнаженное тело, надели свежую сорочку и уложили не на постель, а на широкое ложе в самом углу возле распахнутого окна, предварительно устелив его чем-то мягким и подложив подушки, накрыли легким покрывалом. Распахнули все остальные окна, вымыли пол, собрали все с постели и унесли, зажгли благовония в курильницах по углам, принесли большой запотевший кувшин с ледяной водой, в котором плавали куски крупно нарезанного лимона, погасили большую часть освещения, оставив только пару свечей и один зеленоватый светильник.
— Миледи, идите отдыхать, я побуду с ним до утра, так что не беспокойтесь, — обратился Сэм к Бриенне.
Та устало выдохнула, откидывая со лба взмокшие короткие завитки волос и кивнула, соглашаясь.
— Вот, — Сэм протянул ей маленький флакончик, — если вдруг не сможете заснуть. Три капли на кубок воды.
Бриенна молча приняла флакончик, благодарно улыбнувшись и тихо вышла, прикрывая дверь, о чем-то там говорила еще с Подом, но здесь было неслышно.
— Вы тоже можете идти, леди Старк, он теперь проспит до завтрашнего вечера, — начал было Сэм.
— Нет, — оборвала Арья попытку ее отправить, — я останусь с братом.
— Как желаете, — не стал возражать Сэм. — Могу предложить успокаивающий настой…
И вдруг смутившись резко, отвел глаза в сторону, отошел к комоду в углу и сразу же вернулся, протягивая ей что-то темное, при ближайшем рассмотрении оказавшееся просторным халатом, судя по всему принадлежавшим Брану.
— Не думаю, что ваш брат будет против, — промолвил он, старательно глядя себе под ноги и Арья поняла, что ночная сорочка ее и так почти прозрачная, сейчас и вовсе ничего не скрывает из-за влажности и поспешно приняла халат из рук Сэма, накинула и завязала пояс потуже.
— Настой не нужен, а вот от вина я бы не отказалась, но здесь кажется нет…
— Нет, — подтвердил Сэм, — брат ваш вина не пьет и в покоях своих его не держит, но я сейчас попрошу принести, — он метнулся к дверям.
Вино принесли быстро и Арья, усевшись в кресло с высокой спинкой сделала глоток и наконец позволила себе вздохнуть и расслабленно откинуть голову, наблюдала как Сэм ловко и бережно накладывает на поврежденные запястья Брана густую мазь и туго бинтует, как обтирает влажным куском ткани его лицо, убирая волосы со лба и после наносит уже другую мазь на искусанные растрескавшиеся губы, после усаживается в кресло рядом.
Чуть подумав, Арья налила вина в чашу и молча протянула Сэму, тот принял с благодарностью, отпил немного и наконец посмотрев на нее прямо, предложил:
— Поговорим?
— Поговорим, — согласилась Арья. — Ты искренен в своей заботе о короле.
— Для меня он больше чем король. Он мой друг.
— Непросто это — быть другом короля?
— Непросто. Но это не имеет значения и мы все не можем жаловаться, потому что ему приходится тяжелее, чем любому из нас. Власть для него не привилегия, а тяжкая ноша и все что мы можем — это помогать ему в меру своих сил.
— Ты хороший, — улыбнулась ему Арья.
— Мне говорили, — улыбнулся Сэм в ответ.
— Брану повезло с тобой.
— А нам всем повезло с ним. Хорошо, что вы вернулись, — сменил он направление их разговора, — он скучал. Нет, не говорил конечно прямо, но много вспоминал про ваше детство. Он точно стал счастливее, когда снова увидел вас, миледи. И хорошо, что сейчас вы здесь, без вас было бы много хуже.
— Эти его… приступы, они часто бывают?
— Раньше нечасто случалось и не так плохо, но с тех пор как она вернулась, — Сэм покрутил в руках чашу, — он пытается понять и оттого смотрит куда не следует. Результат вы видели. Переубеждать его бессмысленно, он не послушает, он считает, что должен.
— Бремя власти?
— Бремя его дара.
— Как вы справлялись раньше, когда меня не было в столице?
— Леди Хайтауэр, — Сэм печально улыбнулся, — у нее получалось его успокаивать. Но сейчас она в отъезде, как вы знаете.
— Я не видела ее, какая она?
— Мудрая. Спокойная. Со своими тайнами. Конечно, действует на благо своего дома, но брату вашему искренне предана. Она никогда ему не навредит.
— Послушать Сансу, так та леди само зло во плоти.
— О, королева Севера не любит нашу госпожу над шептунами, та ее тоже не сильно жалует, а как по мне, то они друг друга стоят.
— Не сомневаюсь, — расхохоталась Арья и отсмеявшись, резко посерьезнела. — А что думаешь ты о драконьей королеве? Ее ты видел после возвращения?
— Не довелось — король счел неуместным мое присутствие на той встрече. Что до нее прежней, я думаю, что мы все в ней ошибались. Мы смотрели на ее армии, на ее драконов, слушали про ее деяния в Эссосе, ну и на красоту ее смотрели, что уж тут. И позабыли о главном, а ведь всех нас этому учили в свое время — история ее семьи. Вы помните историю завоевания, леди Старк?
— Помню. Я когда-то восхищалась королевой Висеньей.
— Во-о-от! — наставительно произнес Сэм. — Восхищались! А почему? А потому что не видели главного за пластом времени, но вот она перед вами сейчас. Пусть не Висенья, не так уж это важно, но точно такая же всадница дракона с валирийской кровью. А ее сестра? Рейнис? О ней до сих пор легенды слагают, какая она была красивая и утонченная, как любила поэзию и музыку. Но ведь эти прекрасные женщины делали ровно то, что и Дейнерис — садились на дракона и выжигали все с ними несогласное. Разве они давали кому-то настоящий выбор? Умереть или преклониться — это не выбор ведь, а сущее издевательство. Они же и шанса никому не оставляли, не слушали даже! Сейчас вы мне можете привести в пример королеву Алисанну, скажете какая она была добрая и великодушная, как она ни разу не подняла свою Среброкрылую в небо ради битвы, но… в то время было кому повоевать и без нее — это во-первых, а во-вторых, как думаете поступила бы добрая королева, если бы их семейку попросили убраться прочь на свой Драконий Камень? Вот если бы люди Вестероса не пожелали подчиняться их власти? Нет, все они одной крови. Люди разные, безусловно, но кровь одна. И кровь эта всегда сыграет, если создать нужные условия. Потому что драконы — это может быть и прекрасно, когда они живут сами по себе, но вот драконы под седлом — уже иное. Это не просто власть и сила. Это страх. Это взгляд с непостижимой высоты и что ты ни делай, как ни прыгай там внизу, что ни кричи им — ты для них букашка, точка, так всегда было и так всегда будет.
Арья слушала его затаив дыхание и была согласна с каждым словом, спросила только, когда он сделал паузу, чтобы отпить вина:
— А Джон? Он тоже ведь дракона оседлал и летал и в битве участвовал.
— Джон случай особой, — немного подумав, заметил Сэм, — с ним вышло одновременно плохо и хорошо. Он дракона конечно оседлал и летал на нем и сражался, но лишь раз и против мертвых и это хорошо. Так же хорошо, что почти сразу после дракона он потерял и не успел подняться на нем в небо, чтобы сразиться против живых, против обычных людей, воинов на поле брани, таких, каким он сам был до этого и весь ужас, творившийся при штурме столицы, видел не с высоты полета, не принимал участия в той бойне именно как всадник дракона.
— А что тогда плохо?
— Он все же успел познать и мощь и силу и, думаю, без труда может примерить на себя роль завоевателя. Это не дает ему покоя, я уверен, он тоскует своему дракону. Он бы хотел вернуть все назад.
— Хорошо, что этого не случится никогда.
— Да, хорошо. Именно поэтому он сейчас там, с ней. Его же разрывает на части, он очень уязвим сейчас, он многое пережил, а после его лишили с таким трудом обретенного покоя. И чувство вины, все же он ее убил, как ни крути и пусть он поступил правильно тогда, но перед ней-то он виноват!
— Не виноват он ни в чем! — тут же пылко возразила Арья.
— Конечно нет, — успокоил ее Сэм, — перед нами ни в чем, но ей-то он в верности клялся, называл своей королевой, любил ее. Такое не проходит бесследно, а Джон человек чести. Он же словно в ловушке и если и делает ужасные вещи, то не потому что желает этого. Ему очень трудно, я уверен, и плохо, он запутался и немудрено. Арья! Ну поставь ты себя на его место хоть ненадолго! — в запале Сэм даже забыл про вежливое обращение, но Арью это не волновало.
— То есть ты веришь? Веришь, что он может вернуться? Стать прежним?
— Верю, — уверенно ответил Сэм.
— А вот Бран не верит, — горько посетовала она.
— Да не может он себе позволить эту веру, ну! — воскликнул Сэм в запале громко и тут же сбавил тон, бросив короткий взгляд на спящего Брана. — Он король! Он в ответе за всех нас и потому отказывает себе в таких вещах, его ошибка может стоить дорого, поэтому он так строг — к себе прежде всего.
— Думаешь, если Джон вернется…?
— Он будет рад. Примет его. И простит. Со временем. Ну ты меня все же поражаешь, миледи! Бран ведь твой брат! Ты с рождения его знаешь! Он хороший человек, достойный, смелый, честный и любит свою семью.
— Было бы славно, если б ты оказался прав, — грустно и тихо шепнула Арья, больше себе, чем своему собеседнику, но Сэм ее услышал все же и улыбнулся ободряюще.
— Да брось! Мы пережили битву с мертвыми, переживем и это. Всего лишь еще одни тяжелые времена, бывало и хуже. Главное, не терять надежды.
— Ох, Сэм, какой же ты хороший, — покачала Арья головой и больше ничего не сказала.
Верить Сэму очень хотелось, он говорил прекрасные и правильные вещи, но верить было страшно. Один раз они уже поверили, что все плохое прошло и что из этого вышло? Но Сэм прав, нельзя терять надежду, пусть с оглядкой и оговоркой, пусть сто раз все проверяя и подвергая сомнению, но надеяться на лучшее просто необходимо им всем.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2025-07-07 14:51:36)

+1

180

Бран проспал, как и сказал Сэм, до вечера следующего дня, самого Сэма к моменту пробуждения уже не было, он ушел на рассвете, а Арья осталась, так и сидела рядом со спящим братом и сама даже немного подремала в кресле, от чего все тело у нее ужасно затекло.
Проснувшись, Бран сладко потянулся, словно и не было кошмарной ночи. Улыбнулся Арье и сразу же решительно выставил ее прочь, а слабые возражения пресек категорично:
— Не хочу, чтобы ты все это видела, довольно с тебя и вчерашнего. Да и мне неловко. Все, иди, — махнул он нетерпеливо рукой, — приходи, через час, если желаешь, поужинаем вместе. Или позавтракаем, уж и не знаю что тут более уместно.
Делать было нечего и Арья ушла к себе, намереваясь вернуться. За этот час она успела привести себя в порядок, переодеться, нервно исходить всю комнату вдоль и поперек раз наверное сто и наконец отправилась к Брану.
Войдя, увидела брата все на том же ложе возле окна, только теперь он был умыт, причесан, переодет и сидел, опираясь на подушки и уже вовсю трапезничал, правда почему-то игнорировал изумительную запеченную оленину, зато с аппетитом уплетал большой кекс с какими-то ягодами и глазурной белой шапочкой, собственно эту-то шапочку он и обгрызал увлеченно, а на подносе перед ним, на большом блюде помещались внушительный кусок орехового пирога, еще один кекс, ничуть не меньше первого, только этот был шоколадным, сбоку примостилась горка медовых конфет, еще была вазочка засахаренных апельсинов и блюдце с финиками. Ранее никогда за Браном такой неуемной страсти к сладкому замечено не было, даже в детстве и Арья распахнула изумленно глаза, оглядывая этот невозможный кондитерской разврат.
— Так всегда после бывает, — объяснил он, верно истолковав ее изумление, — сладкого хочется, хоть ложись и помирай. Но для тебя я попросил принести нормальной еды и вина, правда не знаю насколько хорошего, я его не пью и совершенно в нем не разбираюсь.
— Да я не привередлива, — Арья присела с другой стороны небольшого круглого стола, на коем помещались блюда с едой и возвышались два кувшина — с вином и лимонной водой.
— Ну да, ты не Санса, — покивал Бран весело, надкусывая медовую конфету.
— Ой, а я вот, возвращаю, — вскочила Арья, вспомнив, что так и держит в руках свернутый аккуратно халат, что дал ей Сэм ночью. — Извини, пришлось позаимствовать у тебя, а то я прибежала в одной сорочке.
— Прекрати, — велел Бран, — нашла за что извиняться. Брось уже куда-нибудь эту тряпку и садись ужинать. — И тут же весело наябедничал: — У меня Санса парчовый с меховым воротником умыкнула с концами. Нет, мне не жалко, пусть берет раз приглянулась вещица, но она ведь сперла втихаря и после не призналась, зараза рыжая, как ни пытал.
— И часто она тебя так обносит? — эта, внезапно открывшаяся, сторона отношений Брана и Сансы поразила ее отчего-то.
— Случается, — так же весело ответил он, — пару фибул уволокла, перстень черненого серебра с волчьей головой, перчатки еще помню были, халат вот парчовый. Взамен натащила мне соболей на плащи, рубашку сама вышила чардревными листьями по вороту и манжетам. А как-то перед самым советом прицепила брошку мне, я в спешке был, не посмотрел, а после понял почему все так косились и сдерживали смех — брошка-то изумительной тонкой работы в форме стрекозы с перламутром и аквамаринами. Ну, сама понимаешь, типично девичья побрякушка и я вот с этим насекомым на строгом темно-синем бархате и с серьезным лицом в совете заседал. Стрекозу эту храню, хоть и не ношу, разумеется.
— С ума сойти, — обалдела Арья от таких откровений. — никогда бы не подумала, что Санса… — она замолчала, подбирая нужное слово.
— Воришка? — хохотнул Бран. — Я знаешь ли тоже был в крайнем изумлении, так что ты, сестрица, присматривай за вещичками, неровен час недосчитаешься сапог каких или перчаток. Хотя я, знаешь, тоже в долгу не остался, — признался он.
— Ты у нее тоже что-то стащил? — раскрыла Арья рот на очередное откровение.
— Ага, — довольно кивнул Бран, — трофей небольшой из Дредфорта. Траурная камея с этим крестом их богомерзким, при том парадоксально красивая и изящная. Она вся извелась, назад выпрашивая.
— Отдал? — Арья уже не знала что и думать.
— Нет конечно! Заказал ей копию и приложил трофейчик уже отсюда — медальон Серсеи золотой со львом и изумрудами, как она вцепилась в него, ты бы видела! Не сестра, а какая-то сорока подозрительная. Может нам ее подменили?
— И что же, носит она камею и подвеску?
— Подвеску ни разу не видел и уверен, что она у нее лежит припрятанная исключительно для души, а камею носит, как и прежнюю носила. Выряжается во вдовий строгий бархат, камею эту, волосы в тугую косу и лицо бледное и печальное, прямо на глазах погибает от тоски по безвременно ушедшему в мир иной супругу.
— Супругу? — брови Арья сами собой уползли куда-то вверх.
— Лорду Болтону. А ты не знала? У них же любовь великая была, она эти сказки рассказывает так проникновенно, что даже я слезу пустить готов. Прямо сердце разрывается!
— Наша мать была бы в ужасе.
— Да с чего бы? Она таким манером прекрасно и быстро очень женихов различных отгоняет.
— Разумно, — не могла не согласиться Арья.
Так они неспешно и ужинали, болтая про Сансу, после переключились на дядюшку Эдмара и его жену, ну и Робина обсудить не забыли.
А когда ужин был завершен, стол отодвинут в сторону и Арья уселась на краешек ложа, Бран тут же ее за руки взял и к себе притянул поближе.
— Как же хорошо с тобой, как спокойно и легко, — глаза его стали серьезны и печальны, — я уже успел позабыть это чувство и теперь словно оживаю. — Он подтянул ее еще ближе и сжал ее лицо в ладонях, нежно поглаживая виски кончиками пальцев. — Мне было так плохо без тебя. Так темно. Ты — свет моей души. Люблю тебя и никогда не перестану, что бы ни случилось.
— Бран, — растроганно прошептала Арья, чувствуя как на глаза наворачиваются слезы.
— Не нужно, не говори ничего. Просто не забывай, ладно? — попросил он тихо.
— Не забуду, — пообещала она. — А Санса?
— Что Санса? — недоуменно вопросил Бран, отпуская ее.
— Ну, если я твой свет, то кто Санса?
— Головная боль! — выпалил Бран со смешком. — А если серьезно, то она мое отчаяние. Я люблю ее всем сердцем и скажу тебе, это болезненно порой — любить ее. Даже как сестру. Она окружена опасностями со всех сторон и не от всех мы в силах ее уберечь. Она другая ведь совсем, не такая как мы с тобой — красивая девочка, хрупкая стрекоза, что пролетела через самый ад и не опалила крыльев. Так легко ей сейчас оступиться, одно движение — и ее уже не спасти, хотя я буду биться за нее до последнего вздоха. Только вот от самого главного и опасного врага мне ее не уберечь никак — от нее самой. О, эти ее нежные ручки, они многих утащат за собой в момент ее гибели, прямо как тетка Лианна наша, не к ночи она будь помянута. Помнится, отец говорил, что ты на нее похожа, про волчью кровь все твердил… как же он был не прав! Вся волчья кровь досталась Сансе и Роббу.
— А Джону? — все же решилась Арья произнести запретное имя.
— А этому еще и драконьей щедро влили, — скривился Бран. — Дикая смесь и в этом адском сочетании дракон все же взял верх!
Разговор сделался внезапно серьезен и непрост, но он напрашивался давно и избегать его Арья не желала.
— Ты совсем не даешь ему шанса? Не веришь?
— Нет, — зло бросил Бран.
— Но я верю и Санса тоже. И Сэм еще, — неуверенно проговорила она.
— Конечно вы верите, — голос Брана сделался снисходителен. — Вы же не видели того, что видел я.
— Бран, он…
— Давно уже не наш брат, — перебил он ее безжалостно.
— Ты обещал, — напомнила она.
— Я помню и обещание свое намерен сдержать, но и замалчивать правду не стану. Нет! — он вскинул резко руку, пресекая ее попытку сказать. — Выслушай наконец! Прежний Джон — иллюзия, его никогда и не было на самом деле, его наш отец выдумал. А вот то, что сейчас мы наблюдаем во всех неприглядных подробностях — это и есть настоящий… Эйгон Таргариен. Нет никакого Джона, Арья, понимаешь? И никогда не было. Всегда был только принц драконьей крови, кровь эта проклятая в нем спала все эти годы, но посмотри как быстро пробудилась!
— Бран, пожалуйста, — взмолилась она.
— Нет, — жестко отрезал он. — Если уж ты так за него цепляешься, то должна понимать и ясно видеть, что за тварь решилась принять в любящие объятья.
Ее глаза наполнялись слезами, губы дрожали, готовые исказиться в горьком рыдании. Она не хотела это слушать, не хотела верить, не хотела признавать, не хотела этой жуткой правды.
Глаза напротив вдруг вспыхнули внезапной мыслью и Бран подался к ней, приподнявшись на локтях, выдохнул горячо:
— А хочешь сама посмотреть?!
Она ответила ему недоуменным взглядом.
— Я покажу тебе, давай же, иди ко мне поближе, — продолжал он ее буквально заманивать. — Не бойся, это не больно.
Глаза его сощурились на мгновение и всю ее словно жаром окатило от того, каким острым стал его взгляд, от которого Арья сама не своя сделалась, смотрела и не верила своим глазам. Голову заволакивало мягким дурманящим туманом и сквозь туман этот она видела, как изменился Бран, он сделался вдруг загадочен и в теплом привычном взгляде прорезалось нечто доселе ей невиданное и опасное, вместе с тем жутко притягательное. Голос стал бархатист и вкрадчив, в нем стала прорезаться временами приятная будоражащая хрипотца, которой раньше отродясь не водилось. Ей подумалось совершенно не к месту, что брат ее мог бы вырасти в мужчину невероятно соблазнительного и притягательного, если бы не случившееся с ним несчастье и еще почему-то пришло в голову, что им всем очень повезло, что Бран сыграл против драконьей королевы, а не с ней вместе и случись подобное, то мир увидел бы союз совершенно чудовищный в своей силе и безжалостности. Истинные лед и пламя. Они сокрушили бы этот мир играючи. И Бран не мог ведь этого не понимать! Каково же было искушение! А он устоял — чудо и благословение богов.
— А тебе не навредит? После того, что было вчерашней ночью, — только и смогла она вымолвить, сделавшись вдруг беспомощна под этим его новым пронзительным взглядом.
— Не навредит. И тебе — тоже. Поверь, это абсолютно безопасно, — в голосе его струилась медовая сладость, а губы изгибались в тонкой искушающей усмешке. — Ну же, не бойся, иди ко мне поближе, ложись рядом, как в детстве, помнишь?
— Носик к носику? — пролепетала она безвольно, сама не понимая толком что же с ней происходит.
— Носик к носику, — взгляд его лучился теплотой.
Он тянул уже к ней руки, уже дотронулся кончиками пальцев до ее запястий, стиснул и потянул к себе и она сама уже к нему подалась и послушно улеглась рядом, так близко, что кончики их носов действительно слегка соприкоснулись на миг. Они и правда так делали, когда были маленькими, Арья пробиралась к нему по ночам, они вот так же укладывались и тихонько перешептывались, пока не засыпали. Сейчас спать никто не собирался.
— Не отводи глаз, — приказал, да, именно приказал ей Бран и она подчинилась, распахнув глаза и всматриваясь в темную глубину его зрачков. — Не думай, не засыпай, но спи. Доверься мне, — шептал он и она от этого шепота впадала в подобие какого-то транса.
Все их окружающее уплывало и таяло, исчезало стремительно, были только его уверенные руки на ее плечах, приглушенный шепот и завораживающие глаза, а вскоре и это пропало и Арью оглушило на несколько мгновений звуками… битвы, а после и сама она оказалась на поле боя, в самой гуще кровавого побоища.
— Там, — шепнул прямо над ухом у нее голос Брана и его рука вскинулась рядом, указывая ей, куда смотреть.
Почему-то ее совершенно не удивило, что Бран вполне уверенно на ногах стоял сейчас, будто здесь, в мире его видений, это было естественно и правильно. Она повернула голову и посмотрела куда ей подсказал Бран — воин в черной броне сражался один против шестерых. Он был похож на темный вихрь — пугающе легким и быстрым. И ни малейшего сомнения или сожаления не было в нем, так же как не было и тени страха, неудивительно, что очень быстро противники его были повержены. Кого же ей показал Бран? Завоеватель? Может быть Деймон? Или другой Деймон, который Блэкфайр — он тоже на поле боя был весьма впечатляющим, как писали про него хронисты. Пока она гадала, воин снял шлем с драконьими крыльями, встряхнул длинными серебряными волосами и Арья забыла как дышать — никогда еще не доводилось ей видеть такого лица. Жутко становилось от этой совершенной и вместе с тем абсолютно инаковой и чужеродной, неестественной красоты — не бывают такими живые люди. И мертвые тоже. Люди вообще не бывают такими — даже Таргариены. Движение сбоку и взмах руки — меч его снова обагрился кровью и на лицо полетели густые алые капли — и сразу по четко очерченным красивым губам прошелся быстро и алчно язык, слизывая эту кровь и лицо исказилось на несколько мгновений судорогой, глаза закатились, рот приоткрылся, выдыхая громко и голова совсем немного запрокинулась — он откровенно наслаждался происходящим.
— Неужели не поняла — кто? — шепот Брана снова прошелестел над ухом. — Не туда смотришь, сестрица. На доспехи смотри — дракон же!
— Рейгар?!!! — воскликнула она в совершеннейшем шоке от понимания, как только глаз ее наконец зацепился за рубинового дракона на черной броне.
— Он самый, — смешок Брана был довольным.
— Говорили, он не любил сражаться, — как-то отрешенно то ли проговорила, то ли только подумала Арья.
— Правда? — в голосе Брана прорезалась нота наигранного язвительного удивления.
Когда он легко перешагнул через лежащее у его ног тело, Арья с глухой тоской отметила, что убитый был в типичных северных доспехах, а принц уже смеялся, снова слизывая с губ капли крови и фиалковые глаза сияли — взгляд его был обращен на другой берег Трезубца, на могучего воина, увидев которого, Арья вздрогнула и лишь спустя мгновение поняла, что тот, о ком она подумала, никак здесь оказаться не мог. А Рейгар все смеялся и смеялся — когда садился на приведенного ему боевого коня, когда снова надевал свой шлем с драконьими крыльями и вскидывал высоко руку с мечом.
— Хватит, — резко сказал Бран и сразу же Рейгар и Роберт, бывшие пока еще на разных берегах Трезубца, стали отдаляться, картинка перед глазами стала расплываться и заволакиваться туманом, пока не сгинула совсем и на смену не пришло еще одно поле боя.
Здесь было шумно и жарко, высоко в небе кружил силуэт дракона, а на земле кипела битва и в самом ее сердце снова был воин в черной броне, только этот был без шлема и гадать не пришлось — перед ней был Джон. Внешне он и Рейгар были различны как день и ночь, но была та же стремительная легкость движений, та же пугающая беспощадность и абсолютно одинаковое отсутствие сомнений. И он также точно смеялся и слизывал с губ кровь — ему было хорошо здесь.
— Удивительно, правда, как они похожи? — Брана явно забавляло это сходство. — Я поражаюсь как никто этого не видел раньше! Внешне, да — другой, но в остальном же копия просто!
Она не успела ничего подумать даже, как уже затянуло ее в новое видение — на сей раз в темницу однозначно, где среди зловеще трепещущих языков пламени снова она увидела Джона, только теперь был он без доспеха и вообще обнажен по пояс, штаны из тонкой черной кожи сидели на крепких бедрах низко и туго обтягивали, влажные волосы стянуты в узел на затылке и рубиновой шпилькой заколоты, чуть тронутая загаром кожа блестит от пота и вымазана кровью. Сидел и смотрел неотрывно на бьющегося перед ним человека, что был подвешен на цепях и чей рот был заткнут накрепко, так что лишь сдавленное мычание да короткие всхлипы прорывались. А вокруг страшным призраком аккуратный, неспешный, и равнодушный — палач. Спокойное лицо, повязка, скрывающая отсутствующий глаз, гладко причесанные волосы, тонкие белые перчатки на руках — почему-то именно эта деталь поразила Арью сильнее всего. Палач меж тем развернулся и тихо заговорил:
— Вы перестарались, мой принц, боюсь, он скоро отдаст концы.
— Ничего, — беспечно отозвался Джон, — у меня есть еще.
— Воля ваша. Как обычно?
Джон кивнул и поднялся со своего места, принял тонкий и длинный кинжал, что ему подали с поклоном, подошел к жертве и вот тут Арья узнала — она видела уже это лицо, только мертвым и изуродованным, ослепленным. Его тело прислали с Драконьего Камня пару недель назад, но в видении он был еще жив и было понятно уже что сейчас произойдет. Тут у нее не было возможности даже закрыть глаза, не говоря о том, чтобы отвернуться и она была вынуждена смотреть, как распахнулись полные муки глаза в страшном понимании, как беспомощно зажмурились, как дернулась голова в безнадежной инстинктивной попытке увернуться… глаза открылись и уже не мигая смотрели прямо на Джона и Арья поняла, что смотрит совсем другой и это мог быть только один человек. Ее сковало ужасом, когда она поняла, что он это делал каждый раз — забирал момент чужой смерти, принимая ее на себя, снова и снова переживал ослепление и следующий за ним конец и Арья молила всех богов, чтобы это так и было, потому что мысль о том, что Бран еще и через все пытки вместо них проходил, была отчаянно невыносима.
А тем временем Джон твердой рукой вгонял медленно острие, выкалывая глаз сначала, а после глубже и глубже — по самую рукоять. После дернул кротким и резким движением и в его руке уже был кинжал с насаженным на тонкое лезвие глазным яблоком, он осторожно взял его двумя пальцами, снял с лезвия и положил на услужливо ему подставленное позолоченное блюдце. Следующее его движение было быстрым — вогнал кинжал во вторую глазницу, выдернул резко, вырывая еще одно глазное яблоко и таким же манером пристраивая его к первому.
— Страшно? — шепот Брана оказался неожиданным и она испугалась отчего-то. — А подручный его как тебе? Начинал совсем юношей еще при Эйрисе Безумном, потом при Станнисе сидел и дышал через раз, да и после тоже голову не поднимал лишний раз, зато сейчас развернулся во всю ширь. Одноглазая мерзость! Проклятая душонка! Жалею, что не приказал удавить его сразу же, теперь уж поздно… но давай посмотрим дальше.
И снова крепкая хватка обманчиво хрупких пальцев на затылке, снова отдаляющиеся образы и туман, в котором сначала было пусто и тихо, а спустя два удара сердца она услышала шум дождя, которого тут быть точно не могло, а после пришел соленый и свежий запах моря и наконец предстало перед ней мрачное и темное место. Камень и решетки. Пляшущие прямо в воздухе огни и двое на низком ложе, прикрытом какой-то темной шкурой. Обнаженные тела в отблесках пламени, сплетение — жаркое и тесное. Ритмичные движения. Тяжелое дыхание, низкие стоны и всхлипы. Мускулистые мужские руки на упругих бедрах. Капельки пота на пояснице. Закушенные губы — припухшие, словно бы до смерти зацелованные. Дрожащие ресницы. Волосы — черные упругие завитки и растрепанные серебряные косы. Глаза — черные как ночь и сияющие аметистовые. Арью прошило болезненной дрожью — Джон и Дейнерис. Это его руки держат ее за бедра крепко. Это он стонет сквозь прикушенные губы, насаживая ее на себя резко и ритмично. И смотрит. Он смотрит на нее не отрываясь. Ловит каждый ее стон и каждый взмах ресниц. Не может наглядеться, не хочет отрываться от этой жуткой сияющей красоты ни на миг. Красивы. Боги милостивые, как же они красивы вместе! Дикое, необузданное и такое естественное их слияние завораживало. На ее теле блестело золото — краска? Что-то ритуальное, притащенное из Эссоса? Все равно красиво. Почему же боги создали такую красоту? Для чего она нужна? Какой цели служит? А он? Эта блистательная тьма, для чего она? И почему эта противоестественная гармония их союза так околдовывает?
— Не туда смотришь, родная, — голос Брана у нее над ухом. — И не так. Не своими — смотри моими глазами, пропусти меня, позволь мне показать, впусти на минуту лишь. Не будь Арьей — будь мной, будь Браном Старком. Ты ведь умеешь такое, похожее очень…
Она умела и она позволила ему. Представшее ее глазам стремительно менялось под этим новым — не ее — взглядом. Красота их таяла, преображалась, сменяясь омерзительным кошмаром. На его теле повсюду стали проступать темные пятна и следы разложения, словно он давно был мертв. Шрамы на рельефной синюшно-бледной груди темнели засохшей стылой кровью, кусок плоти на правой щеке отсутствовал, словно его оторвал кто, вцепившись зубами, и сквозь эту зияющую рану виднелись иссохшие мышцы и сухожилия, белела кость, на правом же боку была схожая картина и там явственно просматривались ребра. Глаза его стали мертвыми провалами в темную бездну, а волосы обвисли слипшимися от крови неопрятными сосульками. Она тоже стала другой. Та же синюшная белизна кожи, только вместо трупных пятен — следы обгорелой кожи, местами почему-то все еще тлеющей и словно бы раскаленной и след смертельной раны там где сердце и та же, что и у него, засохшая кровь, некрасивым грязно-бурым потеком. Те места, что раньше светились золотом теперь обратились трещинами на коже, внутри которых зловеще клубилась тьма. Порванная щека и кривые, шероховатые, даже на вид, обрывки кожи. Свалявшаяся запыленная коса, унизанная теми мерзкими дотракийскими колокольчиками, что тоненько позвякивали при каждом движении когда-то, а сейчас молчали, будто из них выдрали язычки. И никаких аметистовых глаз, чудесно сияющих, больше не было, вместо них был устрашающий раскаленный багровый свет из-под ресниц.
Тела своего Арья не чувствовала и это было отлично, иначе бы ее вырвало фонтаном от мерзкого зрелища. Смотреть на то как два отвратительных умертвия, если не что-то похуже и пострашнее, страстно трахаются, издавая хриплые стоны, было невыносимо и вместе с тем странно завораживало, цепляло чем-то.
Их движения ускорились, а стоны перекатились в какое-то утробное рычание, висящее в воздухе пламя разгорелось сильнее и ярче… она почувствовала свое лицо и сразу же руку Брана, что заслонила ей глаза, обрывая видение, а после ее неудержимо поволокло прочь от этого места и только врезалось в память мгновение пред тем как ладонь Брана закрыла ей глаза — они прежние, те, красивые и живые.
Перед глазами был высокий потолок, под головой — мягкая подушка, в вокруг уютный полумрак. Обеспокоенное лицо Брана чуть сбоку.
— Очнулась?
— Похоже на то.
— Увидела? Хорошенько все рассмотрела?
— К сожалению, да.
— Советую запомнить дивные эти образы и всякий раз, когда снова станет накрывать ностальгическая нота — вспоминать во всех подробностях. Отпустит сразу.
— Что это было? Откуда такое гадкое?
— Внутренняя суть, если отбросить обман судьбы неоднократный и всю магическую муть, коей они обвешаны с ног до головы. А правда такая вот, совсем непривлекательная.
— Но откуда вдруг Джон?
— А то ты не знаешь что случилось с лордом-командующим в Черном замке, — голос Брана был холоден и ядовит.
— Он же был жив, — она пыталась нащупать в этом безумии хоть каплю здравого смысла.
— Он и сейчас жив. Ест и пьет. Ходит, разговаривает и дышит. Трахается. Сражается. И убивает — часто. И не всегда на поле боя. Последнее время вот в застенках все резвится, вошел во вкус. И ты вот это вот собралась спасать? Любить? Притащить к Сансе на порог? Оставить ее вот с этим наедине? Отдать ему такому ее живую на потеху? Не отвечай сейчас, подумай над увиденным, осознай. А сейчас спать, — внезапно объявил он.
— Я не хочу, — запротестовала было она.
— Хочешь, — спокойно и уверенно ответил он, — ты уже спишь.
Взгляд его вдруг потемнел и сразу веки ее отяжелели и сами собой закрылись, последнее, что она ощутила — рука Брана, обнимающая ее, прижимающая голову к плечу, а после все накрылось милосердной тьмой и она провалилась в сон без сновидений.

По пробуждении она ругалась с Браном ужасно. И плакала. Да что там… она самую настоящую истерику ему закатила и причиной тому был совсем не Джон и не жуткие образы, а открывшаяся попутно правда. Стоило только подумать, что Бран, ее милый Бран, добровольно поднимался на плаху раз за разом, принимая чужую смерть, а возможно еще и предсмертные мучения, как глаза ее наполнялись слезами, а сердце состраданием — и злостью. Будто мало того, что он настрадался в прошлом, мало, что еще и живет в постоянном страдании, как телесном так и душевном, он еще и вот это на себя взваливает?! Да зачем?! Для чего ему это? Он словно бы себя наказывал за что-то или выкупал нечто неизвестное такой вот жуткой ценой. Считал себя должным может быть? Пытался так защитить?
Все эти вопросы непрерывным потоком она выкрикивала Брану в лицо, утирая слезы, что все лились у нее из глаз и никак не заканчивались. Она умоляла его остановиться, требовала поклясться, что больше он хотя бы такого вот делать не станет, но в ответ получила только грустную улыбку и молчание. Все было понятно и очень страшно. А он уже вел разговор как ни в чем не бывало, извинялся.
— Ты тяжело пережила этот опыт или я вывалил на тебя слишком много для первого раза — прости, ладно?
— Да какие прощения могут быть, Бран?! — вскричала она. — Ты не виноват ни в чем! Это я! Я виновата! Оставила тебя одного, не подумала, не сообразила… а должна была!
— Нет, — он прервал ее и поймал за руки. — Остановись. Мы сейчас утонем в потоке взаимных извинений. Все как есть, назад не сбегаешь, не исправишь. Ты устала, тебе надо отвлечься. Я поговорю с леди-командующей, попрошу освободить Подрику пару вечеров — он сводит тебя погулять, развлечешься немного, успокоишься.
— Не надо мне ни развлечений, ни прогулок, — всхлипнула она, снова утирая слезы.
— А что надо? Хотя, я и так знаю, — сощурил он глаза и уголок рта дернулся в улыбке. — Корабль, что тихо пройдет и незаметно высадит на Драконьем Камне пассажира. Думать забудь, — отрезал он и голос его прозвучал сухо и властно, несмотря на улыбку. — Сейчас особенно, там собрались — все. Ты там и десяти шагов не ступишь, сожрут с потрохами и пискнуть не успеешь. И маскарад твой с лицами там никого не обманет, — добавил он, не дожидаясь ее возражения.
— Бран, ну глупо же не использовать такую возможность, — попробовала она все же.
— Усыплю, — пригрозил он, — замотаю в парчу и бархат, сверху обвяжу золотыми лентами и отправлю к Сансе.
— Бран! — от возмущения она даже и не знала что собирается сказать.
— Назначу особым послом в Браавосе, — выдал он тут же невозмутимо другой вариант, — и выставлю прочь из Вестероса с дипломатической миссией года на два. В сопровождающие отряжу Бриенну.
— Так нечестно, — надулась она, словно дитя.
— Зато безопасно, — ничуть не устыдился своего наглого шантажа Бран.
— Ладно, — сдалась она, — сижу в столице, никуда не дергаюсь. Доволен?
— Счастлив, — тут же просиял он широкой улыбкой.

***

В себя она приходила долго и делала это в уединении, прячась в библиотеке по большей части, там ее никто не тревожил попусту, разве что Сэм порой заглядывал, да Тирион подкинул пару книг, с рекомендацией прочесть.
Еще ходила по ночам на тренировочный двор и там, в скудном свете единственного факела на стене пускала стрелу за стрелой, будто это чем-то могло ей помочь — не помогало.
Как-то раз ее там обнаружил Подрик и тоже за лук было схватился, но тут же отбросил его прочь, потому что она, выпустив очередную стрелу, вдруг разрыдалась тихо и горько. И оказалась в крепких объятьях, Подрик, хвала богам, ничего не говорил, не пытался утешить или выяснить причину слез, а просто молча обнимал, после сидел с ней на ступенях и тихо напевал ей песню про Дженни, танцующую с призраками.
На другой день нашел ее в библиотеке, куда, в нарушение строгого правила Сэма, притащил ей целое блюдо десерта из замороженных сливок с крупными ягодами черники. Принесенного лакомства было слишком много и они ели его вдвоем, хихикая и перешучиваясь и в какой-то момент лицо его оказалось слишком близко, а после губы прижались к губам — он ее поцеловал! Поцелуй был нежным, долгим и сладким — вовсе не из-за съеденного ими десерта. Внезапно это было хорошо, голова у Арьи слегка кружилась и не хотелось прекращать — и где только научился он целоваться так? И главное — когда успел?! Когда он отстранился, она смотрела на него ошалело и тут же опомнившись, слегка оттолкнула:
— Ты что творишь?! — попробовала она безуспешно изобразить гнев. — Ты же давал обеты! Да и вообще!
— Ну прости, — в голосе при том не было ни капли раскаяния, — не удержался. Что, даже по лицу мне не врежешь? — тут же поинтересовался он со смешком.
— А смысл? — фыркнула она в ответ. — Но больше так не делай!
— Больше не стану, — тут же пообещал он. — Ты хоть улыбнулась, — добавил он уже серьезно, убирая легком касанием прядь волос с ее лица, — впервые с той ночи.
Она не нашлась, что ответить и он продолжил:
— Ты сама не своя была, смотреть было невыносимо. С нами всеми тоже так было первые разы, после уж привыкли немного… ну, как привыкли? Научились спокойно реагировать, привыкнуть-то к такому нельзя. Только знаешь что? — он слегка повысил голос. — Твой брат и наш король, он — сильный. Он сильнее всех нас и он справится со всем. А мы будем рядом — мы же будем? Ты будешь?
— Буду, конечно.
— Хорошо. Я его таким счастливым до того как ты вернулась и не видел ни разу, — признался он. — Твой брат любит тебя. Ладно, пойду я — смена караула скоро у королевских покоев, а я тут даже не одет как положено еще, — он поднялся и направился к выходу.
— Под, — окликнула она его.
— А? — он обернулся уже в дверях.
— Ты поэтому меня поцеловал? Чтобы растормошить немного, да?
Он на секунду задумался и лицо его осветилось лукавой улыбкой.
— Это помогло мне смелости набраться, — в глазах его плясали задорные черти. — А поцеловал, потому что хотелось — давно. Очень давно. Еще в Винтерфелле. Ты вообще себя в зеркале видела хоть раз? — вдруг выдал он нахально. — Ты же создана буквально, чтобы тебя целовать, — и подмигнул ей задорно.
— Под! — завопила она и метнула бездумно ему вслед первое, что под руку подвернулось.
Разумеется, не попала, потому что Подрик уже скрылся за дверью, а чернильница, которой она ему вслед запустила, со звоном упала на пол, окатив предварительно двери ярко-синими живописными потеками.
— Ой, мамочки, — испуганно охнула Арья, — Сэм меня теперь пришибет! А Тирион ему поможет! — и расхохотавшись громко, вскочила, подхватила пустое блюдо из-под десерта, маленькую ложечку тоже не забыла, и выскользнув из библиотеки, припустила по коридору, подальше от учиненного беспорядка.

Бран, конечно же, о случившемся в библиотеке уже знал и покатывался со смеху, когда она к нему пришла.
— Десерт понравился? — невинно поинтересовался он, лишь только она двери его покоев за собой затворила. — А поцелуй? Я слышал, что целуется Под отлично, — у него аж слезы на глазах выступили, так его развеселила эта история. — А за чернильницу не переживай, я тебя не сдам, прикрою уж так и быть по-родственному твои бесчинства.
— Бран! Он рыцарь твоей гвардии вообще-то! Обеты давал!
— Ну, рыцарь. Ну, обеты. Что ж теперь, лечь и помереть что ли? — Брана обеты совершенно не волновали. — Да чего тут только не было, в этом вот самом замке и при самом деятельном участии этих белых рыцарей! Один сир Джейме чего стоит! А у сира Ливена Мартелла и вовсе была дама сердца и длительные с ней отношения. В того же сира Эртура в свое время только две девицы при дворе и не влюбились насмерть — Эшара, потому что сестра и Серсея, потому что по Рейгару умирала. А уж что этот прославленный Меч Зари творил тут на пару с принцем Рейгаром… лучше и не знать никому. И это я только про гвардейцев времен правления Эйриса упомянул! — веско подытожил он.
— А я твоя сестра, — напомнила она, — и вроде как должна блюсти приличия строго.
— Да-да, обязательно, — не стал он спорить. — Так тебе понравилось?
Она прямо почувствовала как щеки заливает жаром румянца и ничего не ответила, отвернувшись от брата с его бесцеремонными вопросами.
— Ох, милая, — тут же услышала она его тихий вздох. — Это все такие мелочи на самом деле. Ну поцеловал и поцеловал! Я вообще удивлен, что это только сейчас случилось. Боги! — воскликнул он. — Да я б ничего не сказал вам, даже если б он тебя трахнул в той библиотеке, прямо на столе, на одном из драгоценных фолиантов Сэма! А ты мне тут из-за поцелуя краснеешь!
Она обернулась и во все глаза уставилась на брата, вот уж чего не ожидала никак от него услышать.
— Ну что? — он развел руками. — Что я сказал такого? Вполне естественные процессы. И скажу сразу, чтоб уж не думалось тебе — если ты пожелаешь продолжения сегодняшнего, то не стесняйся. А я обещаю закрыть на вас глаза — во всех смыслах. Лишь бы ты была счастлива, — добавил он тихо.
— Не пожелаю, — так же тихо ответила она.
— Знаю, — печально улыбнулся он, отводя глаза.

Хоть случай с поцелуем и позабавил ее и настроение слегка поднял, да и Подрик был милым и даже нравился ей немного, ничего Арья не желала ни с ним, ни с кем-то еще. И не могла никого рассматривать в качестве романтического увлечения, потому что сердце ее давно было несвободно и зияла в нем открытая рана, которая никак не хотела затягиваться, хоть и говорили, что время лечит, в ее случае ничего оно не лечило, рана кровоточила, а боль лишь усиливалась. И все чаще она в эти дни возвращалась мысленно к видению, показанному ей Браном, но не Джона она там видела, не кровавые кошмары сражений, не все эти страхи с умертвиями и пытками, а битву на Трезубце и короля Роберта, что там лишь издали мелькнул на краткий миг и напомнил ей остро того единственного, кого забыть никак не получалось. Джендри. Вот кого она с болью выдирала из сердца все эти три с лишним года. Силилась забыть его лицо и взгляд синих глаз, прикосновения, вкус, запах, голос, смех, но забыть не получалось. Она убеждала себя, что смогла, что разлюбила, что не нужен он ей и вспоминала, вспоминала, вспоминала… и так было больно и сладко от этих воспоминаний, так хорошо и страшно и тлела в груди глупая девичья надежда, что вернется она и все еще можно будет исправить и тот ее отказ в Винтерфелле и другой — уже здесь, в Королевской гавани, после совета и избрания Брана королем.
Он пришел к ней тогда поздним вечером, на коленях стоял, умоляя одуматься, остаться с ним, стать его женой, клялся, что ни в чем никогда не посмеет ее неволить и плевать ему, что там принято и как оно заведено — его жена будет вольна жить так, как пожелает, а он ее всегда поддержит. И даже получив окончательный отказ, не сдался, а упрашивал взять его с собой, готов был бросить все, отказаться от обретенного имени и положения, лишь бы не потерять ее. Ничего ему Арья тогда не ответила, но и не отпустила, позволила ему в ту ночь абсолютно все и плавилась, таяла горячим воском под его поцелуями и слушала страстный шепот и одно единственное слово, что он твердил, как заклинание, всю эту безумную ночь — люблю, люблю, люблю, люблю…
После уже, когда он все же уснул, она тихо выскользнула из его рук и закрывшись в соседней комнате, рыдала беззвучно и горько. Соблазн был силен, хотелось ей конечно же согласиться, хотелось схватить за руку, когда проснется, и потащить к Брану скорее. И знала наверняка, что Бран согласие даст и сам лично скрепит их брак в ближайшей богороще и рад за нее будет, а если Джендри и правда все бросит и уплывет с ней — примет и это, благословив и пожелав удачи. Она отчетливо видела красные листья чардрева и слышала свой голос, уверенно выговаривающий, что она берет этого мужчину в мужья перед людьми и богами, видела лучащегося улыбкой Брана и Сансу, что глаза закатывала и ворчала беззлобно, что все-то не как у людей, без платья и свадебного пира и что она не успела с подарками, а рядом Тирион примирительно ее по локтю поглаживал, говоря, что ничего страшного, они все не успели… а Арья видела только Джендри, его смеющиеся синие глаза и улыбку и была в этот момент самой счастливой…
Когда солнце стояло уже высоко, она с сухими глазами и бесстрастным лицом спокойно объявила ему, что между ними все окончено, а минувшая ночь была прощанием. И что дальше у нее свой путь, а у него — свой.
Простившись таким образом с Джендри, она твердой рукой влила в себя чашку лунного чая и пошла вперед, к новой жизни, оставляя позади прошлое — как ей тогда казалось, вполне успешно. Наивная, глупая и самоуверенная — вот она какая была тогда. С каждой новой луной она все больше убеждалась, как страшно ошиблась в себе самой. Хоть и надеялась она все исправить по возвращении, но и иллюзий особых не питала, в конце концов сама его оттолкнула, так что готова Арья была к тому, что он женится, а может даже и отцом стать успеет, это было вполне ожидаемо и она бы приняла такой исход и отошла в сторону. А вот того, что она застала на самом деле, принять не получалось. Он не женился и даже никаких поводов для сплетен к тому не дал ни разу за все время, хотя девиц ему сватали со всего Вестероса активно — это уже Санса ей напела сладким голосом. От Сансы же она узнала и про тот турнир скандальный, на коем он победил и отдал венок замужней даме и после слухи о них шли по всему королевству. Говорили, что эта Десмера красива была необычайно, характер имела вздорный и на руку ее претендентов было много, только стараниями Тириона удалось состряпать ее брак с сиром Бронном, который в итоге получил только позор и унижение от всей этой затеи. Итогом того турнира и слухов после него стало то, что сир Бронн, будучи в столице, не удержал язык за зубами, в результате они сцепились с Джендри так, что дело дошло до обнаженной стали и только личное вмешательство короля остановило кровопролитие. Джендри уехал, а после созвал знамена и сговорившись с Дейнерис, вторгся в Простор, где они устроили кровавую бойню. Сир Бронн ходил теперь злой и униженный, затравленно огрызаясь на всех, на кого мог себе позволить, еще и с Тирионом в пух и прах разругался. Десмера сбежала к отцу на Арбор, наплевав и на мужа и на свою репутацию. А Джендри был с Дейнерис накрепко повязан, по уши увяз в ее интригах, предал клятвы Брану, поднял меч против своего короля и Арья понимала, что если выберется он живым из нынешнего кошмара, ей предстоит его жизнь у брата вымаливать. Бран все понимал и как брат может и сочувствовал ей, только вот решение будет принимать не брат, а король. Впрочем сейчас Арья старалась о том не думать. Ей сейчас и вовсе требовалось исключить Джендри из своих мыслей, потому что он был ее слабостью, а сладость она себе позволить не могла. Слабость губительна бывает, такая вот особенно — завязанная на чувствах и страсти. Прежде всего семья, ее стая, твердила она себе непрестанно, вот о чем она должна думать. Помочь Брану. Защитить Сансу. Вернуть Джона. Одолеть уже наконец-то эту драконью суку! Покарать изменников, предавших ее брата. Занять место десницы при Сансе, как и обещала, помочь ей навести порядок на Севере, потому что и там было измены вдоволь и недовольных хватало. И лишь потом спасти Джендри, если будет кого спасать к тому времени. Да, именно в таком порядке.
Но прежде всего избавиться от слабостей — у нее ведь есть и другие, не только сердечная привязанность. Есть еще одна, что медленно затягивает ее в воронку погибели и вот с этим можно и не ждать. С такими мыслями она решительно покинула тихое место в замковой богороще и направилась к себе, не откладывая дело на потом.

***

Лицо пылало третий день. Кожа на ощупь была гладкой, словно натянутой, сухой и горячей. Арья просиживала долгие часы прикладывая к лицу холодные компрессы и благодаря этому покраснение почти ушло, только неприятный розоватый оттенок никак не сходил со щек. Ей в общем-то было плевать как она выглядит, разве что повышенное внимание раздражало. Хвала богам, хоть Бран не задавал вопросов, а лишь острый проницательный взгляд на ней надолго задержал, почти неслышно хмыкнул себе под нос и головой качнул, будто приходя в согласие с самим собой по какому-то вопросу, давно его беспокоящему. И ни слова, ни намека — Арья была благодарна.
Когда она все же решилась, когда достала свое другое лицо, руки ее дрожали и не слушались, пальцы сделались неловки и почти не гнулись, враз одеревенев. Будто нечто внутри нее сопротивлялось, уже зная что она намерена сделать.
Маска. Всего лишь маска. Облик давно умершей девочки, что сама пришла за своей смертью, ибо в ней было ее избавление.
Она держала маску в руках и долго рассматривала, снова и снова дивясь тому, как отлично вот это мертвое в ее руках от того, что видят люди там, где полагается быть ее лицу.
Она медлила в тот вечер и врала себе, что не знает причины своей нерешительной медлительности. Все она знала. И была зла на себя, недовольна собой до крайности, ей претила эта слабость, эта странная неестественная… что? Привязанность, быть может? Привычка? Симпатия? Нужное слово так и не отыскалось.
Лицо манило, просило еще раз соединиться, стать одним целым, стать девочкой, что была Арьей, но не ощущала при этом ее боли, не мучилась ее утратами, не видела во сне ее кошмаров.
Нет. В пекло все. Она сделает, что замыслила или утратит к себе самой всяческое уважение. Арья тряхнула головой резко и энергично, подтверждая свое намерение, на глаза упала прядь волос — темная короткая прядь. И полоснуло воспоминание-ощущение — тяжесть пшеничных локонов, их приятная упругость, их горделивая непокорность, их шелковистость, коса переброшенная через плечо или тугой узел, неумело скрученный, чуть оттягивающий голову назад своей тяжестью. Она не носила длинных волос с тех самых пор, как Йорен обкромсал их ей своим кинжалом и увез из столицы. Были периоды когда она забывала их обрезать, но когда вспоминала, всегда снова это проделывала, она ведь ненавидела возиться с прической. И на эти роскошные светлые локоны негодовала и воевала с ними и порой думала, что рискнет и отрежет, так и не рискнула, боясь испортить таким вмешательством лицо. Так почему же сейчас она чувствует сожаление и даже что-то похожее на грусть? Откуда точно знает, что ей будет недоставать всех этих кос, узлов и непослушных кудрей? Неправильное чувство, гнать его прочь и причину не выискивать! Ей нельзя такое чувствовать. Маска — это всегда маска, она легко меняется по мере необходимости и только пустота за ней остается неизменна. Пустота — вот что под маской у каждого служителя Многоликого бога. Но в этой комнате стояла Арья Старк и, вероятнее всего, делала вещи неправильные и опасные. Тот кто когда-то дал ей браавосийскую монетку, определившую во многом ее судьбу, был прав — к большому ее сожалению. Арья глубоко вдохнула, втягивая воздух медленно-медленно и вздрогнула — вдох получился с неприятным чуть слышным присвистом. Похоже на то как не дышат, а задыхаются в предсмертной агонии, дурной знак… и Арья тут же выругалась хлестко и едко и топнула ногой яростно. События последних недель совсем их всех издергали, вот и она на глазах глупеет и в каждой случайной мелочи видит не то знаки, не то приметы.
Арья сделала два широких решительных шага и не давая себе ни секунды более на сомнения и раздумья, бросила маску в огонь.
И сразу отшатнулась, вскрикнула, схватилась за лицо, ослепла на миг и упала на пол, потеряв равновесие.
Лицо обдало жаром, опалило яркой болезненной вспышкой, будто ее схватили за загривок и лицом в огонь засунули.
Ее охватил страх, да что там — паника. Дыхание перехватило, по телу, одна за одной, пробегали волны дрожи — такие мерзкие, которые бывают, когда неосторожно хватаешься за горячий предмет, бросаешь его, отдергиваешь руку, дуешь на пальцы, суешь их в холодную воду, но уже поздно — обожглась.
Первым делом Арья ощупала лицо, преодолевая боль и слабость — кожа была цела. Она долго сидела так на полу, дышала неглубоко и часто, жадно заглатывая воздух и беспрестанно облизывая пересохшие в одно мгновение губы, вытирая со щек обильно струящиеся слезы, кривясь и морщась от их солености, ставшей сейчас мучительной.
Когда опаляющее прикосновение малость отступило и вернулась способность соображать, она поднялась, пусть и не без труда, ополоснула несколько раз лицо холодной водой и присела на стул с неудобной прямой спинкой. Потянулась к небольшому зеркальцу, лежащему на столе — она его из кармана не так давно выложила. Привычка всегда носить с собой красивое дамское зеркальце в серебряной оправе не имело ничего общего с привычкой себя в это зеркальце рассматривать постоянно, как делают все дамы, исключая разве что Бриенну. В ее случае имитация кокетливой озабоченности своим видом несла одну цель — подсмотреть за тем, на кого нежелательно было пялиться открыто. Сейчас же был тот редкий случай когда маленькое зеркальце использовалось по прямому своему назначению — Арья внимательно себя изучала в отражении и помимо покрасневшего лица, отметила опаленные кончики ресниц. Это было странно, но каких-то серьезных повреждений на ее лице не было и она отложила зеркало в сторону, взяла кусок какой-то ткани, вроде бы салфетка из плотного льна, и принялась себя им обмахивать. Понемногу она успокаивалась, а легкое движение воздуха приносило, пусть слабое, но облегчение и Арья впервые в жизни пожалела, что у нее нет веера. Надо бы завести, вот Санса будет удивлена! А ведь сестра что-то ей о веерах втолковывала, в числе прочего говорила, что могут быть они весьма полезны в некоторых ситуациях с жарой и духотой никак не связанных. Мысль эта вызвала у нее негромкий смешок. Ну что за ерунда лезет ей в голову? Не о веерах и сестриных наставлениях думать надо, а о более насущном и необходимом. Она тут в конце концов не придворных интриг ради, а совсем с иной целью и для осуществления задуманного ей может в любой момент потребоваться новое лицо и не абы какое, а отвечающее ряду требований и дело тут не в ее капризах и желаниях, а в необходимости.
И все же она смогла — оборвала привязанность, избавилась от слабости. Чувствовала ли она себя свободной? Ни единой секунды.

***

Новое лицо смотрело безжизненной маской. Она помнила как добыла его. Добыла — удобное слово, оно нравилось ей. Добыла — это не украла, не отняла силой или обманом. Милость, она оказала милость, поднесла дар страдающей душе, разлучив ее с телом. Лицо — лишь плата за услугу. В конце концов, мертвецам безразлично уже что там с их смертными оболочками приключается после конца, а она была в большой нужде — так она себя уговаривала, убеждала ласково и неторопливо. Немногим ранее ровно так же она уговаривала, заманивала, убеждала. Обещала, что избавит от боли и страха, не даст больше никому в обиду, защитит и позаботится. Не солгала ни единым словом, теперь той девочке и правда не страшно и никто не причинит ей боли — Арья позаботилась о ней, защитила как сумела. Она нарочно такую вот нашла, обреченную и смирившуюся, но еще не измученную и с лицом свежим и юным. Не сказать, что она была придирчива или капризна, ей самой было плевать чью личину на себя натягивать, ради дела она кем угодно готова была прикинуться, запачкаться Арья не боялась никогда, но в данном случае ей именно такая маска требовалась и она всего лишь подбирала необходимый материал.
Арья погладила тонкую и крепкую маску, ощущая под пальцами матовую гладкость и холод. Какие мысли были в голове той девушки, когда пришло понимание о ловушке? Она чуть дернула уголком губ и тряхнула головой, стараясь прочь вытрясти дурацкий вопрос. Но память так легко не сдавалась и она помнила как дышала своей жертве в затылок дыханием смерти. Хищники так себя наверное чувствуют, за секунду до решающего броска из засады на ничего не подозревающую добычу. Арья так много боялась, так часто сама была добычей, удирающей резво, ускользающей дрожащей тенью, что когда смогла сама встать на место притаившегося в зарослях густой хвои зверя — поняла, что лучше умрет, но никогда больше не станет бежать и не станет бояться. Она была Арьей Старк из Винтерфелла, в ее жилах бежала кровь королей зимы, древняя и дикая волчья кровь, а волки сильные звери, они не боятся, не бегут и не трясутся как зайцы под кустом. Арья взглянула на свои чисто отмытые руки и снова нахлынули воспоминания о том как под ее ладонью трепетало чужое дыхание, как она поймала и держала крепко чужой крик, рвущийся из глотки в отчаянной попытке спастись и как заструилось под пальцами горячее и липкое, как дернулось и обмякло тело, став враз покорным и тяжелым. Дальше все было как обычно. Работа с мертвыми была привычна для нее, не пугала, не вызывала отвращения, скорее ей даже нравилось ощущение податливости только что испустившего дух тела. Здесь, в подземелье Красного замка, куда она завела свою неосторожную жертву через потайной ход, было тихо, безопасно и она могла не спешить. Все ей необходимое было приготовлено заранее — факелы и свечи, вода и куски светлого льна, а так же один большой отрез темной ткани и мягкие веревки. И конечно же нож и тонкие лезвия. Еще был небольшой сундучок.
Работала Арья быстро и аккуратно, первым делом приподняла послушное тело, перевернула и принялась причесывать длинные густые волосы — на этот раз они были не такие светлые, чуть темнее, с красивым золотистым отливом и ей показалось, что более послушными — в тугую косу, толщиной в запястье, сплелись легко. Покончив с волосами, она снова перевернула ее и обтерла лицо смоченной в воде тканью, стирая слезы и следы пыли, после опустила ей веки и взялась за нож, чуть помедлила и отложив его в сторону, вытащила из ножен свой неразлучный кинжал из валирийской стали. Замерла ненадолго в раздумье, чуть склоняя голову вбок и щуря глаза, будто художник, примеривающийся к чистому холсту, а после коротким и четким движением вонзила кончик острия в правый висок, повела уверенно твердой рукой тонкую алую линию, очерчивая овал лица. Спустя время, Арья выдохнула и утерла рукавом капли пота на лбу, стараясь не запачкать лицо в крови, и осмотрела плоды своих трудов. Отлично справилась, не сравнить с первым разом, тогда она была так неаккуратна, что кровавый след тащился за ней всю дорогу до самого Черно-белого дома. Впрочем, не время для ностальгии и воспоминаний. Она наскоро сполоснула руки, убрала маску, как полагалось и присела рядом с безжизненным телом. Глядя на то место, где раньше помещалось симпатичное личико юной девушки, а теперь лишь обнаженная плоть сочилась еще не остывшей кровью, она не испытывала никаких неприятных чувств, напротив была благодарна. Арья склонилась и коротко, но уверенно поцеловала мертвую в окровавленный лоб и принялась спокойно и неторопливо заматывать ее тело в предусмотрительно прихваченный большой отрез темной ткани, после крепко обвязала веревками и так оставила — позже она уберет ее отсюда незаметно и никто ничего не узнает.
Уходила она не оборачиваясь и унося в заплечной сумке самое ценное, что могла дать ей покойница.

***

В Красном замке наступило внезапно тревожное и длительное затишье, все они словно бы затаились и чего-то ожидали.
Ничего плохого вроде бы не происходило, но обстановка была гнетущая и даже погода испортилась, часто шли дожди, было ветрено и прохладно, а по ночам так и вовсе холодно.
Драконий Камень тоже молчал, будто там все вымерли или спешно покинули его. Вообще с той стороны была абсолютная тишина, которая правда никого не радовала, понятно ведь было, что не к добру это все и скоро что-то да произойдет.
Тирион ходил смурной и задумчивый, его часто можно было встретить в пустынных галереях, по которым он прохаживался, теребя бороду. Оканчивались его хождения неизменно в королевских покоях, где они с Браном вели беседы от которых даже на расстоянии разило тяжкой озабоченностью.
Бран облюбовал небольшой балкончик, выходящий на Черноводную и просиживал там долгие часы в одиночестве, рядом с балкончиком этим непрестанно кружили птицы, часто садились на перила, а иные даже на руку Брана усаживались, он подкармливал их зерном, поглаживал и будто о чем-то с ними говорил временами. Мысли короля приятными и легкими совершенно очевидно не были, сам он был молчалив и беспокоить его без крайней нужды никто не решался, даже Арья стороной обходила, не сказать, что она опасалась чего-то или избегала его, просто не хотела мешать. Радовалась только тихо, что больше не повторялось тех его страшных приступов.
Сир Бронн был у короля довольно частым гостем, хоть надолго и не задержался ни разу, коротко и деловито обсуждал что-то и возвращался к своим заботам, иногда уходил с подписанными королем бумагами. Этот всего себя посвятил наведению порядка на улицах столицы, закрыл все ворота с королевского одобрения — впускали в город теперь только после тщательного досмотра, дотошные стражники вглядывались в лица прибывающих в столицу, расспрашивали о целях и причинах и всех подозрительных поворачивали назад, а кого-то и вовсе в темницу сажали до выяснения. Покинуть город тоже стало не так просто. Еще сир Бронн удвоил патрули и лично рыскал по всем углам и подворотням в сопровождении вооруженного отряда в десять человек. В следствие его действий почти на нет сошли уличные стычки, воры, шулеры и шлюхи притихли и носа не высовывали лишний раз, таверны и лавочки закрывались раньше обычного, даже в борделях наступило внезапное уныние. От предпринятых мер, конечно, страдала торговля, но Бран говорил, что это временно и ради безопасности жителей столицы, просил потерпеть, пока ему верили и вроде явно выраженного недовольства в городе не было. В общем, порядка на столичных улицах стало больше, а вот веселья заметно поубавилось.
Советы проходили коротко и звали на них не всех, Арью почти не звали, чему она, признаться, была рада. На одном из советов, где она присутствовала, Бран уже ближе к завершению проговорил, непонятно к кому обращаясь:
— Рейгар Таргариен безусловно был испорченной избалованной тварью, но в одном был бесспорно прав — короне жизненно необходимо окоротить лордов, унять эту их вековую спесь. Вот что они там делают, а?! — это уже было обращено к Тириону. — И о чем она думает? Ясно же все было изложено, неужели так сложно делать, что говорят без этой вот внезапной самостоятельности?! Чем она там занимается и чего выжидает? Нет, ну я не понимаю просто!
— Раз уж вы не понимаете, ваша милость, — развел руками Тирион.
— Да это я так, — махнул рукой Бран, — крик в небеса. Напиши ей еще раз, — велел он. — И на Утес тоже пиши, пусть не ждут — время дорого.
— Сию минуту, мой король, — отвесил короткий поклон Тирион.
На этой непонятной ноте совет в тот день и завершился.

***

Столицу уже заволокли густые сумерки, когда Арья шла по пустому гулкому коридору, возвращаясь с тренировки, где они с Подриком всласть намахались мечами и так умаялись, что мечтала она лишь об одном — доползти до своих комнат, стянуть сапоги, рухнуть в кровать и проспать до завтрашнего обеда, а может даже и ужина. Слуги еще не успели зажечь факелы в этом коридоре, поэтому она не сразу опознала темную фигуру, вывернувшую ей навстречу из-за поворота, усталость сразу отступила и она привычно потянулась к кинжалу, но почти сразу расслабилась — это оказался всего лишь Сэм. Когда она приблизилась, то на миг утратила дар речи от его вида — бледный, испуганный, взмокший и совершенно очевидно сильно спешащий, он тяжело дышал, в глазах его гнездилась тревога, а в руке он держал распечатанный и размотанный, тонкий маленький свиток — ворон принес какое-то письмо.
— Плохие новости? — спросила она сразу, не размениваясь на глупые условности.
— Хуже некуда, — в тон ей отозвался Сэм и судорожно сглотнул. — Хорошо, что ты мне встретилась, давай со мной.
— Куда? — она без возражений развернулась и пошла рядом.
— К Брану, — был ей короткий ответ.
— Зачем?
— На всякий случай, а то мало ли, — больше ничего объяснять не требовалось и они в молчании дошли до королевских покоев.
Внутри было пусто, но светло от свечей. Бран обнаружился возле раскрытого окна и когда они с Сэмом подошли ближе, то невольно вздрогнули оба и остановились, споткнувшись о пустой страшный взгляд. Глаза были темными — только это и отметила про себя Арья, хоть ничуть это и не успокаивало в данный момент. На лице короля застыла гримаса ярости, а пальцы сжимали подлокотники кресла с такой силой, что казалось еще немного и он вырвет их к чертовой матери.
Опаленные птичьи перья были везде — на полу, на его одеянии, даже в волосах одно запуталось.
С минуту наверное они стояли перед королем в безмолвии. Он тоже не спешил начинать разговор, смотрел только не мигая.
— У нас — вот, — Сэм наконец отважно сделал шаг вперед, протягивая руку с письмом.
Бран смерил своего мейстера все тем же отрешенным жутким взглядом и губы его наконец разомкнулись. Голос был тих и глух.
— Уже знаю, — промолвил он и тут же отдал приказ: — Созвать совет немедленно!
Арья дернулась было бежать к дверям, исполнять это распоряжение — она быстро бегает, а тех слуг пока дозовешься… но остановилась во внезапно наступившей густой темноте — все свечи погасли разом, словно кто их клинком срезал одномоментно, хотя в комнате не было не то что ветра, а даже малого движения воздуха не наблюдалось.
В этой внезапной тьме тихий голос Брана прозвучал как-то особенно жутко и обреченно:
— Началось.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2025-07-06 23:23:08)

+1


Вы здесь » Лед и Пламя » Творчество фанатов » Фанфик: Огненная Тьма


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно