ну как обычно, да))

На корабль они с Искоркой поехали в сопровождении одной из служанок Дейнерис, красивой девочки, которая раньше просто крутилась возле королевы бессмысленно, а теперь вроде как присматривала в меру своих сил за Искоркой, на самом деле была она ей больше кем-то вроде старшей подружки. В последний момент их нагнал Аллерас и откуда-то из-под земли буквально выскочил кхал Мейро и если против мейстера возражений не было, то Мейро очень хотелось прогнать к чертовой матери, но Лира нежно с ним защебетала, захлопала глазами, вспыхнула румянцем и Яра поняла, что его сейчас отсюда никакие силы не утащат и теперь вот с удовольствием наблюдала как грозный дотракиец плавился и превращался в податливую глину из которой после лепи, что душе угодно, под фиалковыми глазами этой девчонки, что от скуки с ним поиграться решила.

Дейнерис же все еще пребывала в состоянии тихой эйфории и никак не могла отлипнуть от фамильного клинка, Джон не отходил от нее, опасаясь как бы она себя не поранила, обнимая и наглаживая нежно валирийскую сталь, а она разговаривала с мечом, как с кем-то живым, пообещала, что они постараются и все силы приложат к поискам его младшей сестрицы. Конечно же это она о втором фамильном клинке Таргариенов говорила, знаменитая Темная Сестра, сгинувшая бесследно, давно не давала ей покоя, она страстно желала ее отыскать еще раньше, но после как-то все завертелось стремительно, стало не до того, а после и вовсе забылось, теперь же, воодушевившись возвращением Черного Пламени, она вновь загорелась этой идеей.
Вырывать ее из этой приятной эйфории не хотелось, поэтому серьезно они лишь раз успели переговорить. Тонкий золотой росчерк на ее лице не давал покоя, резал по сердцу. Яра погладила ее по щеке осторожно.
— Все случилось в ночь полнолуния?
— Уже рассказали или…? — вскинула Дени заинтересованно бровь.
— Или. Я смотрела на эту луну с террасы дворца Иллирио и чувствовала себя так паршиво, что и не передать, — вспомнила она ту ночь, квартийское платье, свое дурное предчувствие и последующий разговор с Даарио.
— Все же хорошо окончилось, — голос у Дейнерис весел, только вот глаза выдают правду. Цена за эту беспечность была высока и платила не она одна.
— Вас нельзя оставлять вдвоем, — вынесла она вердикт, — он не может тебе противостоять, а ты пользуешься и вот результат.
— Скажу тебе по секрету — это трудно, — с задумчивой улыбкой призналась Дени, — потому что совсем не это я ожидала найти за Стеной. Он снова все с ног на голову перевернул, мне пора бы привыкнуть и на самом деле мы стоим друг друга.
— И ничего не отзывается? Не бунтует внутри? — конечно она имела в виду тот предательский удар в сердце.
— Нет, — просто и честно призналась Дейнерис, — ты меня разумеется дурой назовешь, а не назовешь, так подумаешь очень громко, — и улыбнулась широко и открыто.
— Не назову, — пришел черед Яры удивить свою подругу, — как ты знаешь, в море всегда много времени для размышлений и я много думала о вас с ним. Дошла в итоге до странной мысли, что наверное никто не вправе делать о вас какие-то выводы, что-то утверждать и уж тем более судить. Никто ведь не был в ваших шкурах, только вы двое знаете каково вот это все, а у нас всех просто нет необходимого опыта, чтобы… только не подумай, что я прониклась к твоему драгоценному! — перебила она саму себя, усмотрев в глазах королевы задорные огоньки.
— О, на это я даже не смею надеяться, — рассмеялась Дени, — ибо всему свое время, не так ли?
На том серьезный разговор и был завершен, Дейнерис радостно с головой погрузилась в Джона, проводя с ним почти все дни и ночи, Яра же большую часть времени проводила в обществе Квентина, который будучи тут, на Драконьем Камне, всего лишь гостем искренне и от души наслаждался возможностью ничего не делать время от времени и ни о чем не тревожиться. У них сложилась сама собой традиция совместных завтраков, вследствие общей их привычки подниматься рано на рассвете, когда весь замок еще спал и видел сны, после незаметно добавилась привычка обязательных прогулок по берегу и длинных бесед по вечерам в маленькой библиотеке с камином, которую Квентин облюбовал уже давно, превратив в подобие личного кабинета, там он сидел и бесконечно что-то строчил в письмах, читал или просто смотрел на море через большое окно, хмурил ровные брови, перебирал мысли в голове, снова и снова переплетая паутину в своих руках. Спал он в крохотной комнатушке напротив, которую Дейнерис именовала кладовкой для швабр, корила принца за то, что заставляет ее чувствовать себя неудобно и пыталась время от времени переселить его в более подобающие статусу покои, последнее совершенно безрезультатно — Квентин нипочем не желал съезжать из своей «кладовки», мотивируя, что ему так удобно, а что не по статусу, так не сама ли королева всю дорогу только и делала, что плевала на всякие условности и скучные правила? С чего бы ближайшему ее другу и стороннику поступать иначе? В конце концов королева сдалась и в качестве компромисса с собой, просто натащила ему туда самолично всяких расшитых подушек и драгоценных статуэток, приказала сменить простые шторы на парчовые, выдворила простой и добротный прикроватный столик прочь и поместила на его место вычурный, броский из черного дерева и с позолотой, по ее же приказу стены завесили гобеленами, а на одну поместили огромное зеркало, которое по мнению ее милости хотя бы иллюзию несколько более обширного пространства создавало, заключительным штрихом стала редкая черно-белая полосатая шкура на полу.
— Ну теперь точно кладовка! — рассмеялся Квентин, обозрев свою преображенную обитель, перетащил шкуру в библиотеку к камину и на том угомонился.

Была у дорнийского принца помимо прочих одна особенность, не сказать, что редкая, но слишком уж ярко она была выражена в его случае — если он загорался какой идеей, то совершенно терял терпение, все ему надо было вот прямо сейчас, ни минуты не теряя и при том обязательно было хоть кого-то вовлечь и чаще всего этим кем-то в последнее время оказывалась Яра. По счастью все его идеи были безобидны, больше детские игры напоминали.
— Если я не буду вот так дурачиться хоть иногда, то просто не выдержу, — не стал скрывать он основной причины, — слишком много всего и слишком многое зависит от моих решений в том числе.
И вот в один прекрасный солнечный день он предстал перед ней с знакомой улыбкой предвкушения и сообщил, что они идут в сад и не просто гулять, а искать ту самую заболоченную его часть, где растут в больших количествах ягоды дикой клюквы, которые они непременно найдут и на обратном пути завернут на персиковые розы королевы полюбоваться, потому что они чудо как хороши. Но ни роз, ни ягод клюквы они в тот день не увидели, хотя ягоды наверное где-то и были, но было им уже не до них совершенно. Маленькое, но топкое болотце Драконьего Камня было скрытно и не являло себя взору всякого и каждого, оно прикрывалось слоем зеленой ряски, таким густым, что он сливался с прибрежной травой, плавный пологий берег еще больше искажал реальность, а они говорили без умолку и очень увлеченно… в общем искомое болото было обнаружено когда Квентин, успев напоследок сделать изумленные глаза, потерял почву под ногами и провалился сразу по пояс, по инерции попытался сделать шаг и провалился уже по грудь.
— Замри! — впадая в мгновенную тихую панику, завопила Яра, стремительно соображая что же ей делать. — Ради всех богов, Квентин, не трепыхайся, я же потом никогда и никому не докажу, что ты все сам, мне Дорн войну объявит, а Герольд отдельно от Дорна личную кровную месть вершить станет. И королева никогда не простит, что я не уследила за тобой.
Пока она жизнерадостно несла всю эту чушь, в голове выстроился порядок, но тут уже Квентина отпустил испуг и он перехватил роль того, кто не затыкается и пока она его вытаскивала, замогильным голосом прощался с ней навсегда, просил запомнить, а лучше записать, последнюю его волю, до всех ее донести и за исполнением проследить — в общем веселился вовсю.
Конечно при таких обстоятельствах розы и ягоды отошли за второй план и Яра спешно потащила его в замок, напоследок успев заметить на вислых ветвях дерева яркую лазурную ленту — как раз в шаге от того места, где провалился Квентин и пришло запоздалое воспоминание о том, как эту самую ленту лазил привязывать Джон незадолго до того как все они отплыли с Драконьего Камня, потому что он тогда тут каждый день с Дейнерис гулял и в какой-то день они увлеклись беседой чрезмерно — так и появилась на дереве ленточка, а где-то на дне болотца покоилась туфелька Дейнерис. Про ленту она Квентину не сказала, успокоив совесть тем, что лично приготовила ему вина со специями и сидела после играла в кайвассу целый вечер безропотно.
В этом умиротворенном затишье она не сразу заметила, что куда-то исчез Герольд. Нет, он появлялся, мелькал то тут, то там и с королевой даже его видели, но как-то его стало удивительно мало, что было совершенно на него не похоже, а значит что-то за этим исчезновением стояло и это сокрытое от глаз что-то никак не давало ей покоя, потому что не верилось, что просто так, без причины Герольд мирно отойдет в сторону и даст Дейнерис проводить все время в обществе Джона. Свои опасения она вывалила, уже по инерции и привычке, Квентину.
— У него есть причина для такого поведения, но волноваться тут не о чем, — заверил тот ее, конечно умолчав о самой причине, а Яра и не стремилась узнать, словам Квентина она доверяла в таких вопросах полностью, а вот следующие его слова насторожили, — тем более это не надолго, поверь. Жаль, мне бы хотелось продлить это время, — вздохнул он грустно, — но скоро все вернется в прежнее состояние, так что давай наслаждаться покоем пока можно.

Ох, Квентин, думала Яра, ускоряя шаг, не родись он принцем в благословенном Дорне, мог бы стать выдающимся предсказателем, кутался бы в цветную мантию, носил смешную шапочку с перьями и кисточками, смотрел бы для пущей важности в хрустальный шар и таинственные пассы руками исполнял, выделяясь выгодно на фоне толпы разномастных шарлатанов тем, что его предсказания сбывались бы в точности. Потому что все сейчас было ровно так как он и сказал — Герольд явился в один прекрасный момент прочно и основательно перед королевские очи, другие очи, темные и глубокие, как омуты, прищурились на это снисходительно и чуть иронично, а главное и самое страшное — азартно вспыхнули. И началось! Редкий день проходил хотя бы в относительном спокойствии, а основной задачей всех приближенных к королеве стало сведение к минимуму нахождение Герольда и Джона в одном помещении. Не получалось почти никогда и все вынуждены были терпеть их бесконечные склоки и по возможности не позволить ситуации стать неконтролируемой.
Вот и сейчас Яра спешила к месту событий, ругаясь про себя страшным образом уже просто на весь белый свет. Вашу ж мать, думала она про себя, вот же ж черти бешеные! Ну никак не могут пребывать в состоянии мира, ну хоть бы прикинулись, приличия ради, видимость соблюли, исполняя то, в чем клялись неоднократно. Разгневанные эти мысли ее конечно же относились к ним обоим в равной степени, она злилась ужасно последние дни на этих двоих, что наверное на две части разорвали бы королеву, будь у них такая возможность и после каждый уполз бы, довольно порыкивая, в укромный уголок с вожделенной своей добычей, и там бы уже каждый в меру буйной и крайне испорченной фантазии вытворял бы дикое и непотребное. И вот Яра даже не могла сказать, что напридумывала излишнего относительно этих двоих и была сильно далека от истины, потому что думать как-то иначе не выходило, глядючи на то как они буквально выдирают Дейнерис друг у друга из рук, выхватывают ее и как сладостно и радостно меж сбой грызутся с завидным постоянством, ухитряясь каким-то неведомым чудом при таком хроническом состоянии скандала сохранять вполне приличные отношения, а порой и вовсе даже дружественные. Как это все меж ними получалось и складывалось было нормальному разуму совершенно неясно, но они тем не менее именно в таких вот шатких и крайне непредсказуемых отношениях пребывали круглосуточно. Королева же искренне и от всего сердца над ними потешалась, ее неимоверно забавляло и совершенно неприкрыто заводило такое их искрящее и кипящее противостояние, сама она с большим удовольствием находилась в самом эпицентре этого круговорота, ничуть не опасаясь быть разодранной на части в итоге их неосмотрительных действий, еще и подначивала их всячески, дразнила и провоцировала то одного, то другого. На провокации оба незамедлительно и вполне осознанно поддавались и конца и края этому безумию не предвиделось.
Был только один непреложный запрет в этом всем — не сметь пытаться как-то серьезно навредить друг другу. Запрет этот уже только после прибытия Яры они один раз нарушили. Гадать что они в тот раз не поделили было бессмысленно да и не имел значения формальный повод их склоки, завершившейся в тот раз обнаженной сталью, которую они не замедлили скрестить, проделав это на глазах у немалого количества людей. Засверкали и зазвенели уже клинки, закружились они оба, вступая в смертельную пляску и исход этого боя предсказать бы никто не взялся, если бы конечно бой тот имел возможность продолжиться и прийти к печальному и закономерному итогу. Все было прервано в одну короткую секунду при появлении Дейнерис, была она жутко рассержена, чуть не молнии метала из полыхающих аметистовых глаз. Бой немедленно был прерван, мечи отброшены и вот уже оба они виновато потупили очи перед ней и головы покаянно опустили. Правая рука королевы взлетела вверх, резко и жестко ухватилась за платиновую гриву, моментально накручивая ее на кулак, тонкие же пальцы левой ее руки впутались стремительно и крепко в растрепанные черные кудри и далее все присутствующие наблюдали как два лучших воина Вестероса самым позорным образом и согнувшись в три погибели волокутся безропотно за маленькой фигуркой королевы в развевающемся розовом платье и даже сопротивляться ей не пытаются, а разве что сдавленное шипение себе позволяют сквозь зубы, да и то не слишком уверенно. Далее оба были впихнуты самым бесцеремонным образом в ближайшее помещение, двойные массивные двери вроде как сами собой с оглушительным грохотом захлопнулись и изнутри долго раздавался разгневанный голос королевы, которая не стесняясь в выражениях на смеси трех языков высказывала все, что думала о недавних событиях и их участниках.
Само собой слух об этом происшествии моментально разлетелся по всему Драконьему Камню и уже на следующий день весь остров дружно ржал самым непристойным образом над дорнийским рыцарем и драконьим принцем. Правда смеялись недолго. И не потому что эти двое как-то пресекли подобное к себе отношение, а потому что сами над всем случившимся хохотали громче всех вместе взятых. Ну и разумеется тут напрашивался вывод о том, что всерьез они ничего не восприняли, попыток прибить друг друга не оставят и подтверждение этой теории Яра вот прямо сейчас наблюдала.
Впрочем какое-никакое влияние прошлая выволочка от королевы все же на них оказала, потому что когда стало ясно, что просто словами на сей раз ничего тут между ними решено не будет, то Джон демонстративно грохнул об пол всем оружием, что при себе имел и нимало не смущаясь заехал рыцарю в челюсть так, что светлые пряди волос взметнулись сверкающим нимбом. Герольд же в свою очередь, смачно сплюнув на пол, тоже бряцнул всем своим вооружением, отбрасывая в сторону и в следующую секунду кулак его от души врезался в точеную скулу напротив… ну а дальше понеслось. Когда они схватились в прошлый раз, то сбежались все кто успел и даже в те несколько мгновений было на что посмотреть, сейчас же всей набежавшей толпе смотреть было решительно не на что, однако никто не спешил расходиться, так же как никто не решался попытаться растащить их, зато вот болели активно и кто-то даже втихаря ставки делал. Это была самая обычная драка, безобразная как и все драки, совершенно некрасивая, разнузданная и грязная, в драке этой не гнушались почти ничем — в ней били локтем резко и сильно, захватывали и душили, пинали коленом по ребрам, били головой назад, разбивая в кровь лицо, хватали за волосы и ремни на одежде, выкручивали и заламывали руки, плевали кровью в лицо противника, попутно умудряясь ругаться на чем свет стоит, высказывая в сердцах разное гадкое или просто награждая друг друга щедро разными нелестными словечками. В общем самый обыкновенный мордобой, что может приключиться в любом дешевом борделе или кабаке, а то и вовсе на грязной улочке. И самое странное и возмутительное состояло в том, что от всего этого вопиющего и ни в какие рамки не лезущего безобразия они оба получали удовольствие. И пожалуй что нашли наконец способ выпустить пар и выяснить отношения относительно безобидным способом, а учитывая, что каждый из них мог учинить с оружием в руках, войдя в состояние боевого азарта, так и вовсе невинный и бескровный, потому что разбитые лица тут явно были не в счет.
Только спешно прибежавшая королева такую точку зрения не разделяла, как и всеобщего веселья, видать вконец они ее вывели, исчерпав последние капли терпения и ни на какие компромиссы она к моменту своего появления была не способна. Драка мгновенно была прекращена при ее появлении, а при взгляде на ее до крайности мрачный лик с красивых побитых лиц сползли улыбки.
— Я просила. Я говорила. Кричала и скандалила. Уговаривала и упрашивала — вдумайтесь только! — вкрадчиво и угрожающе выплескивала она слова. — Ну что ж — доигрались, — совсем уж тихо и очень весомо закончила она и от слов ее потянуло стылым могильным холодком.
Герольд что-то пытался сказать, но звонкая пощечина заткнула ему рот, прежде чем он успел его открыть толком. Джон успел даже что-то проговорить и тоже заткнулся от одного уже нехорошо потемневшего взгляда.
Глухо и тихо прозвучала команда на дотракийском. Черт! Так и не выучила его Яра толком и сейчас конечно ничегошеньки не поняла, зато Герольд дотракийский знал, прекрасно все понял и даже рот приоткрыл в изумлении и недоверчиво изогнул брови, да и Джон успел нахвататься достаточно и вполне смысл уловил и на смысл этот отреагировал пораженно распахнутыми глазами, открыл было рот в попытке что-то выпалить с чувством и тут же его захлопнул, потому что Дейнерис вскинула руку и негромко, но вполне разборчиво прошипела ему в лицо:
— Ты ни приказов, ни просьб моих не слышишь! Ты их в упор не замечаешь! Значит будем вбивать! Так что прикуси свой не в меру шустрый язык и не доводи до греха!
Следующий его жест был неожиданным и странным — подхватил ее руку, поцеловал коротко и отпустил. И улыбка на губах мелькнула на долю секунды, будто что-то здесь происходило только им двоим понятное, будто некий спектакль разыгрывался и понять кто актер и кто зритель было никак невозможно. Впрочем все эти странности никак не отменили приказа королевы.
Будто чья-то рука, сотканная из багряных теней, вытянулась из пустоты и стерла без следа всеобщее беззаботное веселье, вызванное этой, в общем-то безобидной дракой, стало неуютно и захотелось уйти, хотя еще год назад Яра бы многое отдала за зрелище что сейчас перед ней разворачивалось, но вот отводила глаза и старалась мысленно отодвинуться подальше.
Веревка оплела туго и решительно запястье, захватывая крепко и натянулась, фиксируя намертво. Все повторилось со второй рукой — сухой скрип веревки, режущая тишина и неподвижность. Откинутая назад голова и рассыпанные шелковистые кудри, на которых так красиво играли сейчас солнечные блики. Закушенная губа и прикрытые глаза. И Дейнерис перед ним, смотрит сверху вниз, чуть заметно кивает и повинуясь этому знаку разворачивается жуткой черной лентой упругий и гибкий дотракийский кнут. Щелкнул, взрезая воздух, распустил кольца, взвился и с сухим звуком резко опустился, пробежался обжигающе по беззащитной плоти.
Вместо ожидаемого вскрика — тишина.
Снова взлетела тугая плетеная лента и снова опустилась.
Снова и снова.
Яркие алые полосы вспыхивают на коже. Первые капли крови — Дейнерис вдохнула резко и — ничего. Не остановила.
Черная змеища, сплетенная из тонких полосок кожи, не спеша хлебает кровь, напитывается, разбрызгивает капли — все еще в тишине.
Жуткое завораживающее зрелище — хочется бежать от него подальше и невозможно отвести глаза. Одно и то же, повторяемое, монотонное действие вгоняет в транс. Одни и те же звуки — свист рассекаемого воздуха и следом за ним вспарывающий влажный хлесткий и завершающий страшный — щелк!
Опять повтор. И еще один. И еще.
Он так и не закричал, а она ни на миг не отвернулась, встречаясь с ним глазами после каждого страшного удара, рвущего кожу.
Что он чувствовал было невозможно представить, если он вообще еще хоть что-то чувствовал. Приоткрытый рот только хватал глоток воздуха, заглатывал его и голова снова и снова поднималась и он смотрел на нее.
Вот сейчас. Еще один и она остановит все. Снова свист кнута, снова протяжный влажный звук и брызги крови.
Вздох, взгляд… рука королевы поднялась, останавливая эту уже откровенную пытку. Ухватила крепко за подбородок, внимательно в лицо всматриваясь, склонилась и медленно, тягуче слизала кровь с искусанных губ и если бы он отшатнулся или хотя бы остался неподвижен, то вероятно все и было бы прекращено, но нет. Он же не может промолчать, ему непременно надо сказать свое веское слово, даже в таком вот положении пребывая — связанный, стоящий на коленях и исхлестанный бичом, словно последний раб на галерах. Чертова драконья кровь и тут дала о себе знать и Джон решил ее взбесить окончательно на сегодня. Или ему просто жить надоело. А может и вовсе нехватка острых ощущений — с него станется вполне и таким вот способом получить недостающее. Реакция его была совершенно непредсказуема — дернулся вперед, натягивая до упора веревки и соприкасаясь губами с ней…
— Ой, дурак! — обреченно выдохнул у нее за плечом Квентин, и Яра с ним была согласна полностью. Это надо совсем рассудок утратить, чтобы в таком вот положении поцелуй у нее сорвать пытаться.
Короткое, брошенное Дейнерис слово конечно же не было неожиданностью после такого.
— Продолжать.
Она не остановится, поняла Яра. Не остановится ни за что, пока не обломает этот характер, что так похож на ее собственный. А он не даст ей желаемого и как итог вполне тут может сдохнуть под кнутом из-за чистого упрямства, королева же после выплачет все глаза, утратит улыбку до скончания времен и никогда не простит себя. Яру охватила тихая паника, как только обрушилось страшное осознание. Надо было любой ценой остановить это безумие — не ради Джона, черт бы с ним, с упертым идиотом! Ради Дейнерис. Только вот как? Сейчас его у нее не вырвать из рук, это равносильно попробовать у Дрогона отобрать добычу в которую он уже с наслаждением вгрызся и распробовать успел.
Она обернулась назад, бросая молчаливый призыв о помощи Квентину, но даже его ум не смог изыскать здесь лазейки и принц лишь головой покачал виновато и беспомощно и сжал ее плечи, прильнул тихо и невесомо губами к затылку и подул, успокаивая. Мозг ее бешено работал, метался и не находил выхода и она уже была готова не изыскивая никаких хитрых обходных путей, просто вмешаться и… боги берегли их всех.
Голова Джона не вскинулась снова и тело его обвисло бессильно на веревках. На лице королевы отразился испуг, рука ее метнулась стремительно вперед, что-то там нащупала и громкий ее вздох услышали наверное все.
Квентин за ее спиной тоже выдохнул шумно и Яра тоже, а после позволила себе вымученно и устало назад немного откинуться, упираясь затылком в грудь Квентина, который в макушку ей уткнулся.
Распутались веревки, выпустили накрепко привязанные руки и под ноги Дейнерис рухнуло бессознательное тело, по неровным гладким камням, которыми был вымощен внутренний двор замка, рассыпались блестящие черные волосы и капли крови… Дейнерис отдала какой-то дальнейший приказ и судя по всему собиралась прямо тут на колени с ним рядом опуститься и уже было начала первое к этому движение, но была прервана Герольдом, что к ней подошел и что-то сказал настолько тихое, что слова его услышали только те единственные уши, которым они предназначались.
Лицо ее окаменело и сделалось бледно как мел. Она поднялась и два фиолетовых взгляда схлестнулись — темно-лиловый, пока еще явно не понимающий, что он успел сделать и сказать не так и аметистовый, вспыхнувший в момент так, что весь ее прежний гнев как-то померк на фоне. Герольд же еще что-то ей сказал в ответ на угрожающее рычание — как-то иначе назвать звуки, что выплевывал кривящийся рот королевы, было просто невозможно, но Герольда этот рык, что пострашнее драконьего, не пугал и он продолжал говорить, сведя брови в упрямую линию.
— Да заткнись же ты, идиот! — отчаянно прошипел Квентин за ее спиной. — Просто закрой рот и тихо отползай…
Яра сжала его руку крепко, не хватало, чтобы еще и он влез в это. Квентин безусловно умнее многих и уж точно умнее Герольда, но и не железный.
Громкий и звонкий, властный крик прервал все мысли и молитвы.
— Повторить!!!
С чувством было произнесено это одинокое слово, ярко и выпукло пронеслось оно в тишине над головами всех присутствующих.
Недоуменные взгляды в большом количестве уставились на Дейнерис, округленные глаза заметались между королевой и телом у ее ног лежащим. И взгляды эти были вполне оправданы — совершенно непонятно — что и с кем тут повторять? Привести в чувство и домучить? В смысле, это сейчас был приговор? Именно такие вопросы бились в головах всех так или иначе причастных к исполнению ее воли в данный момент.
— Повторить все то же самое, только с сиром Дейном, — с кривой улыбочкой проговорила она расширенную версию приказа. Громко повторила, медленно, отчетливо проговаривая каждую букву, чтобы уж точно дошло до всех. А глаза сузились и испытующе уставились на рыцаря.
Что-то он сумел ей сказать даже сейчас, протолкнул наружу скомканные неслышные слова, вскидывая голову и кривя губы в недоверчивой неестественной улыбке, а вот ответ был снова слышен хорошо и ясно, она посерьезнела и вопросила, совершенно не стесняясь:
— А чего ты ждал, рыцарь? Терпение мое, знаешь ли, не безгранично. Или ты возомнил, что привилегия время от времени в меня член засовывать тебя неприкосновенным делает? Зря! Очень тебе советую от иллюзии этой избавиться в кратчайшие сроки и даже готова в этом тебе посодействовать всесторонне и начать прямо сейчас, — ядовито и очень недобро подвела она итог своей короткой речи. — Его высочество в темницу — над поведением своим поразмыслить в тиши и уединении, — это уже в сторону было сказано и тише, спокойнее.
— Я не могу, не могу на это смотреть, — прошептал Кветин ей над ухом и Яра спешно к нему обернувшись, натолкнулась на внимательный и просящий взгляд темных болезненно блестящих темных глаз, — если он совсем лишился разума и решил себя убить таким вот способом, я не желаю никак в этом присутствовать! Ты со мной?
— Прости, я не могу, — покачала Яра головой, — я останусь — с ней.
— Конечно, — умница Квентин все понял в одну секунду и как всегда — правильно. Он был благословением богов, которого они все не заслуживали — уже в который раз пронеслось в ее голове.
На Герольда королева не смотрела. Отвернулась и отошла, только сухо махнула рукой, давая знак начинать. Задрала голову и смотрела в небо на облака и кружащихся чаек. Яра себе под ноги уставилась и закусив губу тихо отстукивала пальцами по пряжке ремня нестройный ритм. Кнут свистел, взлетал, раскручивался, щелкал, разрывал и полосовал живую плоть. Молчать… у него почти получалось поначалу, но начали прорываться стоны, которые явно пытались задавить нечеловеческим усилием — безуспешно. Если бы королева стояла и смотрела в лицо ему, как перед этим смотрела неотрывно на Джона, вероятно и было бы возможно отрешиться и не так остро чувствовать боль, но на Герольда она смотреть не желала. Обернулась лишь на первый крик в голос, который оказался последним и вырвался на грани бессознательного уже. Все затихло и меж двумя столбами снова повисло тело тряпичной куклой.
— Отвязать и в темницу, — до ужаса ровным голосом выговорила она приказ, — пусть тоже поразмыслит в одиночестве.

Уходила медленно, глядя прямо перед собой — перед ней расступались невольно, прятали глаза, силясь отползти в тень. Сеять страх она умела всегда, а становясь такой вот как сейчас и вовсе затапливала все немым ужасом и самым тут удивительным было то, что уже завтра все, кто опускают сейчас голову и к земле прижаться норовят, будут смотреть на нее с фанатичным обожанием. И только Яра, одна из немногих сейчас, видела за стеной этого леденящего величия и надменной отстраненности дрожащую струну, готовую вот-вот лопнуть и поди потом излови концы и исхитрись их связать в подобие целого.
Догнала она ее уже в петляющих переходах замка, к счастью Дейнерис ушла без сопровождения и никто не видел как разительно она изменилась, обмякла вся, сделалась тонкой и хрупкой, бессильно перебирала руками по стенке и едва переставляла ноги. Яра ускорилась, нагнала ее, схватила за плечи, разворачивая к себе — плачет, как и следовало ожидать.
— Все, все, все, — забормотала Яра, прижимая ее к себе, расцеловывая пылко в горячие мокрые щеки, — я здесь, я с тобой, ты не одна.
Слезы из нее полились дождем, она не плакала уже — ревела в голос, захлебываясь, задыхаясь, всхлипывая громко, не в состоянии вымолвить хоть слово. Яра обняла ее покрепче и успокаивала как умела, шепча бессмысленное, но ласковое и убаюкивающее в уши.
Рыдала она так долго, пока не выдохлась и не закончились слезы, после только удалось увести ее к себе — туда было ближе чем до покоев королевы и меньше шансов, что кто-то помешает.
Когда за ними закрылась дверь, Дейнерис дала волю всему, что накипело и наболело в ней.
— Я боюсь, я все время боюсь! — выкрикивала она свою боль, проговаривала страх. — Они же совершенно меня не слушаются! Им же плевать! А мне страшно, все время страшно от понимания что они могут натворить. Я же знаю, я же обоих их вижу и все понимаю и все время боюсь потерять! Боюсь потерять Герольда, боюсь, что Джон в одно прекрасное и солнечное утро мне сердце его поднесет и тогда я не смогу больше ни разу улыбнуться. И боюсь невыносимо увидеть голову Джона в руках Герольда… застывшие глаза и мертвые холодеющие губы, которые больше никогда меня не поцелуют и мне кажется, когда я это себе живо и в красках представляю, что в этот момент я саму себя испепелю. А знаешь чего я еще больше боюсь? Узнать, что оба они мертвы! Что вот так сцепившись в очередной раз, они… и я не могу остановить их, никак не могу и потому вот это все… это не от жестокости, ты же понимаешь, да? Ну хоть ты-то понимаешь? Это все от бессилия. И от страха…
Она наконец умолкла, выговорившись. Конечно Яра понимала все, как-то так она и думала, все это просматривалось за бесстрастной маской королевы, еще там, во дворе.
Понемногу Дейнерис успокоилась, еще раз всплакнула, правда уже не так страшно и надрывно, выпила воды и сейчас вот умылась наконец и рассматривала свое покрасневшее лицо в зеркале.
— До них дойдет, — пыталась Яра настроить ее на положительный итог, — должно дойти.
— Надеюсь, — Дени наконец улыбнулась, голос ее был низким и охрип от слез и крика, — а то знаешь сил уже нет. И главное — они ведь прекрасно ладят между собой! И это все не от дурости даже или от того, что они себя в руках держать не могут — могут! Все они прекрасно могут и доказали это в Просторе. Они просто не хотят и это злит меня! И сил у меня все меньше и меньше, смотреть как они членами меряются постоянно!
Дейнерис в сердцах скомкала полотенце и кажется собралась разреветься с новой силой — этого только сейчас не хватало!
— И как результат измерений? — прервала Яра ее неожиданно.
— Я вообще-то образно выразилась… — неуверенно проговорила Дени, ошеломленная таким вопросом.
— А я нет, — беззастенчиво парировала Яра, — так у кого там больше, меньше и в целом интересней?
— Да не знаю я… — протянула Дейнерис, впадая в несвойственную ей стеснительность, — я как-то не задумывалась, да одинаково примерно наверное… слушай отстань! — вскричала она, опомнившись. — Что вообще за вопросы у тебя и в целом интерес внезапный?! Раз так любопытно стало, то сходи и измерь, пока они оба без сознания валяются.
Пару секунд воображение им рисовало Яру, что крадется к темницам с той самой непотребной целью и вот они уже дружно и задорно хохотали в голос. Грубо, вульгарно, пошло — Яра не отрицала, но зато отвлекла и перебила слезы. Уж как сумела.
— Спасибо, — мурлыкнула Дени, обнимая ее нежно, конечно она догадалась к чему тут эти дурные вопросы были заданы, — как думаешь, сработает? Потому что если нет, то я не знаю что делать и как на них еще повлиять.
— Думаю, сработает. Они тебя оба знают хорошо и прекрасно все поняли, — Яра погладила ее по волосам и подумала про себя, что в самом крайнем случае наплюет на нежелание Квентина влезать в этот треугольник и уболтает его все-таки вмешаться.
***

Очередной колокольчик тоненько звякнул и послушно вплелся в косу, вставая на свое место. Дейнерис не спешила, задумчиво перехлестывая пряди волос одну через другую, тянула третью, нахлестывала четвертую — косу она затеяла плести не из простых.
В прежней жизни на была скупа на прикосновения, даже просто за руку редко кого-то брала, обнимала и того реже. Сейчас все было прямо противоположно, она испытывала постоянную потребность в живых прикосновениях, она трогательно обнимала и целовала всех, кто входил в ближний круг, обожала плести косы и просто играть с чьими-то длинными волосами.
Сегодня ей под руку попался кхал Мейро, что терпеливо теперь сидел, скрестив ноги, на полу, перед креслом королевы, а она первым делом не спеша расплела косу, сложила многочисленные колокольчики грудой серебра на столик рядом, расчесала длинные его волосы и взялась плести какую-то очень сложную косу, не типично дотракийскую, а высокую и вычурную, временами цепляя в нее колокольчики и напевая себе под нос, когда пение ее стало чуть громче, кхал Мейро внезапно подпел ей безыскусно и ломая мелодию, слухом явно его боги обделили, но королеву удивило не это.
— Откуда ты знаешь эту песню, кровь моей крови? — склонилась она к его плечу.
— Это колыбельная, кхалиси, — ответил Мейро и в голосе его на миг послышалась печаль, — ее мне пела мать.
— Сколько тебе было? — брови Дейнерис тревожно изогнулись.
— Семь, — коротко ответил кхал. — Первая кровь и первый колокольчик. Мать сама вплела мне его в косу. Больше я ее не видел.
Яра не сразу осознала всю суть сказанного, а после зажала себе рот ладонью в ужасе представив Бейлона, такого маленького, такого смешного и искреннего, восторженного и отважного мальчика — с кровью на руках. Вырванного из привычной безопасности материнских объятий и ввергнутого в мир насилия.
Глубокое и очень личное сейчас было сказано, в несколько слов уместился целый пласт жизни. Больное знание, с таким лучше ничего не делать, ведь мальчика, что помнит материнскую колыбельную, давно уж нет на самом деле — он вырос и стал убийцей.
Грусть, вязкая, как смола, затягивала всех в свои сети и затянула бы совсем целиком, если бы не распахнулись двери и не впорхнула в комнату Лира, источая густой аромат ванили и корицы — в руках ее был огромный поднос с хитро свернутыми булочками.
— Свежие, ваша милость! — возвестила она радостно и лучезарно улыбнулась. — Вот решила принести вам… — тут она узрела сидящего перед королевой Мейро и сузила гневно фиалковые глаза. — Ты занял мое место, кхал!
Ревнивая ее реакция объяснялась тем, что была она любимой куклой королевы, именно в ее длинные медовые косы чаще всего предпочитала играться Дейнерис.
Мейро фыркнул на это девичье возмущение и не стал ничего отвечать. Яра цапнула булку с подноса, а Лира с размаху плюхнулась на диван и тоже расстроенно откусила большой кусок ароматной выпечки.
— Не нападай на кровь моей крови, милая, — умиротворяюще попросила королева, — он же мужчина, ему нечем против тебя сражаться. Скушай лучше еще булочку, сладкое полезно.
— От сладкого делаются толстыми и неповоротливыми, в чем же польза? — недоуменно воззрилась Лира на свою королеву.
— От сладкого делаются счастливыми, — возразила Дени, — а неповоротливыми и толстыми делаются от другого.
— Скажи это Иллирио! — напомнила ей Яра.
— Он еще не лопнул? — тут же поинтересовалась Дейнерис.
— Нет, но упорно над этим работает. К слову про нашего дорогого магистра — когда твоя милость соизволит разгрузить несчастную мою Бурерожденную от сундуков с его дарами? Я клянусь тебе, что всю дорогу тряслась от страха пойти ко дну из-за них.
— Ох уж эти мне его дары! — в сердцах воскликнула Дейнерис. — Пусть перетаскивают в замок и… Лира!
— А? — моментально встрепенулась та, подскакивая с дивана.
— Возьмешь девочек и разберите все это, как доставят… ну вы сами знаете что делать, — на губы ее наплыла довольная улыбка, что она так ловко все придумала, потому что очевидным было — сама она нипочем не хотела возиться с дарами магистра.
— Раз уж мы про Иллирио и его дары заговорили, про его щедрость и гостеприимность, — сказать про это было необходимо, хоть и оттягивала Яра момент всеми силами, но вот сейчас решилась.
— Даарио? — опередила ее Дейнерис.
— Даарио, — подтвердила Яра.
— Они давно ведут дела с Иллирио и неплохо на самом-то деле спелись, а я не возражаю, — она подвесила на косу Мейро еще один колокольчик. — Ты помогла ему? Спуститься с небес на землю?
— Разумеется, — усмехнулась Яра, — но кажется он пока не проникся своим счастьем в полной мере.
— О, это ожидаемо, но он справится — у него нет выбора, — слова ее прозвучали резко и жестко, а глаза на миг стали темны и пусты, словно два провала в небытие.
***

— О, кто ко мне пожаловал, — рассыпалось по гулкому коридору бархатистое мурчание. — Леди Грейджой, чем обязан? Или вы не по мою душу? Хотя у меня вроде нет тут соседей… А где кстати Квентин? Он разве не ходит как привязанный за тобой?
Герольд подошел к решетке своей камеры, руки его сжали толстые надежные прутья, а глаза таинственно замерцали, поймав блики факела.
— Ты закончил? — отвечать на его колкости Яра не собиралась.
— Закончил что? — выгнул он бровь насмешливо.
— Изливать яд, — боги, она уж успела позабыть как сильно он может выбесить.
— Нет!
— Ну да, у тебя этот процесс сродни дыханию, как я могла забыть? — не удержалась и Яра от небольшой ответной шпильки.
— Так чем обязан? Ты самый неожиданный гость из всех возможных. Сильнее я бы только Эйгону удивился, но его никто не выпускал, насколько мне известно… или она уже забрала его обратно? Она, знаешь ли, не может уже не мучить его, в зависимость впала, как от опиума.
— Герольд, прекрати, — решила она попробовать не ругаться с ним. — Я пришла узнать как ты тут…
— Плохо! Отвратительно! И вот это, — он повернулся, давая ей взглянуть на изодранную в клочья спину, — здесь совершенно не при чем!
— Злишься на нее?
— Я на нее всегда злюсь.
— И поэтому довел до неконтролируемой ярости? Скажи на милость — зачем?
— Зачем — что? — захлопал он ресницами, изображая непонимание.
— Герольд! — рявкнула она, теряя терпение. — Не прикидывайся дурачком! Ты один из самых умных людей, что я встречала.
— А может мне дураком живется спокойнее? — ядовито поинтересовался он. — И тот ум я предпочитаю не использовать? Мало ли кому и что там при рождении отсыпали щедрые боги, мне оно может и вовсе без надобности? Не думала о таком, миледи?
— Вре-е-ешь, — протянула она довольно, плывя в улыбке, все-таки была своя особая прелесть в разговорах с ним. — Все видишь и все понимаешь. И все равно влез!
— Какие мы проницательные, — выплюнул он раздраженно, — и да — влез!
— Зачем? Ты же понимал чем все может завершиться?
— Ну значит судьба такая мне уготована, что ж тут поделаешь? — пожал плечами и хмыкнул как-то обреченно. — Я не могу иначе, чтоб ты знала! Нет у меня выбора!
— Чушь! У всех есть выбор.
— Конечно есть и свой я сделал. Так чему ты удивлена? Каждый из нас там, где и полагается — на своем месте.
— И где же во всем этом твое место, сир Дейн? — уже без попытки уколоть спросила она.
— Между ними, миледи, — получила страшный в своей простоте и искренности ответ.
— Ты хоть понимаешь что с тобой станется, когда они окажутся совсем близко, а они окажутся — это вопрос времени.
— Не загадывал так далеко на будущее.
— Потому что у тебя его нет? Тот самый сделанный выбор?
— Ну вот ты и поняла все до конца.
— И это не прибавило мне радости.
— Мне жаль, — тонко улыбнулся он, — что не смог тебя ничем порадовать.
— Я не за радостью шла сюда.
— Это она тебя попросила сюда прийти, да? — сощурил он глаза и Яра поняла, что ответ ему очень важен, хоть и пытался он это скрыть.
— Нет, я пришла из своих соображений, — солгала Яра. — Надо было убедиться кое в чем.
— И как? Убедилась?
Она кивнула молча.
— Поделишься выводами?
— Я никому не скажу, что у тебя есть сердце, — она тоже умела говорить загадками.
Он расхохотался звонко, запрокинув голову. Громкий смех эхом отражался от стен и потолков, пока не стал он серьезен в один миг прерывая свое веселье.
— Знаешь, мне снится сон — один и тот же все время, — помолчал немного, кусая губы, словно решал рассказывать или нет, — в том сне Дрогон мне приносит ее. Нет, живую, но словно бы и мертвую… странно да? Она смотрит, но не видит, кровь бежит, сердце бьется, она дышит, но ничего не чувствует. Еще она в этом сне обнажена и вся перепачкана черной сажей. А самое страшное в кошмаре, знаешь что? Беспомощность. Я ничего не могу сделать. Совсем ничего — беспричинно. И сильнее всего я боюсь, что сон станет явью. Я никогда такой ее не видел, а вот Эйгон видел…после того как он отпустил ее… когда ее нашпиговали стрелами. Как он мог?!!! Как вообще додумался…
— Тихо! — оборвала она его вспышку. — Я никого не защищаю, но тебе не хуже моего известно — она веревки вьет из него.
— То, что с ней потом было похоже на мой сон, получается я не смогу ее вытащить и сделать ничего не смогу?
— Ты слишком большое значение придаешь всего лишь сну. Знаешь, мой дядя Родрик человек весьма начитанный, да и сам по себе очень умен…
— Мне доводилось слышать про Чтеца, так что не трудись расхваливать своего родича, скажи лучше, что там этот мудрый человек вычитал и надумал о снах, — перебил он ее.
— Они в большинстве случаев отражение событий вокруг нас и продолжение мыслей в нашей голове, образов, как он говорит. Ну к примеру если снится мертвец, то это не знак несчастья или скорой смерти, а наша тоска по умершему, что нашла выход через сон.
— А если снится мертвый враг?
— Значит тоже тоска, но иного рода — все еще зол на него или отомстить не успел. А может он тебе вообще был при жизни денег должен, да так и помер не вернув долг, — весело предположила она, хоть на самом деле что-то жгучее и неприятное вкогтилось в сердце от этого его откровения.
— Занятные выводы, — он широко улыбнулся, — и я согласен с теорией твоего уважаемого дядюшки, только вот нам тут давно уже не снятся просто сны, не так ли?
— С чего ты взял? Твой сон отражает твой самый сильный страх — оказаться беспомощным. Повтор его лишь признак того как сильно ты этого боишься и как часто думаешь о такой вероятности, — не моргнув глазом выдала она ему объяснение.
— Ты сама-то хоть веришь тому, что говоришь?
— Да, — сказал ее рот, но в голове пронеслось короткое — нет.
— Ну конечно же — нет, — повторил он ее мысль. — Но скажи мне лучше, что она делает сейчас?
— Рисует, читает, в ванне плещется, а может просто спит, — развела Яра руками, — понятия не имею на самом деле. Она у себя была одна, когда я уходила, так что не знаю.
— Она не спит, — уверенно заявил Герольд, — все что угодно, но не спит. Она вообще почти никогда не спит, ты не замечала?
— Нет, да и откуда бы?
— А я вот насмотрелся, — задорно прикусил он губу, — она закрывает глаза, замедляет дыхание и делается неподвижна, но попробуй ее разбудить резко и она посмотрит на тебя совершенно осмысленным чистым взглядом — люди так не просыпаются.
Яра слушала и наблюдала за ним — в какую игру он играет? Зачем рассказывает ей жутковатую сказку про королеву? А если не сказку, то опять же — с какой целью? Ответ гнездился в лиловой тьме его взгляда, скрывался там, в тягучей глубине — не достать.
Разговор их плавно перекатился на Простор, на опаленный Хайгарден, на Десмеру Редвин и все выпавшие на ее долю несчастья в кошмарном замужестве, все это она знала в общих чертах и сейчас слушала вполуха, думая о том как же скверно она себя чувствует.
Ложь. Яра ненавидела ложь всей душой, без нужды старалась никогда не лгать сама и редко кого из лжецов могла оправдать. Сегодня с ее уст слова лжи слетали не единожды — пару мелочей по просьбе Дейнерис пришлось утаить и исказить, но вот одна маленькая ложь была только ее решением, никто не просил ее о таком, промолчать же было бы странно, а правду она почему-то не смогла сказать. Не повернулся у нее язык в ответ на простой вопрос о том, что делает сейчас Дейнерис, сказать все как есть. Потому что сюда, в темницы, она спустилась не одна, а вместе с королевой, рука об руку они прошли весь путь через замок, вместе завернули к смотрителю Дейву, перекинулись с ним парой словечек, узнав, что сир Дейн намедни продул в кости раз тридцать подряд, а принц Эйгон и вовсе давно отказался играть с Дейвом. Дальше они так же шли, держась за руки и разделившись только в определенном месте, от которого Яра пошла через изгибающийся широким полукругом коридор к Герольду, а Дейнерис спустилась на уровень ниже, туда где был Джон.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2021-11-11 14:26:39)

Да, с ней сложностей нет почти никаких, всегда понятно что она чувствует, все ее мысли ровные, слова почти всегда без подтекста. А вот писать ее не самое простое занятие, мне все время хочется искать что-то тайное, а его нет))

Так корабль и делали в память о Дени, о той Дени, что покорила Яру в Миэрине еще, она в ней и сейчас свет видит, но она ее вообще видит очень глубоко, потому что Дени ее впускает. А так-то конечно это уже давно не серебро, это блеск черного алмаза. Герольд знал что дарить.

Ну так они спокойные нормальные люди со здорово психикой, поэтому с ними так уютно. Я уже говорила, что они как-то сами собой пушутся, на них нет никаких планов в плане отношений, я что вижу то и пою, поэтому не знаю куда они вывернут, самой интересно))

Нет, Дени никак ее родной матерью быть не может, увы(( хотя мне тоже иногда хочется и чисто сюжетно у меня есть даже такая возможность, но это поломает немалую часть общей конструкции, а я разумеется против такого категорически - править сюжет, потому что мне так захотелось, это нечестно. Искорке семь лет, выглядит она младше.

Он тут как-то вообще и есть и нет)) Это из-за Яры. Он у нее вызывает крайне негативные чувства, что логично и она старается от него абстрагироваться по максимуму, хотя бы не соприкасаться с ним эмоционально лишний раз, потому что умом она понимает все и видит как он вокруг Дени выплясывает, понимает, что он все для нее сделает, но и с собой ей тоже справляться непросто.
Да, ему и правда не хватает адреналина, вообще скучает он, потому что Дени это хорошо, Кинвара тоже прекрасно, но это несколько иного рода эмоции, а пленники с королевского флота у него вроде все, закончились и новых не предвидится, в общем сплошная тоска)) Я не могу про него тут серьезно на самом деле, потому что разбирать эти его девиации всерьез невозможно)) Мальчик сам этот жесткий прилюдный бдсм хотел, выпрашивал всячески -  получил желаемое))
Про меч. А чем ему чернопламенный клинок не подходит??? самое то, как по мне...

С этим все интереснее. Он все понимает. Вот вообще все. И именно поэтому себя так ведет. Это не ревность, не глупость. Он слишком много знает, поэтому и говорит, что его место между ними, потому что демон на левом плече у Дени здесь - Джон и хоть Яра немного не то имела в виду, но она тоже сказала истину - их нельзя оставлять вдвоем, слишком темно становится в мире. Так что сир Дейн знает что делает и знает зачем и ради чего, что не отменяет того, что он еще и любит ее и просто сам такой вот огненный, хоть и не от крови дракона. И под плеть он вполне сознательно полез, только вот это не его игра уже была, поэтому Дени и злится на него.

Ну наконец-то)) Да, это оно, такой привет из прошлого, ностальгический загул)) Вообще наконец сложился этот странный запутанный многоугольник, треугольник Дени/Джон/Герольд тут несущая конструкция, а есть еще Кинвара и Десмера (не засидится на Арборе)), теперь вот и Ауран приплыл, а где-то еще и Санса сбоку вздыхает по Джону, но ее сюда не возьмут)) все эти связки отношений в какие-то моменты окажутся важны, сыграют роли и вероятно усложнятся внутри себя. я очень долго у себя в голове собирала этот конструктор))

На самом деле я не удивлена, я знала, что вы ее тут ругать будете и сильно))   ну потому что так-то оно конечно все верно, с точки зрения нормальной психики, нормальных отношений и нормальных людей и разумеется такие методы, как и любые им подобные не выход никогда, но мы говорим про этих троих, а с ними все это не работает. Особенно с Дени и Джоном. Потому что мы сейчас говорим о тех, кто буквально вот не так давно после пыток и убийства словили крышесносный оргазм в самом прямом смысле - о какой норме тут может идти речь? Они границ и берегов не видят почти, я про это собсно все время говорю - слом рамок нормы, скат по наклонной, что нельзя пройти ад и потом вернуться понимающим и спокойным, потому что не выходят из преисподней ангелы никогда. Исцелиться после можно конечно, но это время и много работы над собой, которой тоже для старта нужен какой-то стимул - у ДД его пока нет.
И все эти серьезные детальные разговоры с мальчиками не сработают, они им не сказать что и нужны, они оба знают, что творят - не просто же так даже Яра замечает, что прекрасно они ладят между собой. Потому Дени так и реагирует, она тоже в игре, все по правилам - королева тут она. И при этом она правда очень сильно боится, что кто-то из двоих просто увлечется и... а там уже будет поздно. В общем это такая психопатия со всех сторон, что лучше не влезать глубоко, а просто посмотреть как оно будет дальше развиваться, сейчас период очень сильного накала эмоций, потом будет спад))
еще одну важную вещь скажу - если бы не было Искорки, Дени бы смогла свой порыв сдержать.

Он давно такой, отголосок "той трагедии на Дрифтмарке", про это будет потом, там очень страшно все и беспросветно. И про Дейна тоже будет - что там между ними. И про Дени - почему он так предан ей.

зы: спасибо за отклик, мне всегда безумно интересно читать именно полярную точку зрения и такой вот разумный взгляд на моих уезжающих крышей персонажей))

Так Искорка и есть одна из ключевых точек, поэтому и недопустимо для меня ее сделать родной дочкой Дени, потому что это поломает важную линию, штрихи которой я с первой главы начала прописывать.
А по ходу я тоже многое правлю, но только тогда когда понимаю, что оно неубедительно или просто натянуто.

Тут я согласна целиком, но это к канону скорее и всему к нему приближенному, а здесь просился другой меч. Темную Сестру они никак сейчас достать не могут, даже если узнают где искать, а того же Тормунда отправить за ней они просто не рискнут, они к нему слишком хорошо относятся, чтобы такой квест подбрасывать. Самим туда лезть это верная смерть, а вот Черное Пламя отыскать в Эссосе проще, особенно если отправить на это дело кого-то отважного, сообразительного и не сильно обремененного моралью))

Про Герольда скажу сразу - его будет прям вот жалко в ближайших главах, ему будет трудно, не потому что Дени, а потому что сам себя накрутит всякого, но он справится. Этот мальчик очень сильный и очень умный.

Отлюбить друг друга втроем это на самом деле самое простое решение в их случае, чтобы вот уже и правда успокоиться, но... это же слишком просто)) Если без шуток, то на такие решения тоже нужна определенная доля своеобразной мудрости, это надо и через себя где-то переступить и это вот дурное желание на грани поиграть обуздать, это для взрослых людей решение, как бы странно это ни звучало, а они дети разыгравшиеся в очень опасные игры))

Взаимно, леди)) Люблю с вами беседовать))

Ну Бринден уже все а меч так и остался там, в пещерке, только ДД ведь об этом не знают и узнать неоткуда. и пусть дальше не знают, лезть туда опасно.

Ну вот я из таких соображений и исхожу, что как-то все у сира Дейна легко складывается. Хотя конечно это не так, просто он всегда чужими глазами, а своих глав у него... будет ровно одна, но очень нескоро))

Закатное солнце приятно ласкало закрытые веки, легкий ветерок шелестел где-то наверху, перебирал листья, качал ветви, не долетая до прогретой земли и зеленой травы, где Джон уснул нечаянно, хоть и не собирался. Он сюда сбежал в одиночестве и некому было вытащить его из слишком глубоких раздумий и последующего глубокого сна. Сейчас вот проснулся от чириканья какой-то мелкой птицы — проснулся сразу и резко. К птицам, даже самым обыкновенным и безобидным, здесь относились с недавних пор с настороженной недоверчивостью, но вроде бы это была просто пустоголовая пичужка, скачущая с ветки на ветку, хотя Джон еще некоторое время всматривался, пока птица не упорхнула вдогонку за каким-то жуком.
Джон упал обратно и только теперь обратил внимание, что черт знает откуда взявшийся зеленый вьюнок, усеянный мелкими голубоватыми цветочками, похожими на колокольчики, впутан ему в волосы накрепко и на плечо наполз и вокруг запястья левой руки тоже обвился, можно было даже подумать, что вьюнок этот осмысленно вполне собой его опутал, желая связать и не отпустить.
— Ага, еще скажи, что придушить, — сказал он негромко себе самому, — тело утащить в землю, под корни, чтоб питаться после.
И на миг застыл, ошарашенный собственной мыслью — плотоядные вьюнки, пьющие кровь розы… откуда это все в его голову лезет последнее время? И к чему эти мысли и образы его ведут? И ведут ли к чему-то или просто фантазия разыгралась? Сказку что ли придумать для Искорки про чудесный сад, из которого никто живым не уходил? И чардрево в тот сад обязательно поместить не забыть, самое место будет.
— Вот уж кому рассказать чем ты на досуге занимаешься — не поверят ни за что! — раздался над ним голос знакомый и насмешливый.
Только его тут не хватало! Джон уже готов был бросить попытки выпутать волосы из цепкой упругой плети и просто рвануть посильнее или перерезать и без разницы что — волосы или настырный вьюнок.
— Молчи. Вот просто ради мира во всем мире — молчи, — проговорил Джон, как ему казалось мрачно и серьезно, но вышло весело.
— Я молчу, — миролюбиво отозвался Герольд и рухнул рядом на колени, — а ты сиди спокойно, сейчас распутаю.
Раз уж угодил в глупую ситуацию — не делай так, чтоб выглядеть еще глупее, подумал он про себя и оставил попытки вырваться из плена самостоятельно.
Герольд неожиданно быстро высвободил упругий зеленый побег, распутал его и завитки волос, даже ни одного хрупкого цветка не надломив и не помяв.
— Свободен! — торжественно объявили ему меньше чем через минуту.
— Спасибо, — тихо сказал Джон, избегая смеющегося взгляда.
— Зови, если снова… — не договорил Дейн и насмешливость его тона сбила возникшую вдруг неловкость, возвращая все в привычное русло.
— Итак? — Джон вопросительно на него уставился. — Ты же не случайно сюда забрел, я прав? И не для того, чтоб меня спасать от ползающих тут цветочков. Так зачем?
Были они сейчас очень близко, почти соприкасались. Ощущалось чужое тепло и дыхание, биение жизни. И говорить можно тихо-тихо, почти шептать. Можно уловить мельчайшие нюансы и перемены настроения. Идеальное расстояние для разговора — на таком не солжешь и ничего не спрячешь. Им давно пора.
Герольд чуть помолчал, посмотрел в небо, негромко кашлянул, после посмотрел на готовый вот-вот распуститься и расцвести жасминовый куст, еще немного помолчал, будто первые слова никак подобрать не мог, а дальше между ними случился один из самых странных диалогов за все время, на протяжении коего оба они сохраняли какое-то совершенно нездоровое спокойствие и благодушие.
— Наш последний разговор. Вероятно ты кое в чем, не во всем разумеется, был прав.
— Да, самую малость.
— А я вероятно в чем-то ошибался.
— Всем нам свойственно ошибаться временами.
— И мы оба сказали некоторое количество не самых приятных слов.
— Погорячились, бывает.
— Приносить извинения не собираюсь.
— Разумеется.
— И от тебя их не жду.
— Конечно.
— И мы не станем больше все это обсуждать.
— Как пожелаешь.
— Ты нарочно?! — первым не выдержал и взорвался Герольд.
— Что? — Джон усиленно делал вид, что не понимает в чем дело.
— Во всем со мной соглашаешься! — выпалили ему в лицо обвинительно.
— На тебя не угодишь, — Джон закатил глаза и тоже сдался. — Знаешь, ты порой по степени капризности и избалованности приближаешься к Искорке, только вот она милая маленькая девочка, а у тебя какие будут оправдания?
— Ну-у-у… — протянул Герольд, задумавшись на секунду, — я конечно не маленькая девочка, но тоже бываю милым.
— В каком месте?! — не удержавшись, фыркнул Джон в ответ.
— Показать? — игриво выгнули бровь напротив.
— Обойдусь, — отвернулся Джон, игнорируя этот выпад, и упал обратно в траву, сминая нещадно колокольчики.
Отсюда смотреть на ироничное смеющее выражение лиловых глаз было интереснее, впрочем, созерцание это вышло недолгим, потому что взгляд Герольда скользнул чуть вниз и замер, а вся ирония из него напрочь улетучилась и стал он в одно мгновение серьезен и задумчив. Брови даже сошлись тревожно к переносице. И нижнюю губу закусил бессознательно, уродуя красивый контур — Джон уже достаточно хорошо выучил рыцаря, чтоб опознать состояние глубокой задумчивости. Что на него так внезапно нашло?
Проследив за направлением взгляда, Джон понял — что. Легкий короткий камзол на нем давно был расстегнут, а сейчас и шнуровка на рубашке распустилась, темно-красная тонкая ткань сползла в сторону и стали видны шрамы. К ним-то и прилип взгляд Герольда.
— Я наверное никогда не привыкну к таким вещам, — он чуть скривился, словно ему было не совсем хорошо от увиденного, — заставляют чувствовать себя таким мелким, незначительным на фоне огромного неизведанного мира. Вы с ней иначе все видите, да?
— Немного иначе, полагаю, — неуверенно сказал Джон, — это сложно объяснить. Дени все это видела еще тогда, наверное она сможет рассказать про разницу в восприятии до и после… своей смерти. Спроси ее, если уж так интересно.
— Представляю, куда она меня пошлет с такими вопросами, — хохотнул Герольд беззлобно.
— Хорошее направление, — одобрил Джон, — я бы послал туда же. И ты, думаю, тоже, окажись ты на ее месте.
Рыцарь ничего ему не ответил, улегся только рядом и уставился на плывущие по небу облака, румяно-розовые, подсвеченные закатным солнцем. Джон тоже какое-то время посозерцал всю эту красоту и негромко позвал:
— Герольд.
— А? — отозвался тот сразу же, будто ждал.
— Как Десмера? Есть что-то, что мне лучше знать? — надо было сразу спросить про нее, потому что висело тяжелое напоминание в голове еще с Простора.
— Лучше, чем могла бы, но хуже, чем предполагалось, — Дейн перекатился на бок и облокотившись на руку, посмотрел внимательно, словно хотел мысли прочесть в голове Джона.
— У Дени есть повод для волнений? — на саму Десмеру ему было глубоко плевать.
— Надеюсь, что нет, но сам понимаешь… — Герольд многозначительно не договорил, явно подразумевая непредсказуемый характер леди Редвин. — Знаешь, что меня больше всего бесит? — внезапно вскипел он. — Придумали все вы двое, а разгребать последствия пришлось почему-то мне!
Наверное воспоминания об этих моментах должны были стать не самыми приятными, но почему-то не стали — как и все, произошедшее в Просторе. Потому что именно эти события расставили окончательно все по местам, на многое открыли глаза, многое заставили пересмотреть, помогли понять. Это было странное время. Свою задачу они выполнили и в игру вступил Квентин, все же прочие болтались без дела и не знали чем себя занять. На территории Хайгардена сверх необходимого никто не любил бывать, все время старались проводить в лагере, там было спокойнее, привычнее. Они много пили и много спорили в ту жаркую бессонную ночь, чудом только не переругавшись в пух и прах. Искали решение и не находили, пока случайно они с Дени не нащупали ниточку мысли, совершенно безумной и откровенно жестокой, и за мысль эту лихорадочно ухватились, развили ее и решение было принято. Осталось только объяснить Искорке чего они от нее хотят, это было не так уж сложно, как могло показаться. Герольд, опустивший голову на руки и вроде как задремавший, вдруг вскинулся и тихо, но очень отчетливо спросил:
— А если она откажется?
— Искорка? — недоуменно нахмурила брови Дени. — С чего бы?
— Я о Десмере, — уточнил рыцарь.
— У нее не будет выбора, — Джон даже голос свой в первую секунду не узнал и не успел ничего подумать, потому что на лице Дени расцвела улыбка и он перестал видеть что-то кроме нее.
А ведь для Герольда это время тоже стало своего рода испытанием, пришла к Джону запоздалая мысль. Много что ему открылось о мире, себе самом и женщине, что он назвал своей богиней и королевой и за которой так слепо и доверчиво пошел, но спроси его — не скажет. Даже если припереть к стенке неопровержимыми доказательствами — в лицо рассмеется и будет все отрицать. Поэтому ничего такого Джон говорить не собирался, а вот поинтересоваться насколько «хуже, чем предполагалось» все обстоит с Десмерой, было бы нелишним. Лучше заранее знать о вероятных сложностях, особенно если это сложности с живыми людьми.
— Совсем невыносимо было? — спросил он еще и потому, что перед Герольдом некоторое чувство вины все же было — за ту головную боль, что они ему нечаянно подбросили в дорогу.
— Весь путь до Арбора — то сны, то истерики, то бесконечные разговоры по кругу, то сама на шею вешается, то шарахается как от чумного, то обними ее, то не подходи и вообще с глаз исчезни, стань невидимым… Про тьму, про розу, про чудовищ, про шелест крыльев в голове — до тошноты наслушался. Чудо, что я умом не тронулся и в петлю не влез!
— Обещание лично ее доставить с тебя лорд Редвин вроде не под пыткой получил, так что сам отчасти виноват, — счел нужным напомнить Джон.
— Под пыткой, в самом прямом и незатейливом понимании, мне было бы проще ни на что не соглашаться, — посетовал тот и уже откровенно пожаловался, закатывая глаза: — Ты не представляешь, какой это был кошмар! Я в жизни не встречал человека столь подозрительного и упертого!
— Учитывая все пережитое, — справедливо заметил Джон, — сложно осуждать его за излишнюю подозрительность.
Наверняка Герольду было что сказать в ответ, вероятно даже возразить и такие неоспоримые аргументы привести, что Джону пришлось бы с ним согласиться, но… весь их разговор был забыт в один миг, а сами они подскочили, будто какая-то неведомая сила заменила мягкую траву под ними поверхностью раскаленной сковородки. Оба впились глазами в ближайшие густые заросли шиповника, потому что оттуда раздался громкий угрожающий треск, раздраженные шипение, невнятные вскрики и наконец из тени и зеленеющих ветвей выкатилось перед ними нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся всего лишь Искоркой, но в каком виде! И Джон и Герольд с полным правом могли считать себя людьми много что повидавшими и мало чему могущими удивиться, но сейчас оба в немом обалдении застыли и взирали со смесью ужаса и изумления на стоящую перед ними чудо-девочку. Еще подбирался к ним и начинал уже прорываться негромкими всхлипами смех.
— Твою мать… — тихо выразил их общее мнение Герольд.
— Не поминай, а то свалится с дерева прямо тебе на голову, — машинально одернул его Джон.
Искорка смотрела невозмутимо своими громадными глазищами и сияла улыбкой. Платье, бывшее наверное когда-то белым, сейчас было все перепачкано пылью, землей, какими-то акварельными болотными разводами и чем-то красным, вдобавок еще и изодрано нещадно, местами просто в ленты, а один край совершенно очевидно подпален и вовремя потушен. На волосы смотреть было просто страшно — в диком спутанном хаосе из золотистых кудрей просматривались обломки тонких веток, смятые цветы, хвойные иголки, листья и одинокая лента золотого атласа одним концом все еще каким-то чудом держалась на волосах, другим же концом терялась в зарослях шиповника, сквозь которые напролом лезла Искорка. Вся исцарапана до крови, на лице даже пара отчетливых тонких росчерков от злых колючих шипов. И без туфель. Чулки наверное тоже были белого цвета когда-то, сейчас же серо-зеленые от пыли и травы. Самым же поразительным во всем этом безобразии было то, что даже в таком виде она была воплощенное очарование.
— А вы тут тоже прячетесь, да? — радостно вопросила мелкая катастрофа. — А от кого? — и уже Джону на колени влезть успела, уселась удобно и покрытые многочисленными кровоточащими царапинами ручки обняли его за шею.
— Мы от всех тут прячемся, но видать плохо, раз ты нашла, — Джон наконец обрел дар речи. — А ты, надо полагать, от Лиры снова убежала?
— Ага, — качнулись золотистые кудри.
— И теперь бедная девушка бегает и разыскивает тебя в панике по всему замку, если не всему острову.
— Да, кажется кто-то звал меня, — ничуть не смутясь, подтвердила она, — я слышала отдаленное эхо, — и бровки очаровательно нахмурила, будто в сомнении.
— И что мне с тобой делать прикажешь? — Джон попытался аккуратно вытащить из ее волос ветку, но та впутана была намертво.
— Спрятать, когда придет Лира! — тут же выпалила Искорка, озаряя мир сияющей улыбкой. — И сказать ей, что меня тут не пробегало, ага?
— Неа, — так же радостно и в тон ей отозвался Джон.
— Тогда я побежала! — она дернулась было от него, но Джон ждал чего-то подобного и успел перехватить и удержать.
— Куда собралась? Нет уж! Будешь сидеть и ждать Лиру!
— Пожалуйста, — все же попробовала та, свела брови умоляющим домиком и ресницами захлопала — прямо как Дейнерис.
— Нет, детка, — Джон отрицательно покачал головой, обнимая ее покрепче на всякий случай, — помогать тебе изводить Лиру я не стану.
— Я не извожу, я просто…
— Расстраиваешь ее.
— Нет!
— Да! Она тебя, между прочим, очень любит, — это был единственный аргумент, способный подействовать.
— Я тоже ее люблю… — улыбка сразу поникла, глаза стыдливо прикрылись.
— Не убегай — сейчас, а лучше бы и еще пару дней после, — уговорить на большее все равно нереально. — Дай ей отдохнуть от бесконечной беготни за тобой.
Кивнуть согласно или тряхнуть локонами в упрямом отрицании Искорка не успела — ветви жасмина чуть качнулись и из-за них вышла Лира, не пожелавшая продираться за Искоркой через шиповник и решившая обойти колючие заросли.
— Итак, юная леди, что скажете в свое оправдание? — фиалковые глаза смеялись и сводили на нет попытку выглядеть строгой и рассерженной.
— Я не нарочно…? — неуверенно протянула Искорка, прижимаясь к Джону, будто защиты искала.
— Не нарочно от меня бегаешь? — голос у нее красивый, мелодичный и очень теплый, завернуться в него хочется, как в меховое покрывало. — Про твой кошмарный вид я и вовсе молчу.
— Прости…? — и такая непоколебимая уверенность, что простят и все сойдет с рук.
— Прощу, конечно, — Лира перекинула растрепанную, наполовину расплетенную косу за спину, — но буду сердита как минимум весь сегодняшний вечер!
— А я буду очень послушной, — тут же предложила Искорка, — и ты не сможешь долго на меня злиться.
— Посмотрим, — с обещаниями и решениями Лира не спешила. — А теперь надевай туфли и живо за мной, без капризов и твоих этих большущих глаз! Одним богам только ведомо сколько времени придется угробить на твои волосы.
Только сейчас Джон заметил, что Лира за длинные серебристые завязки держит пару кукольных туфелек, украшенных сверкающей бисерной россыпью.
— Долго бегала? — спросил он, пока Искорка с помощью Лиры натягивала туфли и завязывала тесемки.
— Третий час пошел, — сдула с лица выбившуюся из косы медовую прядь и посмотрела прямо в глаза, пухлые губы чуть приоткрылись, язык скользнул по ним, облизывая. — Спасибо, — на самой грани слышимости шепнула она, Джон больше прочел по губам, нежели услышал.
— За что? — так же беззвучно спросил он.
— Сам знаешь, — так же беззвучно шепнула и подмигнула лукаво.
Внимательный заинтересованный взгляд Джон прямо кожей ощутил и улыбнулся про себя. Нет, рыцарь, ты не поймаешь это незримое, витающее в воздухе, хоть и отчаянно пытаешься, подумал он, провожая глазами Искорку и Лиру, что удалялись, держась за руки и уже о чем-то своем примирительно щебеча.
— Удивительно, — подал наконец голос Герольд, все это время молчавший, будто его тут и не было. — Она вас двоих и правда слушается. Еще немного Квентина. И даже эту, Лиру, — последние слова рыцарь произнес сухо и неприязненно.
— Не нравится она тебе, да? — слова о том кого слушается или нет Искорка и уж тем более по каким причинам она это делает Джон проигнорировал, не желая обсуждать.
— Не нравится, — не стал отрицать Дейн. — Зато тебе, смотрю, эта… девица вполне по вкусу. Знаешь, вот не думал, что таким странным способом уверюсь, что да, все-таки вы с Дейнерис и правда одной крови! Истинные драконы — хватаете все красивое и блестящее!
— Вроде не дитя давно, а все в сказки веришь, — уколол, не удержался. — Настоящим драконам плевать на красоту и блеск, их влекут другие сокровища.
Герольд ему ничего не ответил, а перевернулся на живот и принялся грызть сорванную травинку, то хмурясь, то слегка улыбаясь уголками губ, своим каким-то мыслям.
А мысли Джона, вполне ожидаемо после всего, обратились к медовым косам, фиалковым глазам и слишком низкому вырезу ее сегодняшнего платья, куда взгляд сам собой сползал то и дело, в общем все мысли его устремились к Лире.
Герольд был прав — она нравилась ему, прежде всего тем, что была умна. Многое замечала, умела чувствовать момент и прекрасно умела быть хорошенькой дурочкой — когда требовалось. И беззаветно любила Дени, была ей предана. Казалось бы, ну в чем тут ценность? Да этих девочек, ее боготворящих, штук двадцать точно по замку бегает, каждая любит свою королеву всем сердцем. Но глаза есть только у Лиры, все прочие любят слепо, не догадываясь кого они любят. Лира прекрасно знала кто перед ней и все равно любила — вопреки и наперекор.
Хотя конечно отношения его с любимицей королевы простыми не были и много всего интересного произошло, прежде чем установилась меж ними вот эта доверительно-игривая легкость. Красавица Лира прекрасно понимала, что нравится и пользовалась этим самым бессовестным образом. Играла. Прощупывала границы допустимого. Дергала за хвост дракона, не скрывая желания разбудить и посмотреть чем все окончится, будучи убеждена в своей полнейшей безопасности. И своего добилась. Затронула всерьез. Умудрилась пробить броню на сердце и позволила себе больше, чем просто лишнее, только вот с реакцией просчиталась. После того как с розовых пухлых губ слетели неосторожные слова о нем и Дейнерис, Джон попросту перестал ее замечать — в самом прямом смысле. Взгляд его скользил по ней, как по пустому месту, ее слова стали фоновым шумом, чем-то сродни плеску волн за окнами, в который никогда никто не вслушивается, а встречаясь с ней в замке или в саду он проходил мимо, ни на миг не останавливаясь.
Осознав происходящее, Лира первым делом побежала к королеве, в надежде, что та поспособствует их примирению, только вот Дейнерис надежд не оправдала, заявив, чтоб сами разбирались, а ее не смели больше по пустякам отвлекать и засела за свои рисунки. Она в то время делала для Джендри какие-то эскизы узоров на доспехи и они целыми днями, увлеченно перешептываясь, склонялись над столами, где были рассыпаны многочисленные бумаги, громко спорили, доказывая каждый свою правоту, ругались раз по десять на дню и столько же раз мирились. Всех же, кто мешал им, выдворяли под разными предлогами, а кого-то и вовсе прямым текстом, не стесняясь, слали в не самое приличное место.
Поняв, что королева вся в творческой экзальтации пребывает и решать проблемы своей фаворитки не настроена вовсе, Лира завела какие-то запутанные многоступенчатые интриги, по итогу оказавшиеся абсолютно бестолковыми. Хвала всем богам, ума у медовой красавицы хватило, чтоб не использовать в своих манипуляциях Искорку, то ли сама она считала неприемлемым такое для себя, то ли догадывалась, что подобный ход ей не только Джон не простит никогда, но и королева будет крайне недовольна, а у той разбег от легкого недовольства до сжигающей все на своем пути ярости три секунды.
Следующим шагом стала попытка всеми правдами и неправдами пробудить в Джоне чувство вины. Жаловалась Лира всем и каждому о своих переживаниях, лила горькие слезы, теряла аппетит, была бледна и несчастна, нарочно попадалась на глаза то и дело, лезла под ноги, щедро предоставляя возможности полюбоваться на ее ужасные страдания от ссоры с ним и всем видом своим намекая, что хватит уже мучить девушку, пора бы примириться.
Виноватым себя Джон упорно не чувствовал, от того, что ни малейшего намерения как-то ее мучить не имел, а тактика подчеркнутого безразличия была им избрана от греха подальше и с целью обезопасить забалованную королевскую любимицу от вспышки его гнева, коя могла повлечь последствия самые неприятные и печальные. И конечно же, он благополучно проморгал момент, когда льющиеся из фиалковых глаз слезы утратили всякую фальшь и стали совершено искренни, а показная печаль сменилась всамделишной истерикой. И возьми Джон на себя труд присмотреться к ней повнимательнее, то увидел бы, что давно она все поняла, готова нести повинную голову и вымаливать прощение; и разумеется в этом случае он бы сам к ней пришел на разговор, выслушал слезные извинения, после обнял бы, успокоил и предложил забыть случившуюся меж ними размолвку, но он не присмотрелся, ничего не заметил, чем вероятно и спровоцировал дальнейший шаг.
Любая другая девица на ее месте давно смирилась бы и оставила все на волю богов, но это была Лира и смиряться она не умела. Исчерпав все, относительно разумные, способы до Джона достучаться, она прибегла к способу, не самому разумному, хотя, что уж скрывать, очень действенному.
Извинения, долгие и глубокие, все же были принесены и были приняты, при этом она не произнесла ни слова. Джон тоже ни слова не сказал, зато чуть не выдрал подлокотники из несчастного кресла, когда она плавно на колени опустилась перед ним и на некоторое время вырвала его из реальности. А после так и осталась на коленях меж его широко разведенных бедер сидеть, прижалась щекой и смотрела снизу вверх расширенными зрачками, хватала воздух влажно блестящими губами и никак дыхание восстановить не могла. Маленькая горячая ладошка осторожно и робко, словно боясь, что оттолкнут, скользнула по животу вверх, невесомо совсем, почти бесплотно дотронулись кончики пальцев, погладили самый нижний шрам. Длинные ресницы дрогнули — сомневается, что ей можно так прикасаться, но очень уж хочется.
— Итак, я прощена? — невинным голоском пролепетала Лира, не отрывая от него зачарованного взгляда.
Джон молчал, играясь с локоном ее волос и рассматривая красивое личико на своих коленях, выискивая в ней хоть каплю смущения и не находил. Ум и красота, соединенные в одном женском теле, все же убийственное сочетание, подумалось ему тогда.
Медовый локон спружинил, отпущенный на волю, а рука его вползла в распущенные густые волосы, захватывая пригоршню шелковых прядей, сжала крепко, накручивая на кулак и оттянула назад. Голова покорно откинулась. Застывший взгляд устремился в пустоту. Губы разомкнулись, приоткрылись, как бы говоря о своей готовности повторить все еще раз, если только он того пожелает.
Нравилось. Как же ему нравилось в руках держать эту куклу! Гнуть и вертеть ее на разные лады. До дрожи нравилась ее нынешняя послушность и безмолвность. Неподвижность, за которой в панике сжимается сердце, потому что она не знает что он сделает в следующий момент.
Ничего он с ней не сделает, ведь это Лира.
Пальцы разжались, волосы свободно рассыпались по спине.
— Так, что? Мы снова друзья? — голос ее звучал обеспокоенно.
Джон закатил глаза — как будто после того, что она тут вытворила, есть какие-то еще варианты.
— Ну конечно, — сказал он вслух, а про себя подумал, что конечно же они не друзья, они — семья, а в семье чего только не случается, включая дурацкие размолвки и очень странные примирения.
***
Игральные кости с дробным перестуком снова и снова рассыпались по колченогому столику. Незамысловатый ритуал игры позволял убивать время, отвлекал мысли и пока еще не успел до тошноты надоесть, хотя Джон уже предчувствовал — еще пара дней и он смотреть не сможет без содрогания на отшлифованные костяные кубики, и как только Дейву не надоедает в это играть все время?
Бодрое постукивание каблучков зародилось вдалеке, приблизилось, стало совсем громким и наконец стихло, а перед ними появилась Лира, облаченная в сверкающее серебристое платье с нестерпимо низким вырезом на груди. И аромат, травно-пряный, приполз за ней шлейфом и утвердился под мрачными сводами. Собралась она было уже протиснуться внутрь мимо поскрипывающей петлями двери, но твердой дланью Дейва была остановлена, поймана аккуратно под локоток и обратно выдворена. К умоляющему щебетанию ее чарующего голоска смотритель остался безучастен.
— Не положено! — он был неумолим, как сама судьба.
— Ох, какой же ты скучный, Дейв! — в сердцах припечатала Лира. — Зануда, помешанный на правилах!
Вступать в перепалку с королевской любимицей смотритель благоразумно не стал, а учтиво склонив голову на прощание, удалился, позвякивая ключами на связке и насвистывая что-то веселое и немного фальшивя при том.
Лира покосилась ему вслед, прильнула к решетке прямо своим вызывающим декольте и заговорщически поблескивая глазами, прошептала:
— Я думаю, что нашего смотрителя в одно из полнолуний лорд Станнис покусал, пока еще тут хозяйничал, и он стал вот таким, как сейчас — правильным до занудства.
— Ты знала его? Станниса? — странно было Джону слышать это имя от нее.
— Откуда бы? — изумилась Лира. — Но видела конечно и наслышана была немало. Он долго здесь жил и был не самым плохим, что могло случиться с этим местом.
— Знаешь, учитывая все обстоятельства, Станнис пожалуй лучшее, что могло случиться с Драконьим Камнем.
— Так говоришь, словно знал его, — в голосе Лиры прозвучало легкое сомнение.
— И довольно неплохо, правда недолго по времени. Он был неплохим человеком, хоть и своеобразным.
Будь у него выбор, Джон предпочел бы в противниках Станниса — и сейчас и тогда. При всех его многочисленных недостатках, Станнис был в разы достойнее того, с чем приходилось иметь дело теперь. Уж не говоря о Серсее. Лире, разумеется, все это было совершенно ни к чему знать, посему мысль эту Джон оставил при себе, а Лире улыбнулся, поймал тонкую кисть руки, затянул через прутья решетки внутрь и прикоснулся губами к гладкой коже, сразу сбив ее на мысли о всякой ерунде.
Лира уже не первый раз к нему сюда приходит, всегда очаровательно-неуместная среди камня, мрака, тревожного рыжего света факелов и гулкой прохлады. Эхо разносит легкомысленный стук каблучков, она смеется, рассказывает все и ничего важного — она не для этого сюда приходит. И каждый раз притаскивает с собой какие-то плюшки, кексы…
— Ты и правда думаешь, что Дейв меня тут голодом морит? — как-то спросил он.
— Нет конечно, — передернула она в ответ плечами, — я просто выражаю сочувствие, как умею.
— Ты меня жалеть что ли вздумала?! — тут же вспыхнул Джон.
— О, сейчас начнется песня о том, как суровые и грозные мужчины не нуждаются ни в чьей жалости, — приложив руку к груди, патетично простонала Лира. — Но очень прошу принять во внимание нежное мое девичье сердечко. И еще прошу уважать чужие чувства и то как они проявляются — в данном случае совершенно безобидно!
Выпалив все это, она с самым невинным видом поинтересовалась, приседая в глубоком реверансе:
— Кексик, ваше высочество? Сегодня вишневый.
Претензия за жалость и правда была глупой. Оставалось только улыбнуться и взять тот самый игриво-вишневый кексик из ее рук.
— Повезло, что я не видела своими глазами, как все случилось, мне и без того было плохо, я проплакала целую ночь, — она подошла ближе и зашептала тихо, словно кто-то тут их подслушать мог. — Не делайте так больше, пожалуйста, — глаза ее сделались влажными, ресницы заморгали часто, — это по-настоящему страшно.
Руки ее сжались на прутьях решетки так сильно, что вены на запястьях обозначились. Она всхлипнула и стала на мгновение той кем и должна бы быть — юной девушкой, которая почти ничего еще толком не видела и не знает какой уродливой может быть жизнь. Но она знает. Эта девочка умеет перешагивать через окровавленное тело, изящным жестом юбки подбирая и не слышать криков боли. Так что сострадательность ее, хоть и искренняя, но крайне избирательная.

Не только Лира спускалась к нему с визитами. Кинвара пришла ровно один раз, печально вздохнула в ответ на улыбку, по вздоху этому было понятно, что сказать у нее есть что и немало, но говорить она уже ничего не желает, потому что не видит смысла. Пошепталась о том, что без него происходит в замке и на острове, а после рассказала, что видела в пламени письма с разными гербами на печатях и трехглавый дракон, на красном сургуче оттиснутый, там отчетливо просматривался и тонкие белые руки письма те брали, ломали печати, одну за одной и долго перебирали в задумчивости.
Джон только руками развел, предложив отправиться с этим видением к принцу Мартеллу, он тут единственный обширную переписку вел, выплетая пером и чернилами узор интриг.
— Но писем, отмеченных солнцем, я там не видела, а вот запечатанное драконом — да, — тут же возразила Кинвара.
— И что? Тебе ли не знать, что некоторые довольно интересные письма, отправленные от моего или Дейнерис имени, писал Квентин, — весело подмигнул ей Джон.
Уходила Кинвара в глубокой задумчивости, никаких сомнений не было в том к кому она направляется и Джон немного даже посочувствовал Квентину.
Сам дорнийский принц явился через день после Кинвары и никаких упреков, вопреки ожиданиям Джона, не высказал, а саму Кинвару и вовсе упомянул один раз и вскользь.
Сперва перед дверной решеткой возник насупленный и недовольный Дейв, провозгласивший мрачно:
— Принц Мартелл, — и широкий жест в сторону сделал и из той стороны сразу же скользнул бесшумным шагом Квентин и белозубо улыбнулся.
— Вы бы, ваше высочество, часы аудиенций назначили что ли, чтоб хоть какой-никакой порядок навести, — высказал Дейв, видно давно зреющую у него мысль. — Сил нет уже никаких терпеть и вас и визитеров ваших! Ходят и ходят, ходят и ходят… Не темница, а проходной двор! И когда вы уже провалитесь к чертовой матери от меня?
— А знаешь что, Дейв? — прищуря лукаво глаз, заявил Джон на эти ругательства. — Я тут намедни принял решение, что, пожалуй, останусь насовсем. Нравится мне тут! Тихо, хорошо, не жарко опять же… В общем, остаюсь жить!
— Да уберегите меня Семеро! — тут же выпал Дейв в ужасе, округляя свой единственный глаз и на всякий случай тут же старательно и троекратно поплевал через левое плечо, после поспешно удалился, а гулкое эхо подземелий доносило его негодующее бурчание: — К ее милости надо идти, вот что! Прямо завтра и отправлюсь, пускай забирает. Какой же порядок, когда такой балаган? Прямо к королеве пойду, в ноги брошусь, не откажет… и где только я так нагрешил?
— Я смотрю, у тебя тут веселье, — глаза Квентина смеялись.
— Да, не дают скучать, — Джон сделал несколько шагов вперед, приближаясь к решетке. — Здравствуй, Квентин.
— Здравствуй, Эйгон, — легкий наклон головы мог бы незамеченным остаться, если бы прядь волос не качнулась.
— Итак, — Джон сложил руки на груди, будто хотел закрыться и сохранить свои секреты, — что у нас случилось?
— С чего ты решил, что случилось?
— Иначе бы ты не стоял сейчас передо мной.
— Я мог прийти по просьбе королевы. Или потому, что испытываю некоторое волнение на счет твоей персоны. Тебе какой вариант больше нравится?
— Мне нравится правда.
— То есть ты обвиняешь меня во лжи? — тут же ужаснулся Квентин.
— Как я могу? Ты же никогда не лжешь, — так оно и было, если закрыть глаза на много мелких и значительных нюансов.
Чуть подумав, Квентин вздохнул и маска с его лица осыпалась, будто кто-то сдул ее и сразу принц весь поник и даже стал чуточку старше выглядеть.
— Я почувствовал неладное за несколько месяцев до того, как нас с Герольдом настигли тревожные вести из Вестероса. Не знал деталей, ничего вообще не знал, но отчетливо понимал, что нам надо завершать свое путешествие и возвращаться. Мы бы смертельно опоздали, если бы не прислушались к моей интуиции.
— Очень интересно было послушать, только к чему ты это?
— А позже, когда пришло послание из Залива Драконов, меня все отговаривали от столь безумного поступка, говорили, что это ловушка, что королева Дейнерис мертва, а даже если нет — я не знаю ее и чего от нее ждать не знаю тоже. Я кивал, со всеми соглашался и спешно готовился к отплытию… шаг в пустоту… вопросы доверия — самые важные вопросы на свете. Так она мне тогда сказала… — Квентин становился все более задумчив и отрешен, погружаясь в воспоминания, но тряхнул головой резко, словно ото сна очнулся и снова расцвела улыбка на его лице. — Ни обещаний, ни гарантий, ни объяснений — ничего. А то письмо могло быть от кого угодно. И все же я отправился в путь, сам не зная с какой целью, но зная, что так правильно и это было самое мудрое мое решение.
— Рад за тебя, — улыбнулся Джон в ответ, — но все же — зачем ты мне это рассказываешь?
— Сейчас у меня тоже есть отчетливое ощущение чего-то, что еще не произошло.
— Похоже на загадку, без возможности найти ответ.
— Ну, я не пророк, знаешь ли. И уж точно не твоя колдунья в красном, — проворчал Квентин. — Но что-то приближается. Нехорошее. И много, много всего, события теснят друг друга и нам всем не убежать, ведь мы не выбрали сторону — мы все и есть эта сторона, понимаешь?
— Честно? Нет, почти не понимаю и прежде всего не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Хочу, чтобы ты взял себя в руки и прекратил. Вы слишком заигрались — все трое.
— Хочешь сказать, игра закончилась?
— С чего бы? — вскинул он недоуменно бровь. — Игра будет всегда. Веселье закончилось.
— Квентин, почему я? Почему не к Дейнерис ты с этим пришел? И не к лучшему другу? — отчего-то Джон был железно уверен, что просьба одуматься только ему адресована.
— Потому что только ты знаешь цену проигрыша. К тому же Герольду сейчас непросто, ему бы совладать с демонами внутри себя самого. Он меня попросту не услышит и не поймет, случится скандал, обида, молчание. А Дейнерис… — когда принц произносил ее имя, лицо его сразу посветлело.
Ничего про нее он так и не сказал, а Джон не спросил — не было нужды. И никакой необходимости в объяснении дурных предчувствий.
— Я тебя услышал и я тебя понял, — опустил руки, открываясь, сделал еще шаг вперед.
— Благодарю, — сдержанно, но очень искренне.
— За что? — удивился Джон.
— За время, — просто и не смущаясь странности формулировки ответил Квентин и все же пояснил подробнее: — Я, как ты можешь догадаться, очень ценю людей, которым нет нужды долго и многословно что-то объяснять. С кем-то другим этот разговор мог на долгие часы растянуться.
— Я бы не обольщался на твоем месте, — счел Джон нужным предупредить. — Объяснения я могу потребовать в любой момент, по любому вопросу и со всеми подробностями, наплевав на тайны, трепетные души и чьи-то неудобства.
— Если до такого дойдет, то я сам к тебе побегу с ворохом откровений, — понимал, все понимал прекрасно, поэтому так и реагировал.
— Не хочу, чтоб до такого дошло, — стало совсем тоскливо от этих разговоров.
— Никто не хочет — по эту строну, — резонно заметил Квентин, улыбнулся грустно.
Повисла тишина. Заговорить снова не спешили, оба обдумывали сказанное и услышанное. Квентин смотрел куда-то в сторону, в ту часть коридора, что была скрыта от глаз Джона.
— Как Дени? — наконец нарушил Джон молчание.
— К тебе через день ее фаворитка бегает, — тут же вернулся из своих мыслей Квентин.
— Так она мне и сказала! — Джон даже не пытался спрашивать Лиру о Дени, все равно не скажет ничего.
— Умная девочка, — похвалил Квентин. — А ее милость рисует, читает, много гуляет в саду, одним словом — успокаивается понемногу от встряски. Злилась сначала ужасно на вас двоих, потом нашла на кого отвлечься, — тут Квентин хихикнул совсем непривычным для себя образом.
— И кто пал жертвой?
— Кхал Мейро, — закатил глаза он, — она переплетает ему косу время от времени и слушает бесконечные байки про Эссос. Мейстер Аллерас утверждает, что кхал безбожно врет, королева не согласна и считает, что фантазирует. Я же думаю, что если его небылицы отвлекают ее милость — пускай плетет на здоровье.
И Джон не мог не согласиться с ним. Что до Мейро, то он был странным человеком. Его не было с Дени в прошлый раз, он не воевал с мертвецами, не брал столицу, не слушал речь на руинах. Не давал никаких клятв и значит не нарушал. Небольшой его кхаласар, с ним самим во главе, носило в ту пору где-то совсем далеко, вроде бы аж до И Ти доскакали и пропустили абсолютно все. Когда кхал вернулся, то застал в священном городе пристыженных соплеменников, что вернулись, поддавшись слабости и ее — разъяренную всадницу на драконе, что требовала искупления самого мерзкого из грехов — трусости. Услышав всю историю, что он умудрился пропустить, Мейро всю ночь смотрел на звезды, а на рассвете положил свой аракх к ногам Дейнерис. Скорее всего все было не так романтично, как в его изложении, а гораздо прозаичнее, без звезд и рассветов, но так ли уж важны детали, которыми Мейро решил приукрасить свой рассказ? Тут пожалуй Джон был согласен с Дени — не ложь, а красивая фантазия, почему бы и нет? Так и создают легенды.
— А ты меня удивил! — сообщал вдруг Кветин весело. — Спокойный такой, совсем не злишься, большинство мужчин на твоем месте были бы в бешенстве.
— Большинство мужчин — глупцы и я тоже был, пока не… — не стал договаривать, и так все ясно. — Ты к Герольду ходил? — решил Джон сменить тему, да и сам вопрос его живо интересовал, рано или поздно они отсюда выйдут и он должен заранее знать с чем столкнется.
— Ха! Я что, по-твоему, совсем дурной?! — воскликнул Квентин и расхохотался громко и совсем беззаботно. — Ауран сходил, его так ядом заплевали, что еле успокоил беднягу, зачем бы мне повторять его ошибки? Уж если ему так досталось, при том, что на Герольда он всегда умиротворяюще действовал… Что ты на меня смотришь так изумленно? Это же Герольд! Он всегда такой. Когда ему плохо, бросается на всех, не разбирая.
— А ему разве плохо? — скепсис в его голосе отчетливо прорезался, как ни старался Джон его приглушить.
— Ему очень плохо, — серьезно уверил Квентин. — Ты конечно же так не считаешь, потому что злишься на него. Вот не бросайся только доказывать обратное, — вскинул упреждающе руку, — потому что ты зол на него. И королева тоже. А я единственный, кто понимает причину.
— Да ты что? Правда понимаешь? — Джон аж воздухом поперхнулся от такого самодовольного хвастовства.
— Все на поверхности лежит — для того, кто умеет видеть, — тонко улыбнулся и голос полился горячей сладкой патокой. — Это была ваша игра, ваше развлечение и самый острый момент должен был принадлежать лишь вам двоим — тебе и королеве, а Герольд влез, куда не приглашали и все испортил. Кто бы на вашем месте не разозлился?
— Почему тебя до сих пор не убили? — самый естественный вопрос после таких откровений.
— А сам-то как думаешь? — прищурились темные глаза напротив.
Джон не думал, он знал — всякий раз, как люди понимали с кем имеют дело, им самим уже дышала в затылок смертоносная тень дорнийского принца. Хорошо когда есть подручный убийца — и тут Джон вздохнул горько — даже если он сам не догадывается о своей роли.
***
И все равно, хоть его и не оставляли одного, время ползло мучительно медленно, мысли не слушались, то и дело обращаясь к темам совсем неприятным, возвращая его назад снова и снова. Странная штука — прошлое, с одной стороны оно не имеет значения, потому что его не вернуть и не исправить, но с другой стороны оно влияет абсолютно на все и именно там спрятаны ключи к многим сегодняшним тайнам, только вот простым смертным так глубоко никогда не проникнуть и ключи эти не отыскать. Лишь один обладает этой жуткой привилегией. И не имеет значения сколько воинов они соберут под своими знаменами, какие чудеса отваги и откровенного безумства проявят сами, каких героев и чудовищ привлекут на свою сторону — в любой момент все может рухнуть и окажется, что они лишь куколки на ниточках, марионетки, что сплясали послушно под чужую мелодию и неизвестно даже сколько раз они свой танец повторили. Самая страшная и непобедимая сила та, которую никто не видит и не ощущает.
Кинвара тоже говорит, что природа магии древовидцев крайне зловеща и темна по-настоящему, что все не так просто, как преподносят на протяжении многих веков.
— Родному брату ты, значит, не веришь, — пропел, со сладким придыханием, голос Сансы у него над ухом и окатило пудровым ароматом ирисов, — а слова красной ведьмы под сомнение не ставишь.
Рыжие кудри спружинили, свет прокатился по меди каплями золота. Прохладные белые руки легли на щеки, карамельные губы прижались к его губам, васильковые глаза закрылись, отдаваясь сладости поцелуя, а Джон чувствовал прикосновение присыпанного пеплом холода.
— Так больно. Так страшно… — глаза наполнились слезами, когда она оторвалась от него. — Вот значит как обходится с тобой твоя возлюбленная королева, — протянула Санса. — Разве стал бы ты раньше терпеть подобное? Зачем же терпишь сейчас?
Джон смотрел зачарованно на нее, вспоминал мельчайшие детали ее внешности. Например, ресницы. Они кажутся все время черными, вот как сейчас, но на самом деле это игра света, искажающая реальность и ресницы у Сансы темно-рыжие, цвет их такой насыщенный, что кажется черным из-за переизбытка пигмента. Аллерас называет это явление оптической иллюзией.
— Жаль, что ты ненастоящая, — прошептал он, глядя в лицо морока.
— Правда? — тут же расцвела она.
— Ага, — кивнул Джон и улыбнулся ей, — с настоящей можно многое сделать, шею, например, свернуть. Тебе тоже можно, конечно, но какой смысл? Ты даже боли не почувствуешь.
— О, Джон, — простонала иллюзорная Санса горестно и покатились фальшивые слезы по фальшивым щекам, — зачем ты говоришь такие гадкие вещи?
— Действительно — зачем? Ты же ничего не чувствуешь…
— Ты обещал защитить меня, брат мой, — укорило его видение.
— Ты под надежной защитой другого своего брата. Он прикрывает тебя, дает подсказки и советы, ведет за руку сквозь тьму и мрак, не дает упасть, а оступишься — поймает и вытянет. Зачем тебе я?
Глаза морока распахнулись широко, рот открылся, исторгая слова, но Джон уже не слышал их. Она расплывалась, утрачивала четкость и объемность, бледнела, истончалась, пока не истаяла совсем.
Джон очнулся и осмотрел пустую камеру — никого.
Санса. Здесь была Санса. Он видел ее, слышал, говорил с ней, ощущал прикосновение ее рук и поцелуй. Что это было? Сон? Странный выверт его собственного сознания? Или морок был в его разум чьей-то рукой намеренно подброшен?
Пришло на ум давнее и горькое. Он не любил про это вспоминать, про дни проведенные в заточении после… да, после убийства Дейнерис. Дни и ночи тогда слились в одну сплошную полосу серости, мир становился бесцветным и блеклым.
И были последние, как тогда думал, встречи.
Тирион, принесший весть о его дальнейшей судьбе. Новоиспеченный королевский десница стоял там, смотрел на него, преисполненный всегдашнего своего ироничного спокойствия, уверенный в себе и завтрашнем дне, хотя не так давно все было наоборот — Тирион был обреченным узником, а Джон к нему пришел и угодил в ловушку. Надо было снять с него голову еще до того, как он открыл свой рот и начал исторгать поток липкого страха, оторвать от себя его руки, что цеплялись за жизнь усиленно и в итоге уцепились за Джона. Тирион выплыл — Джон пошел ко дну.
Была Санса, смотреть на которую не было сил. Джону было физически плохо от ее присутствия, но он молча терпел, начисто ее игнорируя, пока прочь не убралась.
Еще был Давос, наговоривший много хороших слов, стремящийся понять, поддержать, утешить и в итоге сказавший, что Джон все сделал правильно. Он говорил о сложности принятия решений, о цене за власть и за мир, о самых обычных людях. Говорил, что понимает, как тяжело пришлось Джону. Все это было с намерением самым добрым, Давос чуть не плакал, делал большие паузы, подбирая слова, ему искренне было жаль их всех, было жаль, что все закончилось именно так… когда он ушел, Джон будто сбросил с себя тяжелый, промокший под дождем и до чертиков надоевший, плащ.
А вот Арьи не было. Как Джон ее ждал! Как хотел увидеть! Как она была нужна ему тогда! Но маленькая сестрица так и не пришла.
Пришла другая. Темноволосая малышка с пронзительными глазами и большой котище в ногах у нее крутился — черный и страшный, с порванным ухом, злобно сверкал зеленью глаз и терся о ноги девочки с громким мурлыканьем.
Полоска света, их разделяющая, струилась из небольшого оконца под потолком пыльно и тускло.
— Узнал меня? — и голову склонила набок, рассматривая внимательно.
— Нет, — почему-то Джона совсем не удивило появление в его камере девочки и кота. — Я не знаю кто ты.
— Нет, ты знаешь, — настаивала она. — Посмотри внимательнее.
— Я тебя впервые вижу.
— Да посмотри же! — требовательно прозвенел детский голос и она вышла на свет.
Платье — белое. Волосы — темные и длинные, спутанные. И пятна на платье — когда-то красные и сочные, влажные; сейчас — высохшие, грязно-бурые.
— Теперь понял?
Джон кивнул. Неоткуда было взяться в его голове этому знанию, но он все равно смог догадаться. Может быть отчаяние помогло?
— Где она? — глаза наполнились слезами. — Я ее слышала высоко в небе, она должна была прийти за мной, забрать меня! Почему?! Почему она ушла без меня?! Почему бросила?! Я же ждала ее!
— Она не бросала, — в горле пересохло и голос его прозвучал хрипло. — Это я виноват во всем, из-за меня она не смогла прийти.
— Что ты сделал? — слезы текли по ее личику. — Что?! Что?! — выкрикивала она отчаянно и топала ножками в маленьких туфельках — на розовом атласе многолетняя пыль и все те же пятна засохшей крови.
Немыслимо, но он протянул к ней руки, а она пошла, прильнула маленьким холодным телом и горько-горько разрыдалась.
— Что же ты наделал, брат? — шептала сквозь слезы.
— Прости меня, прости, я не думал, не знал, — шептал он в ее запыленные волосы и с ужасом понимал, что сам плачет, ощущал свои горячие соленые слезы. — Я так запутался…
Ему казалось нормальным все происходящее. Подумаешь! Разговаривает с мертвой девочкой и считает ее реальной, тоже невидаль! Вероятно, он сходит с ума, безумцы всегда верят в реальность своих галлюцинаций. Ведь может же человек тронуться рассудком после убийства любимой женщины? Особенно если убийца — он сам.
— Ненавидят. О, как же сильно они ненавидят, поэтому убили — нас всех, — проговорила она вдруг спокойно, отстранившись от него и заглядывая в глаза. — Тебя тоже.
— Я пока еще жив, — голос его прозвучал обреченно.
— Правда? — изумилась она. — Я так не думаю, иначе бы как ты со мной говорил? Ох, милый мой брат, я же совсем-совсем мертвенькая! Ты разве не видел что он сделал? Посмотри получше, — она отступила на шаг, давая ему возможность рассмотреть себя. — Испортил мое платьице, — она погрустнела.
Сжимая маленькие ручки своей, давно мертвой, сестренки, Джон ощутил себя невыносимо беспомощным. Такое простое действие — купить платье для маленькой девочки и оставить в одном из помещений Красного замка, а он не может даже этого. Потому что кто его — убийцу, предателя и клятвопреступника — отсюда выпустит?
— Бедный, бедный мой братик, — Джон почувствовал прикосновение ледяных губ ко лбу, — совсем один остался… Ох, мне пора! — она воскликнула это за секунду до грохотания ключа в замке.
— Ты еще придешь ко мне? — спросил он с надеждой, но она уже исчезла и только котище с рваным ухом прошмыгнул молниеносно мимо одного из безупречных, что открыли дверь.
Наяву он ее больше ни разу не видел, но она стала приходить в тревожных и пугающих снах, выкладывая кривыми осколками смутную картину страшных событий тех лет и открывая глаза на правду — он тоже один из них, он часть семьи, а значит и его точно так же ненавидят и боятся. Подтверждение тому было прямо перед ним — его собственная жизнь, то как от него избавились, как только подвернулся шанс, прикрыв свою мерзость лицемерными сожалениями…

Стук шагов. Маленькие ножки, обутые в маленькие туфельки. Эхо по коридорам. Сейчас должно быть котиное мурчание и…
— Как ее имя? — знакомый взволнованный голос.
Джон открыл глаза и резко обернулся — Искорка. Стоит по ту сторону решетки.
— Чье имя?
— Девочки, — невозмутимо пояснила она. — Ты думал о ней сейчас. Так как ее зовут?
— Звали, — поправил машинально он. — Рейнис.
— Кто она? — продолжила допытываться Искорка.
— Моя сестра, — появление Искорки было таким неожиданным, что он не мог сопротивляться ее вопросам и отвечал не думая.
— Почему ты не заберешь ее сюда? — громадные ресницы хлопнули недоуменно. — Мы с ней могли бы вместе играть. О, мы бы обязательно подружились! — глаза ее блуждали словно рассматривая нечто незримое и… — Ох, она так расстроена из-за платья! Его испортили… у меня много платьев и я бы охотно с ней поделилась… Забери ее сюда!
— Боюсь, это невозможно, детка, — Джон подошел почти вплотную к разделяющей их решетке, опустился на одно колено, заглядывая в расстроенные глаза, протянул ей руки и сжал маленькие ладошки. — Рейнис мертва уже много лет как.
— Будто я не знаю, — закатила она глаза, — только как это мешает забрать ее сюда, к нам?
— Она в Красном замке осталась, — неуверенно пробормотал Джон, — а значит надо… захватить столицу?
— Верно! — обрадовалась Искорка. — И как можно скорее, она же там совсем-совсем одна…
— Одна… — повторил за ней Джон, а про себя подумал, что ж за день-то такой сегодня? Призраки, мороки, воспоминания и на вершине всего его рассуждение вполне всерьез, что надо бы и правда взять поскорее столицу, чтобы одна, давно мертвая, девочка не печалилась из-за испорченного платья. Забрать наконец ее домой. И кота, конечно, тоже.
— А ты что тут вообще делаешь? — он наконец встряхнулся и немного пришел в себя. — Как сюда пробралась, я даже спрашивать не хочу. Опять от Лиры сбежала?
— Она не сбегала, — послышался мелодичный голосок и перед ним вспыхнуло пламя, как показалось из-за яркого золотисто-оранжевого платья. — Разве что немного опередила меня, мне в моих туфлях страшно неудобно по неровным камням бегать.
— Ну и зачем ты ее сюда привела? — все еще держа Искорку за руки, спросил Джон.
— Было бы не надо — не приводила бы, — хитро сощурились фиалковые глаза и уставились с интересом, словно в ожидании.
Понять заранее Джон ничего не успел. Он много раз видел, как она это делает, на себе тоже не раз испытывал, но ни разу толком не смог уловить ощущений. Искорка раньше убирала ему лишь мелкие порезы и царапины, а там все происходит слишком быстро, чтобы успеть осознать.
В этот раз все было иначе. Стягивающие рассеченную кожу нити натянулись и лопнули, а после поползли медленно-медленно, повторяя весь свой прежний путь в обратном порядке. Затягивающиеся потихоньку раны открылись и полоснуло такой болью, что он окончательно рухнул на колени. Зрение исчезло, все застила мерцающая огненная пелена, а после огонь этот вспыхнул у него внутри, где-то очень глубоко, влился, вплавился в кровь, раскатился моментально по венам и выплеснул наружу, как ему показалось. Боль ушла, мысли сгорели, тело сделалось невесомо и словно налилось этим пламенем, будто подпитываясь от него, тьма укрыла бархатным крылом… свет ударил по глазам.
Искорка больше не держала его. Все закончилось.
Боль может приучить к чему угодно и за очень короткий срок. Вот и Джон привык уже к движениям осторожным и сдержанным, теперь же привычку эту не без некоторого усилия отбросил, резко стягивая через голову легкую рубашку, намеренно делая это с усилием совсем ненужным — пустота и покой.
Дальше — молчать. Нельзя говорить слова благодарности. Нельзя обсуждать сделанное. Ничего не было. Разве что поцеловать маленькую ладошку и сразу отпустить.
— Недавно Лира поймала бабочку, — сообщила Искорка совершенно спокойно, будто никто не прерывался тут на несколько мгновений чуда. — Большую и яркую. Госпожа Шуньятта выпила ее досуха, мы после вытащили крылья и пустую оболочку из паутины.
— Вы сами ее отдали ей? — ответ он знал заранее, конечно же.
— Ага, — кивнула Искорка.
— Не жалко было? — конечно же нет, она вообще не знает такого чувства, как и многих других.
— Почему мы должны были ее жалеть? — и правда, почему?
— Бабочек считают красивыми, называют летающими цветами, — так говорила когда-то Санса, ему казалось это смешным, наверное потому и запомнил.
— Она села мне на руку и долго сидела, взмахивая крыльями, — заговорила Лира. — А я ждала, не трогала ее, чтобы не спугнуть. Она привыкла и я смогла очень нежно и осторожно сомкнуть пальцы на ее крыльях, когда она сложила их. Беспечная дура, — с кривой усмешкой закончила она рассказ, — сама виновата.
— Лира, — позвал Джон и когда она замолчала, вскидывая вопросительно бровь, признался: — Я тебя обожаю!
— С чего такие милости? — закусила она задорно губу в ответ.
— Бабочка, — поведал ей Джон с серьезным видом, — не улетит, если не хватать ее сразу. Надо всего лишь немного терпения и убедить ее — в чем?
— Что ты ее не съешь? — мгновенное включилась Лира в предложенную игру.
— Думай лучше.
— Что не станешь ее ловить?
— Отчасти верно, но все равно не то.
— Ну, не знаю… — беспомощно развела она руками, — может быть…
— Что ты ее друг, — отчеканила Искорка.
— Точно!
— Я угадала! — захлопала Искорка в ладоши радостно, подпрыгнула на месте и побежала по коридору. — Угадала! Угадала!
Лира же прильнула к решетке, локотком уперлась в поперечный металлический прут и интимно шепнула ему:
— Наш принц что-то задумал, да? Это будет славная игра, не так ли? Славная и сладкая? Я ведь права? — глаза ее горели, грудь вздымалась высоко под огненным шелком. Кажется, ее не на шутку заводила сама мысль о таких вещах, привлекала игра, привлекала власть, та ее часть, что была скрыта от глаз.
— Дойди до Квентина, скажи, чтоб кубарем ко мне катился, хорошо? — Джон не спешил с ответами, намеренно изводя ее. — Скажи, что это важно и касается нашего с ним последнего разговора — он все поймет.
— К принцу Мартеллу я конечно схожу и все передам, — покладисто отозвалась Лира, — но после… ты мне расскажешь?
С ответом Джон медлил, просунул руку между прутьями, прикасаясь к ее лицу, огладил щеку. Ей сейчас семнадцать и есть еще несколько лет, прежде чем лицо ее начнет неуловимо меняться, уйдет очаровательная юношеская припухлость, черты истончатся, станут четче и жестче, обретая опасную и притягательную рептильность, как и у всего их драконьего племени. Наверное тоже будет красиво, если конечно они переживут эти несколько лет.
— Расскажу, когда придет время, — очень тихо шепнул он, — так что придется потерпеть.
— Я умею ждать и терпеть, — томно и жарко шепнула она и прижалась щекой к его руке, потерлась как кошка, прикрывая глаза.
Совсем разыгралась, усмехнулся про себя Джон, аж горит вся и дрожит, вот уж и впрямь, у каждого свои слабости и пристрастия и скажи кому о том, какие вещи распаляют это вот красивое и невинное, на самом-то деле, тело — не поверят, еще и на смех поднимут.
— Если не поспешишь, то Искорка напрыгнет на тебя откуда-нибудь из-за угла и перепугает до смерти, — напомнил Джон, делая шаг назад. — И не забудь про Квентина.
— Да, конечно, — тут же очнулась, вздрогнула, нервно улыбнулась, склонила голову и не оборачиваясь пошла прочь.

Обычно я что-то говорю перед главой, а тут прям не знаю. Нет у меня слов, хотя не сказать, что тяжелая глава, скорее даже легкая. Одна из переломных, точно. Может поэтому у меня и нет слов...

Алора
красота спасибо, леди ну я сразу говорила вам, что вы попали в настроение момента с этим рисунком и теперь скажу, что точно попали, гармоничная цветовая гамма очень и как раз та, что была у меня в голове, когда я писала эти косые лучи солнца, пыль и пепел, лоскуты лазурного шлейфа. Меланхоличный призрак, но при этом не потерявший цвет, потому что Дени живая. Еще раз спасибо, леди, мне правда очень нравится

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2022-08-02 13:22:35)

И не скажешь даже ведь, что не прошло и три года, потому что прошло))

Глава 18. Чужие глаза и краденые лица

Смотри, как немыслимо горько плачут
Собаки, похожие на людей,
И серые птицы с человеческими лицами
Роются в помойках в поисках любви!
Ольга Арефьева «Сделай что-нибудь»

Еще одно мерзкое утро. Туманная сырость и тусклый свет. Горло, сдавленное в болезненных спазмах подкатывающей тошноты. Ставшая уже привычной, липкая злая беспомощность. И запах мертвечины.
Влажно булькало и хлюпало из угла — королевский десница снова и снова выворачивал содержимое желудка, не в силах совладать с приступами рвоты. Кашлял, морщился, кривился, часто моргал слезящимися глазами и отчаянно пытался продышаться.
Мертвецки белое лицо короля ничего не выражало, глаза темными провалами уставились в одну точку, весь он был неподвижен и только тонкое его горло вздрагивало время от времени, дергался нервно острый кадык и белые губы плотнее сжимались, будто он силится проглотить что-то. Да еще тонкие пальцы сжимались до хруста на подлокотниках кресла.
Как и положено личной чашнице его величества, Арья застыла послушной статуей позади своего царственного брата, чуточку справа — все как полагается. Никто не заподозрит подвоха. Впрочем если бы она и повела себя иначе, нарушая правила принятого при дворе этикета, никто сейчас бы этого не заметил. Во-первых, некому, они втроем тут были, а во-вторых, иное зрелище, страшное и тошнотворное, вместе с тем завораживающее, стягивало на себя все внимание.
— Ты поняла, да? — обратил к ней взор Бран и Арье показалось, что она отчетливо слышит, как у него громко и часто сердце колотится — прямо как у нее самой.
Попыталась разомкнуть губы и не смогла — слиплись, словно она целую чашу сладкого сиропа выпила. Но не сироп склеил ее губы, а страх — липкий, едкий. Выжирающий душу.
Арья мотнула головой неопределенно, потому что ни черта она не поняла, кроме очевидного — с Драконьего Камня прислали тело. Опять.
Они потерпели неудачу. Сорвать быструю победу не вышло, чуда не случилось. Король лишился флота и потеря эта была наименьшей из всех, корабли, пусть даже долго, дорого и трудоемко, можно построить заново. Про мастера над кораблями так не скажешь. Утрата эта была самой тяжелой, не потому, что некем было заменить Давоса Сиворта на его должности, а потому что в его лице Бран лишился мудрого советника и преданного человека. Когда стало известно, что дракон сжег корабли, король и десница долго о чем-то спорили за закрытыми дверями, причина их спора так и осталась тайной — Арья расспрашивала Тириона, но тот наотрез отказался обсуждать этот вопрос, сославшись на запрет короля. Бран же отвечал ей молчанием, обронил только скупое:
— Я рискнул. И я проиграл.
И столько боли и горечи было в этих словах, что у Арьи не хватило духу еще раз лезть с расспросами. Одно она уяснила для себя совершенно четко — брат ее только себя считает ответственным за случившееся, разделять с кем-то груз вины не считает возможным и тащит его в молчаливом одиночестве и без малейшей жалобы.
А некоторое время спустя с Драконьего Камня стали доставлять мертвые тела. И тело Давоса было первым. Арья как сейчас помнила заплаканное лицо той женщины, его жены, Марии. Она произнесла едва ли несколько слов, все больше беззвучно плакала, утирая слезы уже насквозь промокшим платком. Говорил с ней Тирион, успокаивал тихим голосом; рядом суетился Сэм Тарли, протягивал кубок, сочувственно гладил пухлой ладонью по плечу. Бран не присутствовал, лишь бросил взгляд с верхней галереи и приказал тихо и холодно:
— Вперед.
Слуга, что возил его по замку, послушно двинулся дальше, уставясь ничего не выражающим взглядом перед собой.
Арья затаилась в тени и смотрела, почему-то испытывая неприятное очень чувство, будто она тоже причастна к горю этой женщины, будто это она ее мужа на смерть послала, хотя когда принималось решение об осаде Драконьего Камня, Арьи даже еще в столице не было.
— Что ж… им обоим когда-то было присуще благородство, отрадно узнать, что они не полностью еще утратили это качество, — с какой-то затаенной тоской проговорил Тирион, когда прислали тело сира Давоса.
— Приятная иллюзия, лорд десница, — тут же возразил ему Бран, — будет печально, когда она разобьется.
Никаких объяснений своим словам конечно же не дал, а лишь криво усмехнулся, прикрывая глаза и давая понять тем самым, что беседа окончена.
Арья же была согласна в данном вопросе с Тирионом, если и питала сомнения, то относила их исключительно к персоне королевы, более того, была она убеждена, что это дело рук одного лишь Джона, никакого двойного дна тут нет, а сделано с одним лишь намерением — дать вдове возможность оплакать и достойно похоронить супруга.
Через три дня иллюзия о благих намерениях была разбита вдребезги — прислали второе тело, за ним еще, еще и еще… и все в таком виде, что родным, ежели таковые и имелись, решили не отдавать. Сжигали тайно, прах помещали в усыпальницу на месте разрушенной септы Бейлора.
Теперь вот этот. На прочих Бран не смотрел почти, лишь бросал короткий взгляд и просил десницу уладить проблему. И Тирион улаживал — тихо и безропотно. От всей его маленькой нескладной фигуры веяло обреченностью и одиночеством, но несмотря на печальный этот флер, был он собран, решителен и местами напоминал Арье Сансу. Впору бы пошутить про мужа и жену из одного теста слепленных, да вот язык не поворачивался, слишком хорошо Арья знала, каким опасным и нехорошим может быть этот, давно спевшийся, дуэт из уродливого карлика и рыжеволосой красавицы. Покойный Тайвин Ланнистер, поженив их, создал чудовище.
— Лорд десница, — громко позвал король, теряя терпение, — коль вы не в силах совладать со своим желудком, то я разрешаю вам удалиться. От вашего бульканья все равно проку никакого.
— Я… нет… я сейчас. Прошу прощения, ваша милость, — с большими паузами выговорил Тирион, пытаясь отдышаться. Утер рукавом пот со лба, глотнул воды из большой чаши, а остатки прямо в лицо себе плеснул и сразу потекли прозрачные капли по бороде, а Тирион потряс головой, разбрызгивая воду, охнул, вздохнул, еще раз извинился и изготовился слушать своего короля.
Взгляд, тем не менее, старательно отводил, не смотрел на лежащее перед ними измученное изуродованное тело. Зрелище и впрямь было не из приятных.
Застывшие стекляшки глаз — зеркала, отражающие ужас. Страшные ожоги. Глубокие порезы. Кровоподтеки. Чуть не полностью выдранная и сломанная ключица. Разбитое лицо. Вывернутые в плечевых суставах руки. И снова ожоги — тонкие мучительные линии везде, они словно передавали некий хаотичный узор, в котором угадывались птичьи крылья.
— Эти ожоги, чем их нанесли? Такие ровные… — голос Тириона был встревожен, но как всегда пытливый его ум нашел о чем поразмыслить.
— Руки, милорд, это были руки, — невозмутимо молвил Бран. — Ее руки, — добавил весомо.
Тирион сглотнул.
— Перчатки, латные или кольчужные? — продолжал работать его ум, хоть и совсем не в ту сторону. — Скорее латные, перчатка даже. Одна перчатка, нарочно для такой пытки изготовленная. Воспользоваться такой вещицей по назначению невозможно конечно же для обычного человека — сразу руки обожжет до мяса. Она никогда не была обычной, она может, может такое… мне доводилось видеть как-то… пламя, оно не причиняет ей вреда, — бормотал Тирион себе под нос. По-видимому, размышления эти его успокаивали, хоть и не несли никакой пользы.
На лице Брана застыла задумчивость, он внимательно рассматривал своего десницу пару минут, словно никак не мог решить — сказать правду или оставить пребывать в спокойном неведении.
— Нет никаких перчаток, милорд.
Тирион громко вдохнул и закашлялся, собственным вздохом подавившись, в его разномастных глазах отразился ужас.
Что ж, Бран не отличался особой бережливостью в отношении приближенных, это ни для кого тайной тут не было.
Откровение высказанное Браном пугало по-настоящему, пугало сильно, как и любое другое необъяснимое явление, кое не способен вместить человеческий разум. Любой нормальный человек испугается, но страх Тириона был каким-то особенным, сказанное будто его лично касалось, имело отношение непосредственно к нему и сильно его затронуло, надолго запав в душу. Разумеется, с чувствами своими он совладал быстро и лицо удержал, но Арья успела увидеть и над увиденным непременно поразмыслит чуть позже.
— Итак, милорд, оставим жутковатые подробности. Меня интересуют другие ваши соображения, они ведь у вас есть? — глаза Брана прищурились выжидающе и даже, как на миг показалось Арье, хищно.
Тирион смотрел хмуро, сложив руки на груди, между его бровей залегла глубокая складка, а уголки рта были скорбно опущены, он чуть постукивал ногой по полу и словно не понимал чего-то. На слова своего короля сразу же вскинул голову и даже подобие прежней его легкой улыбки мелькнуло на миг в бороде.
— Соображения у меня есть, ваша милость, хоть они несколько обрывочны.
— Сейчас все обрывочно и ненадежно, — горькая ирония сквозила в голосе брата. — Говорите.
— Что вы перед собой видите, ваша милость? Ну, кроме очевидного — человек, чья смерть была мучительной и довольно долгой.
Манера вести беседу вот так, составляя ее из вопросов и ответов, порой загадок и недоговоренностей, была обычна между ними. Они словно играли в игру, только им двоим известную.
— Не очень долгой — несколько часов, — лениво заметил Бран. Понял, что сказал что-то не то и сразу исправился. — Разумеется, в сравнении с предыдущими…
Изуродованное шрамом лицо Тириона приобрело подвижность, бровь над зеленым глазом выгнулась, уголок губ чуть кривясь задергался — он явно желал что-то сказать, но пока придерживал свою мысль. Ждал, что ответит Бран на заданный вопрос.
— Я вижу человека, — начал тот неуверенно, — что имел все шансы покончить с ней навсегда. Он не справился, но мы не станем его за это осуждать. Он был героем и умер как герой! — голос Брана наполнился силой и зазвучал уверенно. Жестко. Непреклонно. — Просто ему не хватило немного удачи.
— Верно, — голос Тириона приобрел обычные его вкрадчиво-насмешливые нотки, хотя сам он был серьезен и собран. — Но я говорил не о его отчаянной смелости и досадном невезении, меня интересует его смерть — так же как смерти всех прочих. Кроме Давоса, то случай особый.
Бран подался вперед, впиваясь в Тириона глазами и даже дышать перестал на миг.
— Жестокость, мой король, — тихо объяснил Тирион. — Я довольно неплохо успел узнать Джона и ее тоже. Оба они безусловно убийцы и им свойственна жестокость, но никогда бессмысленная — как может показаться, глядя на это, — он повел рукой, указывая на лежащее перед ними тело. — Смысл есть и сейчас, хоть и ускользает от нашего понимания.
Ну да, никогда не была свойственна такая вот жестокость Джону, но она?! После того, что она сотворила со столицей?! Слова, яростные и злые, чуть не сорвались с языка и Арья до боли прикусила нижнюю губу, а пальцы, сплетенные в замок, стиснула так сильно, что в суставах заломило. Сдержалась. Это Арья Старк, сестра короля, может громко и без стеснения высказывать все, что думает, королевской же прислужнице надлежит, скромно опустив глаза, молчать.
— Да, в этом тоже был свой смысл, — словно угадав ее гневную мысль, Тирион кивнул коротко в сторону окна, подразумевая то, что драконья королева сделала со столицей. — Я не сразу понял, ослепленный увиденным, но спустя время и поразмыслив немного, нашел в ее действиях смысл.
— Чудовищный смысл, — промолвил Бран, не глядя на Тириона.
— Разумеется. Но отрицать его наличие мы не можем.
— И мы не станем, — выдохнул Бран, полоснув коротким острым взглядом по маленькой фигуре своего десницы.
— Нет, мой король, мы не станем, — так же коротко отозвался Тирион и словно незримая нить протянулась между королем и десницей. Повязаны накрепко, поняла Арья, и уже давно. Некая общая тайна объединяет их и в ней кроется причина, почему именно Тирион тогда предложил возложить корону на голову Брана, а тот в свою очередь вырвал его из рук безупречных и вручил брошь десницы. Похоже на сделку.
— Ваш ум, как всегда, был полезен, лорд Тирион. А теперь идите, вам следует отдохнуть. И я жду вас к ужину, — мягко улыбнулся Бран, будто они что-то будничное и привычное здесь обсуждали. — Постараемся отыскать смысл.
— Что прикажете делать с…? — Тирион кивнул на тело перед ними.
— Как обычно, — и всхлипнул, после подавил горький смешок и добавил совсем тихо, — Вы помните второе заседание малого совета, лорд Тирион? Наши планы? Как мы спорили, забыв обо всем? Как горячо каждый доказывал свою правду и каждый был прав — все это было нужно и важно. Флот, городская стража, разбор завалов, восстановление зданий, назначения на должности, пища и кров для жителей столицы, долги, налоги… хорошее было время, хоть и сложное, вот бы вернуть его…
— И мы справлялись, ваша милость, пусть не блестяще и не со всем, но результаты есть и они перед нами, — Тирион улыбнулся и стал на мгновение похож на того весельчака-карлика, который когда-то расхаживал по Винтерфеллу во время визита короля Роберта. — Справимся и сейчас.
— Справимся. У нас нет выбора, — улыбка Брана снова стала сдержанной и фальшивой. — Ну, ступайте, милорд.
— Ухожу, ваша милость, — склонил голову Тирион и уже перед дверями обернулся. — А вы? Вам отдых тоже не помешает.
— Благодарю за заботу, но я побуду еще немного здесь. Хочу проститься.

Дверь за Тирионом затворилась и Бран скользнул по Арье внимательным взглядом.
— Что скажешь?
Сказать хотелось многое, но в словах этих не было ни малейшего смысла.
— Что ты хочешь услышать? — ей стало смешно на миг.
— Правду, — пронизывающий взгляд был колюч и беспощаден.
Арья знала какой правды желал от нее Бран и знала какими будут его следующие слова, отчаянно не желала их, хотела зажмуриться, зажать уши и не видеть, не слышать, не присутствовать. Не быть здесь. Не жить в этом ужасе. Брат не позволит ей — тоже ясно как день. Роскошь пребывать временами в иллюзии он предоставляет только одной своей сестре и эта сестра — не она.
— Он тоже приложил к этому руку, — Арья вздрогнула словно от удара. — Почему ты так упорно не желаешь слышать? Что тебя пугает до такой степени, сестрица? — Бран читал ее как открытую книгу.
Арья ничего не ответила. Присела на корточки, склонилась, всматриваясь в мертвое лицо, в цветущие на синюшной бледности черные отметины — им бы быть багрово-фиолетовыми, но в мертвом теле кровь давно застоялась и загустела. Вот это, сбоку на челюсти, точно от удара рукой, сжатой в кулак. Арья протянула руку и пощупала лицо перед собой, вжала сильнее пальцы, пытаясь найти — вот она, вмятина характерная. Он повредил ему лицо, с одного удара надломив челюстную кость. Сильно бил, не жалея. Хотел причинить боль. И ни капли не заботился о том, что будет после, а значит заранее знал, что перед ним не жилец. Знал, что делает и намеренно калечил. Уголок ее губ дернулся в горькой усмешке — у него всегда была тяжелая рука. Арья осматривала другие повреждения на теле, каждое из которых подтверждало правоту ее предположения. Она закрыла глаза, не потому что не могла смотреть, она и не к такому привыкнуть успела, а потому что не хотела ни за что поверить, что именно он это делал. Он просто не может! Но Брану нет никакого резона лгать и он никогда не ошибается.
— Глаза, — быстро проговорила она, украдкой вытирая слезу. — Его глаза, как думаешь, почему в этот раз он… их оставил?
У прежних, за исключением Давоса, были выколоты глаза. Один раз их и вовсе вырвали и приложили помутневшие глазные яблоки в отдельной шкатулке.
— Я не знаю, — Бран пожал плечами. — Я же не читаю в его мыслях. Ты так и не ответила мне — что тебя пугает настолько сильно?
— Причина, брат. У всего есть причина и во всем есть смысл — тут твой десница прав.
Бран улыбнулся и поманил ее к себе, а она послушно, как всегда в таких случаях, присела перед ним, глядя снизу вверх. Сухая исхудавшая рука потянулась к ней, погладила по лицу — Арья едва ощущала прикосновение, а тепла, исходившего от руки брата, не почувствовала вовсе.
— Я сумею прогнать твои страхи, сестрица, — он прихватил ее легонько и ласково за подбородок, — и сумею тебя защитить. Верь мне, — нежное прикосновение губ ко лбу. — И делай как я скажу. Ты сегодня же прекратишь свой маскарад — на ужине ты откроешься моему деснице, а после будешь присутствовать на каждом заседании Малого Совета — как моя сестра и советница.
Это не стало неожиданностью, рано или поздно Бран бы от нее этого потребовал, вопрос времени и его личных соображений, делиться которыми он не спешит, да и не надо ей.
— Бран, пожалуйста… прошу тебя, — Арья умоляюще на него посмотрела.
— Я тоже прошу — пожалуйста, — брат был непреклонен. — Мне нужна моя семья! Близкий человек рядом! Кроме тебя никого нет… — закончил он беспомощно и на секунду в глазах блеснула влага.
Арья прикрыла глаза. Давит на слабое и дергает за ниточки. Это нечестно, но он все равно прав, а она — заигравшаяся в странные игры девчонка и игры эти пора прекращать. Она сделает как просит Бран.
— Можно мне уйти? — но ей надо побыть одной, надо подумать. Подготовить себя к выходу из тени.
Сдержанный и все понимающий кивок головы — конечно, она может идти.
Поспешные шаги, она не смогла их скрыть, не сумела спрятать беспокойство и желание сбежать. Не вышло. Правда, от которой она бежала, долетела до нее словами в спину.
— Они до самого конца его не отпускали, в глаза смотрели. Мне тоже пришлось…
Арья сжалась как от удара плети. Вздрогнула и втянула голову в плечи, ускоряя шаг и не пытаясь уже скрыть ужас, затопляющий ее разум.

***

Лестница под ногами ползла медленно, словно неохотно. Вопреки своей привычке стремительно взлетать вверх по ступеням, Арья едва переставляла ноги, ощущая неприятную тяжесть. Не желала она сюда идти. Будь ее воля и вовсе бы не приближалась к башне десницы — здесь жили призраки. Воспоминания. Башня, что когда-то занимал ее отец, была разрушена во время штурма, нынешнее строение было новым и сильно отличным от прежнего, но это не имело значения. Арья все равно слышала шаги и голоса. Помнила.
Память держала это место не таким пустым как сейчас. Свита, привезенная ее отцом из Винтерфелла когда-то, была весьма скромна, но не настолько, чтобы башня создавала ощущение гулкой пустоты, местами даже немного жутковатой — как сейчас, при Тирионе. Стражник на дверях, мальчишка-прислужник, две горничных — вот и все, не считая самого лорда-десницу.
Тирион вздрогнул, когда она вошла после кроткого тихого стука в дверь и такого же тихого разрешения войти. Он явно ожидал за дверью кого-то другого, а сам ее визит очевидно причинял ему беспокойство, хотя, разумеется, он это отлично скрывал, быстро взяв себя в руки и учтиво улыбнувшись ей.
Нервно пригладил волосы ладонью, одернул винно-красный дублет, привычным жестом выровнял брошь десницы и беглым взглядом окинул комнату, после чего стал чуть более расслаблен. Он боится, поняла Арья, и не доверяет.
Она усмехнулась про себя, вспоминая тот ужин недельной давности и шокированное лицо карлика, когда она исполнила пожелание своего брата.

— Ему полезно будет, — хмыкнул тогда Бран иронично в ответ на молчаливый вопрос.
Арье оставалось лишь исполнить его просьбу и она, помолившись про себя, чтобы все прошло на сей раз гладко, опустила низко голову, по бокам свесились пшеничные локоны, а рука ее скользнула к подбородку, пальцы нащупали нужное — незримую границу между обычным и невероятным, нырнули под тонкое, подцепили край, потянули… «Ну же, давай!» — взмолилась она мысленно и мертвое лицо на этот раз отпустило, легко отслоившись от живой Арьи. Роскошные локоны сгинули без следа, рука ее встряхнула кожаную маску, сложила и в карман затолкала.
Она смотрела на мир своими глазами и краски вспыхнули чуть ярче, нос ее втянул воздух и сразу стал ощутим сочный запах запеченного мяса и ягодно-мятного соуса, едва уловимый запах расплавленного воска и незнакомый цветочный от вазы в углу. Мир ожил и стал принадлежать ей.
Тирион раскрывал рот, но не издавал ни звука, напоминая своим видом онемевшую лягушку, что силится сказать громкое «ква!», но ничегошеньки-то у нее не выходит.
Арья откинула голову назад, ощущая невольное превосходство. Не сказать, что она сильно любила это чувство, но в такие моменты оно всегда в ней возникало и всегда ей было приятно, хотя, кажется, в Черно-белом доме говорили о недопустимости проявления эмоций и особенно таких вот, как сейчас. Ровным и холодным, как лед на зимнем озере — таким должен быть никто. Не никто, а бесчувственное нечто, подумала она с отвращением. Она никогда не была никем, у нее есть стая и есть имя.
Арья положила руку на плечо Брана, сразу ощущая прилив сил.
— Леди… леди Старк, — наконец совладал со своей речью обалдевший от такого зрелища Тирион и тут же испуганно начал исправлять свою оплошность: — Ох, простите! Конечно же принцесса, ваше высоче…
— Можете остановиться на леди, милорд десница, это моя сестра еще хоть как-то терпит, — прервал его Бран и обернулся к ней с теплой сияющей улыбкой: — Здравствуй, родная, как всегда рад безмерно видеть твое лицо.
Голова его склонилась вбок и Бран поцеловал ее руку, все еще на плече у него лежащую.
— Простите, лорд Тирион, но у вас такое лицо, — Бран совсем по-мальчишески рассмеялся, громко, звонко и очень заразительно, будто в момент скинул с себя все тяготы и заботы, будто выглянул из-под тяжелых королевских одеяний тот самый задорный мальчишка, которого они все так любили.
Голова его откинулась назад и Арья не утерпела и взъерошила ему волосы, от чего тот расхохотался еще звонче, а после и Арья ему в унисон расхохоталась, когда Тирион, обретя дар речи, вымолвил:
— Я понимаю, что выгляжу смешно, но вы, Старки, умеете удивить, — и тоже позволили себе рассмеяться. — Так вот почему вы охрану отсылаете все время! — осенила десницу внезапная догадка.
— Зачем же мне охрана, с такой-то чашницей? — голос Брана искрился радостью, он снова откинул голову назад, заливаясь счастливым смехом.
Впрочем веселье их в тот вечер долгим не было и угасло в один миг, будто срубленная клинком свечка, тоскливая безысходность вернулась и удвоилась, стерев с их лиц улыбки.

Внимательные глаза Тириона следили за ней с недобрым прищуром, будто он был котом, а она — мышью. Но нет, сожрать ее не так-то просто! И она уж точно не мышь и совершенно точно не добыча. Не жертва. Ага, скажи это той безумной суке с драконом, что в любой момент может обрушить на их головы небо, язвительно подумала она тут же. Нет, все они — жертвы, пока эта, на Драконьем Камне, жива. Пока она дышит не будет им покоя.
— Вы сегодня как-то излишне нервны, лорд Тирион, — заметила она. — Что тревожит вас? Может быть я чего-то не знаю…
— На предстоящем совете меня ждет встреча с родственниками, — признался Тирион, чуть морщась. — Не всем так повезло с семьей как вам, миледи, цените это.
Точно! Она видела же алые стяги с золотым львом нынешним утром и слуги после засуетились, но после ее отвлекли и она совсем позабыла.
— Обещаю, что не дам вас в обиду, милорд, — шутливо пообещала она. Ответом ей был грустный смешок.
Заседания малого совета Арья всей душой возненавидела с того самого мгновения как Бран ее туда впервые притащил, объявив с ехидной улыбкой ее в качестве личной своей советницы. На немедленно последовавшее уточнение советницей по каким же вопросам будет леди Старк, отозвался внезапно Тирион, сухо и зло рявкнув, что по каким будет угодно его величеству. Так и было положено начало ее мучениям.
Помимо невыносимой скуки, страдала Арья и от повышенного любопытства к своей персоне. Бран мог сколь угодно сводить недовольно брови, а Тирион смотреть исподлобья и холодить голос — не работало. Как только переступала она порог зала для заседаний малого совета все взгляды, будто повинуясь чьему-то беззвучному приказу, устремлялись к ней. Под взглядами этими было неуютно, Арья вообще не любила находиться в центре внимания, потому и завела привычку являться на заседания вместе с Тирионом, каждый раз заходя за ним заранее. Десница имел обыкновение входить и сразу начинать говорить, чаще всего нес что-то незатейливое и забавное, выигрывая себе пару минут времени на оценку обстановки. Пока Тирион подобным манером стягивал на себя все внимание, Арья обычно просачивалась бесшумно и занимала самый дальний угол. Нехитрый ее маневр Тирион раскусил моментально, иногда позволяя себе безобидно подшучивать на сей счет и рассказал ей как любила являться в совет Санса в те редкие случаи, когда была нужда в ее присутствии. Сестра являлась самой последней, с непременным легким опозданием, вынуждая всех ее ждать, и конечно же каждый раз в тщательно подобранном платье и украшениях, всегда ослепительно прекрасная. В голосе Тириона сквозил чистый восторг, глаза его туманились и Арья подумала, что воспоминания о встречах с Сансой для него подобны редким драгоценным жемчужинам, он их все хранит бережно, время от времени достает и рассматривает. Он любит ее сестру, поняла Арья, любит так сильно, что смирился абсолютно со всем, включая ее полнейшее к нему безразличие. Не было в той любви ни страсти, ни ревности, ни желания обладать, а лишь больная собачья преданность. Ничего он от нее не ждал и не хотел, кроме как знать, что она живет, дышит и расхаживает в стенах Винтерфелла в своих красивых платьях.
Как только Арья осознала все это, первым делом возблагодарила богов, что не успела отпустить никакой дурацкой шуточки по этому поводу. Можно посмеяться над короткой легкой влюбленностью, чувства же Тириона к Сансе были совсем иного рода, над таким не шутят. После свалилось понимание, что именно по причине этой любви Тирион предал ту, что называл своей королевой и подтолкнул Джона к ее убийству. Разумеется, свою шкуру Тирион тоже спасал, но и под удар ведь он себя подвел из-за Сансы! Потому и доверяет Бран так безоговорочно Тириону, уж он-то несомненно знает всю силу этой любви. Но как же должно быть больно — вот так любить, не получая ничего в ответ. По спине ее пробежал холодок — ведь именно так Санса любила Джона, а тот в свою очередь… У Арьи даже голова закружилась оттого как все туго, страшно и сложно заплелось. У нее самой все тоже могло быть непросто, если бы не решила она все одним моментом, отсекая для себя саму вероятность всякого романтического чувства.

***

Заседания королевского совета вызывали у Арьи чувство стыда и каждый раз после она винила себя за глупость и эгоизм. Как она могла быть так слепа? Не понимала, не видела упорно, что оставляет Брана в змеиной яме, среди чужих людей и чужих богов, в стенах, что никогда не станут ему домом и на самом опасном месте из всех возможных — на троне.
И они с Сансой, при полном осознании всей опасности и зыбкости положения Брана, все же оставили его одного. Ни разу не задумавшись даже, полностью отдались своим эгоистичным устремлениям и порывам. И если Сансу еще хоть как-то понять было можно, то себе самой Арья оправдания не находила. Да, разумеется, очень хотелось поверить в то, что все завершилось наконец, что миновал темный период в жизни и что дальше ждет будущее, если не светлое и сияющее, то хотя бы относительно спокойное, ну уж точно без потрясений такой силы, что все сметают на своем пути и камня на камне не оставляют от прежней жизни.
Но если быть с собой честной, то где-то в самой глубине души Арья знала всегда — ничего не завершилось, было во всем случившемся нечто неуловимое и скрытое, пугающее. Потому она и сбежала так стремительно в свое плавание. Чуяла ведь, внутренним каким-то чутьем вот то самое, притаившееся до времени и ждущее удачного часа и вот оно дождалось и вернулось во всем своем ужасающем блеске. Зло всегда возвращается, если оставить ему хотя бы малую лазейку, а для драконьей королевы даже не лазейку, а целые огромные ворота, гостеприимно распахнутые, оставили без присмотра. Так чему же теперь удивляться? Все они сейчас платят за свою недальновидность.
Совет нынешний был сильно отличен от предыдущих, хотя бы уже тем, что помимо привычных лиц, присутствовал на нем Хранитель Запада — сир Давен Ланнистер. Назначение свое он получил еще от Серсеи, а Бран по какой-то причине ничего менять не пожелал и теперь глядя на этого человека, Арья, кажется, понимала, что все дело в подвохе, ждать коего от сира Давена не приходится, что на фоне многих других было весомым достоинством. В столицу львиный лорд прибыл по личному приглашению короля, так что его ждали и никаких вопросов его присутствие не вызывало, а вот что здесь делает леди Дженна Ланнистер Арья решительно не понимала, и ладно если б та леди просто в столицу вслед за племянником увязалась, но она и на королевский совет с ним притащилась! А Бран на это ни слова не сказал — к большому удивлению Арьи и явному неудовольствию Тириона. Тучная эта дама, облаченная в алый бархат и золотое кружево, была язвительна и зла, особенно от ее острого языка доставалось Тириону, она больно жалила его то и дело, не щадила совершенно. Сир Давен злых острот не отпускал, а просто выказывал своему родичу совершенно неприкрытое презрение, разговаривал с ним сухо и ни словечка не вымолвил сверх необходимого. В то же самое время с Браном он был учтив, внимательно слушал его и совершенно очевидно, что прислушивался, а чуть ранее, до начала совета, очень тепло говорил с Бриенной.
Арья предполагала, что отношения Тириона с родичами не всегда были так дурны и испортились после смерти лорда Тайвина, как поговаривали от руки Тириона. И если и были призрачные шансы отношения эти худо-бедно выровнять, то дальнейшее его десничество у Дейнерис Таргариен и последующий штурм столицы, унесший жизни Серсеи и Джейме, поставили на отношениях Тириона с семьей окончательный крест и сейчас его принимают и терпят лишь по причине занимаемой должности. И кто знает не прибили бы его дорогие родичи втихаря, если бы он осмелился вернуться домой на Утес и если бы не стоял за его спиной король.
Удивительным было то, что Тирион такое отношение родни принимал с молчаливым смирением, а вот Арья смиряться не желала. Ее дико раздражала эта Дженна с ее усмешками и остротами, раздражали ее манеры и даже звук ее голоса. Да кто она такая эта Дженна?! Ее и быть-то тут не должно, пусть благодарит, что перед носом двери не захлопнули! Да, возможно Тирион заслужил, но он был десницей ее брата. И он всегда был добр с Сансой. И ни разу ничем не задел и не обидел саму Арью. А на обиды и печали львиного семейства ей было плевать, они были ей чужими, а вот Тирион нет. Разумеется, родным и близким Тирион ей не был тоже, но и чужим назвать его она не могла — они были сейчас на одной стороне. Поэтому поймав затравленный взгляд Тириона после очередной едкой реплики леди Дженны, Арья резко поднялась со своего места, нарочито медленно задвинула стул и так же медленно пошла вдоль стола, глядя прямо перед собой.
Дошагала до места Тириона, остановилась позади его кресла и чуть так постояв, положила руку ему на плечо. Молча обвела взглядом всех присутствующих и уставилась прямо в глаза леди Дженне. Та ответила ей таким же прямым взглядом. Было неприятно, но Арья продолжала смотреть и под ее немигающим взглядом леди Дженна сначала дернула плечом, после скрестила руки на груди, будто желала отгородиться этим жестом от ее недоброго, холодного взгляда и наконец отвела глаза, а после и вовсе отвернулась. Арья еще какое-то время ее рассматривала, отмечая про себя, что сейчас весь блеск и вся уверенность с нее слетели и ни богатое платье, ни золотые украшения, усыпанные изумрудами, ни сложная изящная прическа не могли спрятать правду — перед ней была немолодая, увядающая женщина, пережившая и плохое и хорошее, возможно очень неглупая и точно не слабая, но совершенно обычная и женщине этой не по плечу такие игры. А еще она как-то запоздало вспомнила, что Дженна конечно Ланнистер, но в замужестве — Фрей и что ее жалкий муженек жив, равно как и последний из четырех сыновей. И вспомнив это, позволила себе недобро усмехнуться, после утратила к Дженне, да и вообще к Ланнистерам, всякий интерес и лишь скользнула резким неприязненным взглядом по Давену, который правда даже не заметил этого, весь сосредоточившись на обсуждении произошедшего в Просторе.
Арья так и простояла весь остаток совета за креслом Тириона. Бран на ее выпад, разумеется, ничего не сказал, но поймав ее взгляд чуть заметно улыбнулся ей, выражая молчаливое одобрение.
Бесконечные обсуждения и споры нынешнего совета наконец были завершены и все потянулись к выходу, вслед за королем. Тирион же слез с кресла и первым делом взял обе руки Арьи в свои и горячо расцеловал.
— Я благодарен, моя леди, — искренне и тихо проговорил он и глаза его увлажнились.
Арье стало неловко и она тряхнула головой, прогоняя это чувство, а Тирион продолжил спокойно говорить о том, как повезло Давену избежать брака с одной из бесчисленных девиц Фреев — после того страшного и загадочного происшествия в Близнецах все прошлые договоренности попросту утрачивали смысл, а Арья слушала его и понимала — он знает все и он будет молчать.
Перекинувшись еще парой шуток с Тирионом, Арья оставила его, потому что было у нее одно дельце — маленькое, но важное, и для этого ей требовалось отыскать Подрика, которого на совете конечно же не было и искать его было бы логичнее всего в Башне белого меча, а соответственно была велика вероятность встретить там Бриенну, чего очень не хотелось.
К Бриенне Арья питала исключительно добрые чувства, но говорить откровенно с рыцарственной девой не желала. И уж точно не желала рассказывать ей, как дикой кошкой, вся напружинилась и изготовилась к смертоносному выпаду, сжимая в одной руке обнаженный кинжал валирийской стали, а пальцами другой поглаживая нежно рукоять Иглы. Как застыла так на палубе корабля, в окружении недобрых взглядов взбунтовавшейся команды и чувствуя за спиной тех немногих, кто сохранил верность. Как после рука ее сжимала крепко в кулаке давно немытые отросшие волосы с проседью и как полоснула уверенно, вспарывая горло. Как хлынула кровь одуряющим потоком и как тяжело упало под ноги ей тело. Как смотрела бесстрашно в глаза людей, которых подталкивал в спину страх, как примеривалась, как оценивала холодно — кто следующий. А по шее стекала теплая кровь из разрезанной щеки — она успела увернуться и клинок задел ее лишь по касательной. Как после вышел капитан и встал между ней и мятежной командой, уверенным голосом уладил все, пообещав немедленно поворачивать назад. Она тогда возблагодарила всех богов, что послушала Давоса и приняла того капитана, что он ей рекомендовал и тем самым спас ей жизнь. Потому что она конечно же положила бы там многих, но все ей точно были не по силам и кто-то бы ее достал, ранил, а дальше по нарастающей — к фатальному некрасивому концу. Она не рассказывала об этом даже Сансе, ускользнув ловко от вопроса про шрам. Брану только рассказала и после жалела, что так и не смогла поблагодарить Давоса и покаяться перед ним, что не послушалась его совета и вовсе не плыть сразу в таком направлении, а сначала поплавать несколько лет в знакомых водах, понять нюансы длительных морских путешествий, которым не научишься заранее, а только на своей шкуре узнаешь. Бран не укорил ее ни единым словом, обнял только крепко и прошептал в волосы:
— Я рад, что ты уцелела. И рад, что вернулась.
Бриенна всего этого не знала, но прекрасно понимала — Арья не просто так прервала свое путешествие, произошло нечто очень плохое и поэтому задавала вопросы.
Арья слишком уважала эту женщину, чтобы отмахнуться от нее глупой шуткой, уж не говоря о том, чтобы оскорбить ложью. Резко осадить ее, чтоб ни о чем не спрашивала, она не могла тоже — леди когда-то дала клятву их матери и сдержала ее, нашла и защитила Сансу, а сейчас верно служила Брану. Она имела право на вопросы, ее беспокойство было искренним, а причиной была все та же клятва и чистое благородное сердце. Рассказывать же правду Арья была не готова, поэтому выбрала всячески избегать откровенных разговоров с леди-командующей. Вот и кралась сейчас окольными коридорчиками, выглядывая из-за поворотов опасливо.
И пока шла, размышляла о итогах минувшего совета. Сир Давен Ланнистер уходил, пряча в усах самодовольную усмешку, и сейчас наверное уже бежит скорее к мейстерам строчить бесчисленные письма с приказами войскам собираться и выступать, потому что именно ему было поручено возглавить армию, которая выдвинется в Простор для исправления всего случившегося, вернет захваченный Хайгарден и притащит к трону короля мятежного лорда Редвина, что вступил в преступный сговор с драконьей королевой и сейчас засел в захваченном замке, словно бы имел на это все права. Быстро такие дела не делаются, как заметил на совете Бран, но и промедление тут недопустимо и потому сиру Давену было велено спешно собирать войска Ланнистеров, те что есть, и выдвигаться в Простор, а позже, как обещал Бран, подойдут армии Долины и Речных земель. Когда же Давен позволил себе высказать сомнение на счет присутствия этих армий, Бран успокоил его, сообщив, что армии будут, потому как он отправил туда свою советницу и для усиления еще и свою сестру — ее милость королеву Севера. Арья при этих словах хмыкнула про себя, понятно, братец отрядил Сансу дать ускоряющего пинка дядюшке Эдмару и поманить пальчиком кузена Робина. Знал кого посылать, Санса преуспеет несомненно в обоих направлениях и армии приведет.
Еще обсуждались мятежники и предатели — леди Грейджой и принц Мартелл. Бран объявил, что если кто-то из них попадет в руки сиру Давену, то надлежит приволочь их в столицу в цепях, а уж дальше сам король будет решать их участь.
— И никаких случайных смертей в бою, — предостерег Бран, — особенно касается принца Мартелла.
А вот что касается сира Герольда Дейна, то тут приказ был однозначен и короток — если попадется вдруг в руки, то казнить незамедлительно. Учитывая, что поговаривали про этого рыцаря, приказ был мудрым и единственно верным.
— А если попадется… — сир Давен оборвал сам себя и выразительно замолчал, хотя всем присутствующим совершенно ясно было, кого он имеет в виду.
— Если на вас свалится невиданная удача пленить моего непутевого кузена, — расплылся в нехорошей улыбке Бран, — то с ним надлежит поступить так же как с принцем Мартеллом — сковать по рукам и ногам и ко мне доставить невредимым. Впрочем на него можете не рассчитывать, так же как и на нее — засели оба на своем проклятом острове, не выманить. Да и не надо нам сейчас.
Дальнейшие вопросы Бран мягко, но решительно пресек, так и не дав прозвучать имени Джендри. Арья была уверена, что это он для нее лично сделал и была благодарна.
Так что уходил сир Давен довольным, радость его не омрачал даже тот факт, что его командование армиями не будет единоличным и придется ему делить эти почетные обязанности с лордом Ройсом, когда тот прибудет из Долины.
А вот сир Бронн покидал зал совета в настроении препаршивейшем, хоть и старался не подавать вида, но был разозлен и весь кипел и бесился внутри себя и наверное его даже понять было можно, взбесишься тут, когда замок отвоевали, жена сбежала, самому тоже пришлось бежать позорно, от короля нагоняй получил, а в довершении всех горестей еще и с должности поперли. Правда не на улицу выставили, но слететь с поста мастера над монетой и получить взамен место командира золотых плащей и правда радости мало. Это перемещение с одной должности на другую, правда, Бран постарался обставить достойно, сказал, что де, времена неспокойные, в столице могут и беспорядки начаться и всякие поползновения со стороны противника не исключены и ожидаемы, а потому требуется на этой должности человек не только проверенный и надежный, но и толковый, разбирающийся в вопросе, кому попало такое ведь не доверишь, а сир Бронн когда-то себя на этой должности проявил блестяще, так что никому больше его милость вверить покой и безопасность на улицах столицы не может, кроме сира Бронна. Означенный сир делал вид, что польщен, обещал приложить все усилия, не подвести и оправдать доверие… но все это было ложью и понимали это все и прежде всего сам Бран, однако вещал себе елейным голосочком, не оставляя никакого выбора и сир Бронн принимал все безропотно, засунув свои разочарования куда подалее, ведь деваться ему было некуда.
Леди Дженна попробовала было заикнуться, что на должность мастера над монетой может предложить… кого она там предложить собиралась из бесчисленных Ланнистеров так никто и не узнал, потому как король перебил ее, заявив, что в рекомендациях не нуждается и мастер над монетой у него уже есть, ожидается со дня на день из Староместа. Леди Дженна заткнулась благоразумно и спорить не стала. Понятное дело, что Хайтауэры расстарались, зря что ли леди из их дома в ближайших советницах короля сидит?
Дальнейшие мысли Арьи от совета отрешились и все сосредоточились на поиске неуловимого сегодня Подрика. Он нужен ей был для одного небольшого дельца. Искомая личность была обнаружена в оружейной, где он пытался при помощи мальчишки-оруженосца приладить сползающий все время наплечник. Вид Подрик имел взъерошенный и разгоряченный, явно после тренировки был, глаза его поблескивали довольно и засияли совсем уж при виде Арьи, что бочком в приоткрытую дверь протиснулась, махнула оруженосцу, отгоняя того в сторону и сама уверенно взялась за ремни, крепящие наплечник, с первого раза туго и ладно тот пристегнув. С Подом они как-то моментально сдружились, постоянно болтали непринужденно, шутили и много смеялись, при каждой возможности сбегая вместе из замка бродить по улицам столицы. Вылазки эти они, понятное дело, совершали в ночное время в основном, хотя могли и днем прогуляться. Бран махнул рукой на свой строгий запрет для нее и сказал, что все равно ведь не удержишь, так пусть лучше вдвоем с Подриком по ночным улицам шатается, чем в одиночку. Ну они и шатались с радостью, заворачивая во всякие сомнительные местечки порой, как-то раз даже влезли в драку, за что нарвались по возвращении на королевский гнев. Впрочем Бран, хоть и изругал их страшно, отошел быстро и уже успокоившись, беззлобно поинтересовался:
— Ну вы хоть не посрамились, я надеюсь? Не выхватили от столичного отребья? Дали достойный отпор противнику?
— Не сомневайтесь, ваша милость, — тут же бодро отрапортовал Подрик, искрясь нахальной белозубой улыбкой. — Противник был повержен и улепетывал после отчаянно.
Арья хихикнула в подтверждение. Они и правда тогда славно накостыляли той подвыпившей компании, что прицепилась к ним по выходу из таверны в Блошином конце.
— Вот же парочка неуемная, — усмехнулся Бран, — спелись — не растащишь! Ладно, вреда от ваших похождений нет, так что веселитесь пока еще можно, — махнул он на них рукой.
Они и веселились. А еще именно Под помог ей осуществить один замысел. Как-то раз Бран обмолвился, что скучает по тому мятному чаю, что заваривали в Винтерфелле в непременных пузатеньких глиняных кувшинчиках и Арья загорелась мыслью такие завести здесь, в Красном замке, для Брана, чтобы недостижимый ныне дом стал для него хоть на полшажочка ближе. Бран и сам мог бы давно приказать такие изготовить, только он этого не делал и не сделает, Арья это знала прекрасно. С вопросом о том, где тут самая лучшая гончарная мастерская она пришла конечно же к Поду и тот не подвел, сам лично отвел ее в уютную лавочку, уставленную различными изделиями, за которой, если перейти через задний двор, располагалась просторная мастерская. Там они и заказали дюжину маленьких пузатых кувшинчиков. Арья не собиралась сообщать кто они и для кого заказ, а вот Подрик не постеснялся, после чего они получили уверения, что заказ их будет выполнен в самом наилучшем виде и в кратчайшие сроки. Мастер не обманул и спустя означенное время Арья гладила округлые гладкие бока, любовалась приятным теплым отблеском на отполированной темно-коричневой поверхности и пришла совсем уж в восторг, когда мастер продемонстрировал ей еще и чашечки — маленькие и округлые, такие же простые и приятные. Чуть смущенно улыбаясь, мастер сказал, что посчитал правильным изготовить что-то подходящее, потому что нелепо же из таких вот простых кувшинчиков наливать чай в изящные чашки из тонкого фарфора. С мастером Арья была совершенно согласна и они с Подом, щедро расплатившись, забрали и кувшинчики и чашечки, уложенные в плетеные корзиночки, заботливо выстланные чистыми кусками мягкой ткани. А уже вечером Арья заваривала Брану в них мятный чай и смотрела, улыбаясь на счастливого брата, который благодарил ее раз уже наверное десятый и в глазах его сверкали слезинки.
— Заверни при случае к мастеру и скажи, что он очень порадовал своего короля, — попросил Бран и в руке его тускло блеснула монета — большая, медная, с вычеканенным вороньим профилем.
— Что это? — заинтересовалась она.
— О, это особая монетка, — улыбнулся Бран, — показавший ее страже у ворот замка, будет немедленно сопровожден ко мне лично.
— Пропуск?
— Можно и так сказать, — согласился Бран. — Я же не принимаю людей каждый день, а промедление иногда бывает смертельно.
— Сам придумал?
— Сам, — Бран взглянул на нее лукаво. — А ты подумала уже, что это Тирион?
— Была мысль, — не стала отрицать Арья. — Я рада, что ошиблась. Из тебя вышел хороший король, брат.
— Не смущай меня, — замахал он руками в ответ, — давай уже чай пить, пока не остыл, — и взялся за чашечку, поднес к губам, вдохнул аромат и сделал первый осторожный глоток. Прикрыл глаза и лицо его осветилось безмятежной счастливой улыбкой.

***
Беспокойная жаркая ночь измучивала, не давая заснуть и Арья вся извертелась на влажных от пота простынях; лишь только далеко за полночь удалось ей забыться чутким нервным сном. Во сне она убегала через душную липкую темноту леса, а переливчатый зловещий вой летел за ней по пятам, теряясь в кронах деревьев, что угрожающе раскачивались, потрясая ветвями. Почему же она бежала от волчьего воя? Она ведь из дома Старков, с каких пор волки стали для нее угрозой? Почему вдруг она так панически боится волка? Почему она боится… Нимерию?! Это совершенно точно была Нимерия, чьи желтые глаза смотрели и не узнавали.
А ноги несли ее вперед и вперед, пока не навалилась жаркая тьма, клацающая клыкастой пастью, а руки отчего-то оказались перепачканы горячей липкой кровью и мокрой грязью, земля под ногами стала рыхлой и вдруг начала обваливаться, сползать куда-то в открывшийся внезапно провал и не удержавшись, она полетела в темную сырую глубину, отчаянно пытаясь уцепиться за обнажившиеся корни деревьев, но они лишь царапали ей руки. Она все падала и падала, поглощаемая стылой могильной мутью, пока не сцапали ее чьи-то черные руки, будто густо припорошенные угольной пылью до самых локтей, руки эти встряхнули ее, словно соломенную куклу, и Арья повисла в невесомости, будто муха, угодившая в бочонок с медом. Гадкое чувство беспомощности ужасно злило ее, даже во сне. Тем временем изловившие ее руки сложились так, будто незримый обладатель их крепко задумался и Арья смогла рассмотреть, что руки были с тонкими хрупкими запястьями и изящными пальцами, явно женские, а по бархатистой коже, припудренной углем, ветвились тонкие золотые линии. Пока Арья рассматривала, руки пришли в движение и левая насмешливо похлопала ее по щеке, правая же пощелкала пальцами и выудила откуда-то из пустоты алую ленту, коя мигом была пристроена ей на глаза и вокруг головы обвязана крепко, а над ухом ей шепнули с тихим хриплым придыханием:
— Тебе оно ведь без разницы, все равно ни черта не видишь, хоть и смотришь во все глаза.
Смех, тихий и вкрадчивый, прозвучал ужасающе довольно и была в нем недобрая нота предвкушения, словно смеющийся ждет теперь чего-то редкого и самого для себя вкусного. Глаза под лентой нестерпимо ожгло, после полоснуло будто лезвием и Арья почувствовала резкую боль и как по щекам текут тонкие и горячие кровавые ручейки…
Что-то загрохотало вдали и грохот этот все нарастал, обращаясь в назойливый стук, после и голос чей-то прорезался и Арья раскрыла глаза, вскакивая и усаживаясь на постели. Она видела и могла двигаться. Проклятой ленты на глазах не было, так же как не было подземной бездны и жутких завораживающих рук, а была все та же комната, в которой она заснула. Вокруг стояла глухая ночь, из открытого окна тянуло долгожданной прохладой и слышался шум дождя. Колотились в двери, которые она имела обыкновение запирать на внутренний засов. Оттуда же доносился голос служанки отчаянно взывающий к леди Арье, умоляя ее проснуться, кричащий что-то про его милость… Бран! Что-то с Браном дурное случилось, поэтому и прибежали за ней среди ночи! В коридор вылетела как была — в ночной сорочке и босая; не чуя под собой ног, неслась в сторону королевских покоев, проклиная себя, что не поселилась поближе, предпочтя отдаленную часть дворца, наиболее тихую и безлюдную. Служанка, сильно отставая, бежала позади, выкрикивая что-то в спину ей — Арья не слушала и растрепанной легкой тенью летела по коридорам и лестницам, все быстрее и быстрее.
Двери в покои короля были закрыты и перед ними стоял королевский гвардеец, преграждая путь всякому желающему пройти внутрь. Глухой шлем закрывал его лицо и Арья не смогла опознать кто перед ней и уже было открыла рот и начала что-то говорить, но ее и без того немедленно пропустили, делая короткий шаг в сторону и приоткрывая дверь. Свет упал под другим углом и она поймала знакомый взгляд в прорезях для глаз — Подрик.
— Что я там увижу, Под? — она все же позволила себе эту небольшую слабость.
Но он коротко головой покачал и ничего не ответил, только в молчаливой поддержке аккуратно сжал ее локоть на секунду, пока она проскальзывала в приоткрытую им дверь.
В комнате было светло, как днем. Полыхали ярко факелы на стенах и масляные светильники цветного стекла, пыхал жаром камин, плясали языки пламени над жаровней в углу и многочисленные свечи горели. На большой кровати металось худое тело ее брата, облепленное мокрой насквозь сорочкой. Странным было это зрелище и жутковатым — нижняя половина тела была недвижима, а верхняя все время пребывала в движении, неестественно выгибаясь и стремясь выкрутиться из крепкой хватки Бриенны, что с усилием прижимала руки Брана к постели и отчего-то там, где она держала его за запястья, цвели алые пятна на белых простынях. Рядом Сэм стоял на коленях на постели и склонившись к Брану что-то пытался там с ним сделать, пыхтя от натуги, когда Арья на деревенеющих ногах подошла поближе, то поняла — Сэм пытался разжать ему зубы чем-то тонким и металлическим. А дальше все заслонило лицо Брана — белое и покрытое испариной, сквозь плотно стиснутые зубы бежала слюна и какая-то белая пена сбивалась в уголках рта, глаза же были раскрыты широко и полностью затянуты страшной белой пленкой.
— Сэм! — вскричала Арья. — Прекрати немедленно! Ты поранишь его!
Королевский мейстер в ответ бросил на нее дикий совершенно взгляд, узнал и сразу унялся, послушно откатился от Брана и спешно кинулся ей навстречу.
Бриенна же бросила виноватый взгляд из-под растрепанных волос:
— Если я не буду держать — он снова повредит себя, — и она кивком указала на кровавые пятна под руками Брана и на маленький ножичек, отброшенный в сторону — тоже со следами крови.
Он сам себя порезал, поняла Арья и зажала рот рукой, заглушая испуганный всхлип. Тем временем над ней навис коршуном Сэмвелл и быстрыми короткими фразами поведал о происходящем — эти приступы случаются иногда во время видений, чаще всего король справляется сам, но порой не может и тогда приходится силой вливать в него любое средство, способное в кратчайшие сроки погрузить в сон, только не всегда удается провернуть такой трюк. И вот Сэм послал за Арьей и очень просит ее хотя бы попробовать.
— Попробовать что? — она совсем растерялась.
— Сделай так, чтобы он тебя узнал и услышал. Давай, говори с ним, — Сэм подтолкнул ее к постели.
— О чем? Сэм, что мне говорить? — она мялась и жалась, не понимая толком чего он от нее хочет и боясь навредить еще больше.
— Да обо всем! — Сэм закатил глаза, досадуя на ее недогадливость. — О нем, о вас, о доме, вспоминай прошлое, мечтай о будущем… в общем, докричись до него.
И она докричалась. Смогла, сама не поняв как. Она и не помнила о чем говорила, когда сжимала его пылающее лицо в ладонях, кричала, а может шептала, глядя неотрывно в эти жуткие белые глаза. У нее получилось. Тело Брана в их с Бриенной хватке обмякло, он перестал вырываться, голова запрокинулась, глаза закрылись, но за миг до этого она успела увидеть, что страшная молочная пелена ушла. На плечах она почувствовала пухлые руки Сэма, который мягко и настойчиво ее от брата оторвал, приговаривая, что она смогла и дальше уже он сам.
Арья сползла с постели на пол и прямо так уселась, отирая пот со лба рукавом. Сидела и смотрела как привычно Сэм вливает в Брана какой-то отвар из широкой пиалы, придерживая аккуратно голову и как Бриенна отдает через приоткрытую дверь какие-то тихие распоряжения.
Через несколько минут комната наполнилась слугами — Брана осторожно подняли с постели, срезали с него пропитанную потом и заляпанную кровью сорочку, обтерли обнаженное тело, надели свежую сорочку и уложили не на постель, а на широкое ложе в самом углу возле распахнутого окна, предварительно устелив его чем-то мягким и подложив подушки, накрыли легким покрывалом. Распахнули все остальные окна, вымыли пол, собрали все с постели и унесли, зажгли благовония в курильницах по углам, принесли большой запотевший кувшин с ледяной водой, в котором плавали куски крупно нарезанного лимона, погасили большую часть освещения, оставив только пару свечей и один зеленоватый светильник.
— Миледи, идите отдыхать, я побуду с ним до утра, так что не беспокойтесь, — обратился Сэм к Бриенне.
Та устало выдохнула, откидывая со лба взмокшие короткие завитки волос и кивнула, соглашаясь.
— Вот, — Сэм протянул ей маленький флакончик, — если вдруг не сможете заснуть. Три капли на кубок воды.
Бриенна молча приняла флакончик, благодарно улыбнувшись и тихо вышла, прикрывая дверь, о чем-то там говорила еще с Подом, но здесь было неслышно.
— Вы тоже можете идти, леди Старк, он теперь проспит до завтрашнего вечера, — начал было Сэм.
— Нет, — оборвала Арья попытку ее отправить, — я останусь с братом.
— Как желаете, — не стал возражать Сэм. — Могу предложить успокаивающий настой…
И вдруг смутившись резко, отвел глаза в сторону, отошел к комоду в углу и сразу же вернулся, протягивая ей что-то темное, при ближайшем рассмотрении оказавшееся просторным халатом, судя по всему принадлежавшим Брану.
— Не думаю, что ваш брат будет против, — промолвил он, старательно глядя себе под ноги и Арья поняла, что ночная сорочка ее и так почти прозрачная, сейчас и вовсе ничего не скрывает из-за влажности и поспешно приняла халат из рук Сэма, накинула и завязала пояс потуже.
— Настой не нужен, а вот от вина я бы не отказалась, но здесь кажется нет…
— Нет, — подтвердил Сэм, — брат ваш вина не пьет и в покоях своих его не держит, но я сейчас попрошу принести, — он метнулся к дверям.
Вино принесли быстро и Арья, усевшись в кресло с высокой спинкой сделала глоток и наконец позволила себе вздохнуть и расслабленно откинуть голову, наблюдала как Сэм ловко и бережно накладывает на поврежденные запястья Брана густую мазь и туго бинтует, как обтирает влажным куском ткани его лицо, убирая волосы со лба и после наносит уже другую мазь на искусанные растрескавшиеся губы, после усаживается в кресло рядом.
Чуть подумав, Арья налила вина в чашу и молча протянула Сэму, тот принял с благодарностью, отпил немного и наконец посмотрев на нее прямо, предложил:
— Поговорим?
— Поговорим, — согласилась Арья. — Ты искренен в своей заботе о короле.
— Для меня он больше чем король. Он мой друг.
— Непросто это — быть другом короля?
— Непросто. Но это не имеет значения и мы все не можем жаловаться, потому что ему приходится тяжелее, чем любому из нас. Власть для него не привилегия, а тяжкая ноша и все что мы можем — это помогать ему в меру своих сил.
— Ты хороший, — улыбнулась ему Арья.
— Мне говорили, — улыбнулся Сэм в ответ.
— Брану повезло с тобой.
— А нам всем повезло с ним. Хорошо, что вы вернулись, — сменил он направление их разговора, — он скучал. Нет, не говорил конечно прямо, но много вспоминал про ваше детство. Он точно стал счастливее, когда снова увидел вас, миледи. И хорошо, что сейчас вы здесь, без вас было бы много хуже.
— Эти его… приступы, они часто бывают?
— Раньше нечасто случалось и не так плохо, но с тех пор как она вернулась, — Сэм покрутил в руках чашу, — он пытается понять и оттого смотрит куда не следует. Результат вы видели. Переубеждать его бессмысленно, он не послушает, он считает, что должен.
— Бремя власти?
— Бремя его дара.
— Как вы справлялись раньше, когда меня не было в столице?
— Леди Хайтауэр, — Сэм печально улыбнулся, — у нее получалось его успокаивать. Но сейчас она в отъезде, как вы знаете.
— Я не видела ее, какая она?
— Мудрая. Спокойная. Со своими тайнами. Конечно, действует на благо своего дома, но брату вашему искренне предана. Она никогда ему не навредит.
— Послушать Сансу, так та леди само зло во плоти.
— О, королева Севера не любит нашу госпожу над шептунами, та ее тоже не сильно жалует, а как по мне, то они друг друга стоят.
— Не сомневаюсь, — расхохоталась Арья и отсмеявшись, резко посерьезнела. — А что думаешь ты о драконьей королеве? Ее ты видел после возвращения?
— Не довелось — король счел неуместным мое присутствие на той встрече. Что до нее прежней, я думаю, что мы все в ней ошибались. Мы смотрели на ее армии, на ее драконов, слушали про ее деяния в Эссосе, ну и на красоту ее смотрели, что уж тут. И позабыли о главном, а ведь всех нас этому учили в свое время — история ее семьи. Вы помните историю завоевания, леди Старк?
— Помню. Я когда-то восхищалась королевой Висеньей.
— Во-о-от! — наставительно произнес Сэм. — Восхищались! А почему? А потому что не видели главного за пластом времени, но вот она перед вами сейчас. Пусть не Висенья, не так уж это важно, но точно такая же всадница дракона с валирийской кровью. А ее сестра? Рейнис? О ней до сих пор легенды слагают, какая она была красивая и утонченная, как любила поэзию и музыку. Но ведь эти прекрасные женщины делали ровно то, что и Дейнерис — садились на дракона и выжигали все с ними несогласное. Разве они давали кому-то настоящий выбор? Умереть или преклониться — это не выбор ведь, а сущее издевательство. Они же и шанса никому не оставляли, не слушали даже! Сейчас вы мне можете привести в пример королеву Алисанну, скажете какая она была добрая и великодушная, как она ни разу не подняла свою Среброкрылую в небо ради битвы, но… в то время было кому повоевать и без нее — это во-первых, а во-вторых, как думаете поступила бы добрая королева, если бы их семейку попросили убраться прочь на свой Драконий Камень? Вот если бы люди Вестероса не пожелали подчиняться их власти? Нет, все они одной крови. Люди разные, безусловно, но кровь одна. И кровь эта всегда сыграет, если создать нужные условия. Потому что драконы — это может быть и прекрасно, когда они живут сами по себе, но вот драконы под седлом — уже иное. Это не просто власть и сила. Это страх. Это взгляд с непостижимой высоты и что ты ни делай, как ни прыгай там внизу, что ни кричи им — ты для них букашка, точка, так всегда было и так всегда будет.
Арья слушала его затаив дыхание и была согласна с каждым словом, спросила только, когда он сделал паузу, чтобы отпить вина:
— А Джон? Он тоже ведь дракона оседлал и летал и в битве участвовал.
— Джон случай особой, — немного подумав, заметил Сэм, — с ним вышло одновременно плохо и хорошо. Он дракона конечно оседлал и летал на нем и сражался, но лишь раз и против мертвых и это хорошо. Так же хорошо, что почти сразу после дракона он потерял и не успел подняться на нем в небо, чтобы сразиться против живых, против обычных людей, воинов на поле брани, таких, каким он сам был до этого и весь ужас, творившийся при штурме столицы, видел не с высоты полета, не принимал участия в той бойне именно как всадник дракона.
— А что тогда плохо?
— Он все же успел познать и мощь и силу и, думаю, без труда может примерить на себя роль завоевателя. Это не дает ему покоя, я уверен, он тоскует своему дракону. Он бы хотел вернуть все назад.
— Хорошо, что этого не случится никогда.
— Да, хорошо. Именно поэтому он сейчас там, с ней. Его же разрывает на части, он очень уязвим сейчас, он многое пережил, а после его лишили с таким трудом обретенного покоя. И чувство вины, все же он ее убил, как ни крути и пусть он поступил правильно тогда, но перед ней-то он виноват!
— Не виноват он ни в чем! — тут же пылко возразила Арья.
— Конечно нет, — успокоил ее Сэм, — перед нами ни в чем, но ей-то он в верности клялся, называл своей королевой, любил ее. Такое не проходит бесследно, а Джон человек чести. Он же словно в ловушке и если и делает ужасные вещи, то не потому что желает этого. Ему очень трудно, я уверен, и плохо, он запутался и немудрено. Арья! Ну поставь ты себя на его место хоть ненадолго! — в запале Сэм даже забыл про вежливое обращение, но Арью это не волновало.
— То есть ты веришь? Веришь, что он может вернуться? Стать прежним?
— Верю, — уверенно ответил Сэм.
— А вот Бран не верит, — горько посетовала она.
— Да не может он себе позволить эту веру, ну! — воскликнул Сэм в запале громко и тут же сбавил тон, бросив короткий взгляд на спящего Брана. — Он король! Он в ответе за всех нас и потому отказывает себе в таких вещах, его ошибка может стоить дорого, поэтому он так строг — к себе прежде всего.
— Думаешь, если Джон вернется…?
— Он будет рад. Примет его. И простит. Со временем. Ну ты меня все же поражаешь, миледи! Бран ведь твой брат! Ты с рождения его знаешь! Он хороший человек, достойный, смелый, честный и любит свою семью.
— Было бы славно, если б ты оказался прав, — грустно и тихо шепнула Арья, больше себе, чем своему собеседнику, но Сэм ее услышал все же и улыбнулся ободряюще.
— Да брось! Мы пережили битву с мертвыми, переживем и это. Всего лишь еще одни тяжелые времена, бывало и хуже. Главное, не терять надежды.
— Ох, Сэм, какой же ты хороший, — покачала Арья головой и больше ничего не сказала.
Верить Сэму очень хотелось, он говорил прекрасные и правильные вещи, но верить было страшно. Один раз они уже поверили, что все плохое прошло и что из этого вышло? Но Сэм прав, нельзя терять надежду, пусть с оглядкой и оговоркой, пусть сто раз все проверяя и подвергая сомнению, но надеяться на лучшее просто необходимо им всем.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2025-07-07 14:51:36)