Солнцы! Если за две предыдущих главы я просила не бить тапком, то тут прошу хотя бы не убивать)) Кто хотел в голову к Дени? Welcome to hell   Пока только лимб))
Текст этой главы я даже выкладывать сюда не буду — только ссылью на фикбук. Потому что рейтинг. Много. Подробно. Для поклонников строго ДД — невкусно наверное...
Ну и смотрим там в шапке предупреждалки, ибо что для одного кинк, для другого — сквик
https://ficbook.net/readfic/9240486/242 … rt_content

напеваю под нос голосом БГ "не дышите когда я вхожу, я - наркотический яд"

Я когда лапу загребущую в книжный канон запускала много кого там вытащила)) Все появятся в свое время, и с той стороны тоже может набежать))

Да там привести не так сложно, она ж не просто так все эти мысли думает про него. По сути уже привела отчасти в прошлой главе - поболтала, в костре потанцевала, пнула по чувству вины и уже вон семейный девиз выговаривать научился, глядишь дальше и совсем разыграется мальчик)) так-то Дени права - силища там дикая))

И вот тут я всхохотамши в ночи в голос)) Это черт побери лучшее определение произошедшего)))

В нынешней главе ничего страшного нету, унылая сансострадашка, местами разбавленная забавным))

Глава 7. Опасная незавершённость

Но любовь — болезнь почти неизлечимая:
чем больше предпринимаешь усилий, чтобы погасить ее,
тем ярче разгорается ее пламя.
Маркиз де Сад «Жюстина, или Несчастья добродетели»

— Арборское? — Арья удивленно приподняла брови. — Ты же кажется дорнийское предпочитала?
— Предпочитала. К дорнийским лимонам тоже была неравнодушна, а теперь вот так. Лимоны привозят из Эссоса, — Санса сразу помрачнела, разговор явно сворачивал не туда.
— С чего такие перемены? — продолжала допытываться Арья.
— С того, что Дорн с нами никаких дел иметь не желает уже давно. И даже ящик завалящих лимонов там северянам не продадут. Даже за золото по весу этих лимонов. Я, интереса ради, предложила — отказались, — неохотно поведала Санса, зябко ежась и кутаясь в плотную накидку.
Она моментально вспыхнула ярким румянцем гнева и обиды, припоминая письмо, которое принц Мартелл не поленился самолично написать, письмо это было преисполнено такого медоточивого яда, что впору было антидот искать срочно — в самых изящных и милых выражениях до нее донесли, что Дорн с Севером никаких дел не будет иметь до скончания веков и на причины намекнули так тонко, что и не придерешься. Однако тонкость эта ранила куда сильнее чем иное открыто брошенное в лицо оскорбление. А если стряхнуть всю витиеватую словесную шелуху, то оставалась одна простая мысль, которую несло это письмо — Север и северяне так себя запятнали, что никто им теперь руки не подаст и презренным металлом из их рук себя тоже не испачкает. К письму прилагался ящик великолепнейших, отборных лимонов, заботливо обернутый в скользкий черный атлас и перетянутый атласной же черной лентой. Санса не удивилась бы, обнаружив под лимонами ядовитую змею или парочку скорпионов, может даже и не бесилась бы так, но никаких ядовитых гадов не было — только лимоны. И сами лимоны совершенно точно не были отравлены, как можно было бы ожидать, на это тоже был туманный намек в письме. Все это вместе было таким издевательски оскорбительным, что она в ярости изодрала атлас этот на ленты и сунула их в огонь, туда же без малейшего сожаления побросала и лимоны — один за другим, а после и сам ящик в камин упихала. Потому что ей бы эти лимоны в горло не полезли. Обидно было до слез, особенно сильно ее тут цепляло, что во всем этом послании не содержалось никакого скрытого подтекста, как и во всей ситуации — об нее просто не желали марать рук, во всех смыслах. Она смотрела неотрывно, как лимоны плавились, иссушались и горели, распространяя весьма странную смесь запахов и воображение рисовало ей хохочущего Квентина, она ясно представляла как он там у себя на другом конце Вестероса утирает слезу и в изнеможении всхлипывает, не в силах уже столько смеяться. Наверняка еще и всем кто к нему приближен рассказал, если вообще не всем двором там послание это пакостное упаковывали, покатываясь со смеху.
— А что Бран на это сказал? — полюбопытствовала Арья.
— Ты и правда думаешь, что ему есть дело до таких мелочей? Он и не знает даже, — Санса искренне подивилась на такую незамутненную наивность. — Что ты так смотришь?! Или ты правда думаешь, что я бы побежала к нему с жалобой на нехороших дорнийцев, которые мне лимоны продавать отказываются? Да после такого надо мной в Дорне разве что мертвецы бы не смеялись! Они там все и дружно ржали бы как кони надо мной! А чуть позже и весь Вестерос бы к ним присоединился. Зато лимоны были бы мои! Тут уж без сомнений!
Санса совсем распалилась и разозлилась, переживая всю эту неприятную ситуацию заново и выбесилась окончательно, когда сюда по цепочке вспомнился еще и лорд Мандерли, который ей дыру в голове прогрыз, пока допытывался и дознавался о причинах такой внезапной и категоричной нелюбви со стороны Дорна.
— Ну, все-все, — Арья сорвалась с места, порывисто обнимая ее, — успокойся. Пусть там подавятся своими лимонами!
Санса, улыбнулась, глядя в большие смеющиеся глаза сестры, обняла ее крепко и прижала, чтобы уже не отпускать. Когда она узнала о ее возвращении, то чуть с ума не сошла от радости, а когда наконец увидела — разрыдалась, схватила в охапку, зацеловала, затормошила и затискала и никак не могла поверить и насмотреться на нее. И слезы все никак не могла унять и все плакала и плакала, а в ушах звенел негромкий смех Арьи, которая гладила ее ласково по плечам, уговаривая уже успокоиться и прекратить лить слезы, иначе ведь затопит весь Винтерфелл.
Арья осталась прежней и изменилась одновременно — похудела, загорела, обзавелась тонким косым шрамом через всю щеку, который пренебрежительно обозвала царапиной и о происхождении которого обещала рассказать позже, потому что «уж больно история веселая вышла, но длинная». Шрам этот, хвала всем богам, ее совершенно не портил, в отличии от волос, которые были конечно в ужасном состоянии и судя по всему так неровно их Арья сама лично кинжалом обкромсала и в зеркало при том заглянуть не потрудилась даже. Впрочем все эти мелочи мозг Сансы зафиксировал по инерции, ее уже давно не волновало как выглядит младшая сестра — главное, что жива и снова с ней и она никак не могла нарадоваться и насмотреться на нее. Больше всего Сансу радовало, что с лица сестры исчезла печать чего-то неживого, как у маски театральной, когда смотришь — видишь вроде как эмоцию, но она застывшая, нет огонька жизни, нет души. Лицо вернувшейся Арьи вновь стало живым, обрело прежние подвижность и пластичность. Она определенно стала более открытой, стала проще, мягче, легче, словно морские ветры сдули с нее груз пережитых потерь, смахнули мрак и тайну Черно-белого дома, что осели на ней несмываемой пылью, отогнали тень Многоликого бога, что накрывает плотной завесой всех, кто был так или иначе причастен к его страшному культу.
Арья взахлеб рассказывала о том, как они плавали, о бесконечных группах островов, что им попадались — многие из них были вполне пригодны для жизни, но там никто не жил, исключая всяких птиц и животных.
— Я поняла, что была слишком наивна и легкомысленна, когда отправлялась на одном лишь корабле. Ресурсы истощались и пополнять их было все труднее и труднее, наконец я решила плыть обратно, потому что продолжение пути означало верную гибель.
Санса слушала ее и сама грезила о том, что они с Арьей соберутся и уплывут в новое путешествие уже вместе и она своими глазами увидит и птиц и острова и диковинные цветы и огромное звездное небо над морем и гигантские волны, угрожающие разбить корабль в мелкие щепки и бесконечную серебристую дорожку на морской глади, сотканную из лунного света. И научится плавать. И из лука выучится стрелять обязательно. И в какой-то момент тоже отмахнет неровно ножом свои роскошные кудри и выбросит прямо в море, потому что на кой они ей там сдались? И может быть они куда-то в итоге доплывут и начнут там все заново… а тут все пускай горит синим пламенем, пусть полыхает уже этот проклятый кусок земли, именуемый Вестеросом, она все равно видела тут только тревоги, потери, страдания…
Конечно она никуда бы не уплыла, конечно ничего бы не бросила, но помечтать об этом было так приятно! Мечты разбились когда она неосторожно подняла чашку и с ее запястья соскользнул рукав. Арья сразу вышла из расслабленного ленивого состояния и глаза у нее засверкали как у лесной кошки, а на губах таяла тень недавней улыбки.
— Санса, что это?! Кто это сделал?! Кто посмел?!
Санса мысленно себя выругала. Надо было надеть платье с рукавами длинными и узкими или браслеты массивные на запястья хотя бы! Да, оставались лишь слабые следы и их почти не видно, но ведь это Арья! Усмотрела зорким глазом и уже цапнула ее за руку крепко и выпускать не собиралась и ответы получить была намерена, а после немедля покарать того, кто осмелился на такое.
Ее всю прошибло нервной дрожью, из груди вырвался истерический смешок, а в глазах нестерпимо защипало. Немедленно вспыхнуло ярким и живым воспоминанием все между ней и Джоном тогда произошедшее, а ярче всего — ее наивная надежда, что и правда удержит. Не знала уже, что сделать и за что ухватиться, чтобы услышать заветное «я остаюсь». Или не услышать, пусть бы ничего не говорил, а просто остался. Только вот она смотрела ему в глаза и понимала — не останется ни за что, потому-то она и решилась к нему тогда прийти. Шла и была уверена, что он все-таки оттолкнет и при том поймет как же ей плохо, как он ей нужен и остается.
Он отреагировал иначе и к реакции такой она была не готова и уж совсем точно не была она готова к такому вот Джону. Она была уверена, что знает его целиком и полностью, потому так беспечно и повела себя, а по итогу оказалась один на один с почти что незнакомцем. Он сломал ее в один миг, не прилагая к тому никаких усилий, превратил ее в игрушку и заставил чувствовать то, чего она никогда в своей жизни не чувствовала и не думала даже, что может. А после он так же легко и непринужденно выбросил ее разум в болезненные и слишком реалистичные воспоминания прошлого, от которых она мысленно себя саму уверяла бесконечно, что это Джон, что никакого вреда он ей не причинит, что поиграет и все, что ничего страшного он не сделает… Он сделал. Когда они уже прощались. Она тогда сказала ему:
— Ты всегда можешь вернуться в Винтерфелл, не забывай об этом. Что бы ни случилось, что бы ты ни сделал — я тебя все равно жду.
Он ее уже не слышал, мысли его были далеко, летели уже быстрее ветра к Драконьему Камню… вернулся к реальности, посмотрел на нее наконец осмысленно, улыбнулся.
Она почему-то ждала поцелуя в лоб — как обычно, как у них само собой сложилось и стало их ритуалом. Вместо этого притянул ее к себе резко, крепко ухватил за подбородок, запрокидывая голову и поцеловал в губы — словно сорвал с растерзанной и уничтоженной клумбы последний чудом уцелевший цветок, сорвал его грубо и жестко, сминая безжалостно хрупкие трепещущие лепестки. В темную глубину глаз вернулось прежнее тепло и низкий, с легкой хрипотцой, до невозможности приятный его голос, от которого всю ее неизменно перетряхивало, весело и как-то беззаботно проговорил, добивая ее окончательно:
— Не забудь в себя чашку лунного чая влить.
Ей прощание это снилось в кошмарных снах ровно каждую ночь после. Шальное веселье в его голосе звучало траурной похоронной песнью и поцелуй этот преследовал и мучил так, как не мучило ни одно ужасное воспоминание о ее замужестве.
И словно мало было ей этой пытки — в одну из ночей приснился Джон, опускающийся на одно колено перед Дейнерис и затягивающий распустившуюся шнуровку на ее сапоге, попутно целующий ее обнаженное колено коротким и невыносимо чувственным поцелуем. Вокруг них билось и шумело море, кричали чайки, ветер трепал ее серебряные косы, легкое платье на ней шевелилось как живое, совершенно не скрывая стройного изящного тела, а сама она без тени улыбки смотрела на мужчину у своих ног, нежно смотрела, тепло, как мать на неразумное и все равно любимое дитя… с негромким утробным драконьим рыком голова ее резко повернулась и прямо перед Сансой вспыхнули аметистовые глаза, в которых не было ни ожидаемого превосходства, ни злорадства, ничего кроме спокойной уверенности и мягкий ее нежный голосок прямо в голове у Сансы внезапно громко и отчетливо произнес:
— Забудь и не вспоминай! Кровью ты не вышла, дева!
Сильный, хлесткий удар по лицу выбросил ее напрочь из этой их идиллии и заодно выбил из объятий сна. Санса проснулась, все еще ощущая жгучее послевкусие от удара.
И сразу догнал обидной затрещиной тихий и очень злой голос Брана:
— Доигралась? Любуйся теперь. Дура!
Она тогда взвыла в голос, повалилась на постель и закусила подушку, заглушая рвущиеся из нее вой и крик. Все мысли свелись к выбору между порезать вены, отравиться или повеситься. Последнее привлекало возможностью осуществить задуманное в богороще и прямо на чардреве, но по понятным причинам было неосуществимо, тут уж не приходилось сомневаться, что в самый ответственный момент всенепременно надломится ветка. И будет надламываться при каждой попытке, а в случае избрания другого способа тоже обязательно что-то пойдет не так и в итоге завершится неудачей. Ни ее жизнь, ни ее смерть, ей самой не принадлежали… Успокоилась она немного лишь после того, как длительно и бурно выплакалась в подушку, поднялась наконец, умыла зареванное лицо и села возле окна ждать рассвет. Увиденное все никак не шло из головы. Вот для этого получается он к ней бежал так отчаянно? Чтобы вот так ей под ноги стелиться? И, непрошеным ответом на эти вопросы, ожгла неприятная догадка — да, вот для этого и бежал и ему там с ней, вот в этом всем раболепном преклонении, до дрожи хорошо и сладко.
Требовательный голос Арьи вернул ее к реальности, сестра все еще ждала ответа и все еще держала ее за руку.
— Санса, я еще раз повторяю — кто это сделал?! — решительно и грозно прозвенел голос Арьи, окончательно уже отрезвляя ее.
Санса вздохнула глубоко и ответила — правду. Так же как ранее про Дорн. Можно конечно было придумать и солгать, но должен же в этом мире хоть один человек остаться, которому она может сказать всю правду и обо всем?! Она так чудовищно устала от постоянной лжи, так истрепалась и истончилась ее душа от нескончаемого потока мерзкого притворства, что казалось еще немного и все — незримая ткань ее души надорвется, треснет и упадет в небытие жалкими тонкими обрывками. Она постоянно лгала, постоянно изображала то, чего не чувствовала, эта привычка глубоко въелась в нее, проползла в вены и смешалась с кровью, вплелась в волосы, упала каплями яда в глаза, прилипла плотно к языку безвкусной пленкой, с которой слова лжи скатывались без усилий, а слова правды цеплялись за невидимые преграды. Порой Сансе казалось, что она сойдет с ума, не выдержит и просто утратит способность воспринимать мир и себя в нем. Именно поэтому с Арьей ей хотелось быть честной и сохранить тем самым хоть немного себя настоящей.
— Джон.
— Что? — Арья кажется вообще не поняла, к чему тут сейчас Джон был упомянут.
— Ты спросила кто это сделал, я ответила — Джон. Тот, который наш брат, на случай если ты не поняла о ком речь. Так что свои планы немедля бежать и убивать, защищая меня, можешь отменять, — терпеливо и мягко пояснила Санса.
— Ты сейчас меня пытаешься уверить, что наш Джон, который никогда ни одну женщину и пальцем не тронул… ну ладно, одну тронул, но она не в счет и это ничего не меняет. И вот ты сейчас мне заявляешь, что он… Я не верю тебе! — лицо Арьи все полыхало румянцем, голос возвысился и в нем прорезались под конец металлические нотки.
— А зачем бы мне тебе лгать? — горькая усмешка исказила ее губы.
— Хорошо, приму временно этот бред на веру, — Арья заговорила с ней голосом тихим и нарочито спокойным, так обычно стараются говорить с теми, кто не в своем уже уме. — Ну и что же послужило причиной? Или ты мне сейчас скажешь, что он спятил и бросается на всех без разбору?
— Понимаешь ли, дорогая моя сестра, иногда такое бывает случайно, вне нашего контроля и желания. Ну просто по неосторожности, — Санса говорила медленно, с большими паузами, тщательно подбирая слова.
— Да что между вами произошло?! — взорвалась криком Арья. — Скажи уже человеческим языком!
— Ну что порой происходит между мужчиной и женщиной?! — в свою очередь не удержалась уже Санса и тоже перешла на крик.
— Нет, — Арья пораженно распахнула глаза, — нет, нет, нет, нет! Нет! Это невозможно! Вы не могли! Да как же так… с ума вы тут все что ли посходили? Скажи мне немедленно, что это просто такие шутки у тебя дурацкие! — потребовала она.
— Не скажу.
Арья с размаху уселась в кресло, подхватила со стола кувшин вина и не утруждая себя наливанием в бокал, прямо так из горлышка жадно начала пить большими глотками. Санса спокойно смотрела и ждала. Вот так вот хоть немного выговорившись, она ощутила в себе неожиданную легкость. Арья напротив нее наконец отлипла от стеклянного горлышка, громко припечатала кувшин, на дне которого даже еще что-то плескалось, об стол и, переводя дыхание, вымолвила срывающимся голосом:
— Вы тут и правда без меня все умом тронулись, да? Как вам такое вообще в голову пришло? Бред… какой же бред однако! — спрятала лицо в ладонях и оттуда что-то неразборчиво простонала, а после прорычала гневно и отчаянно, встряхнулась наконец, выпрямилась и с явным усилием воли посмотрела Сансе в глаза. — Так, ладно. Ну и где сейчас Джон?
— На Драконьем Камне.
— А там он что забыл? Или все утряслось и его вернули со Стены? Это Бран, да? Он его туда отправил?
— Нет, — Санса улыбнулась, в очередной раз подивившись на такую веру в хорошее и светлое. — Он сам покинул Стену и слово Брана для него пустой звук отныне. Он там с ней. С Дейнерис. Да, она здесь. Жива, невредима, по-прежнему прекрасна. Дрогон тоже при ней. Я своими глазами ее видела — вот как тебя сейчас.
— Она же была мертва! — Арья вся кипела, утопая в пучине непонимания. — Джон сам ее убил! А теперь ты говоришь мне, что он там с ней…
— Никто не знает толком, что там случилось. Формально вообще бросили слух, что она была лишь сильно ранена, дракон ее куда-то там унес, где ее исцелили. Джон сказал, что ее вернули, так же как и его самого когда-то, красные жрецы. Правда когда скармливал мне эту байку, говорил так, словно скучную книгу зачитывает вслух и потому не убедил совсем. Ну он и не старался, отговорился самым очевидным, чтоб отстала. Так что я не верю никому. Там что-то страшное, темное и знать я этого не желаю. И не желаю вступать в грядущую игру — она не за трон уже и мне такое не по силам.
Арья все это выслушала молча и впала в долгое и глубокое раздумье, по завершении которого решительно хлопнула по ручкам кресла и столь же решительно поднялась.
— Так, я спать. Мне завтра в дорогу, — и направилась уже было к дверям, не намереваясь видимо говорить куда и зачем она собралась вот так внезапно.
— Стой! — Санса вскочила, метнулась к дверями, опережая сестру, загораживая собой проход и всем видом давая понять, что никуда она ее не выпустит. — Куда это ты собралась?!
— На Стену. Потом за Стену, если потребуется. Санса, не вынуждай применять к тебе силу. Дай пройти, — ровный голос Арьи не выражал ничего, кроме усталости.
— Для чего тебе туда? — у Сансы в душе ледяным ядом разливалось отчаяние. Ведь она всего третий день дома! Она же не для этого рассказала! Ей просто невмоготу уже было лгать и хотелось хоть каплю тепла и понимания! — Арья, его там нет, — Санса уже с трудом сдерживала слезы, — пожалуйста, не уезжай от меня, ты нужна мне, ты так сильно нужна мне!
Ласковая улыбка тронула губы Арьи, она шагнула вперед и мягко погладила Сансу по щеке.
— Прости, но я должна сама все узнать. Ты слишком много лгала. Я вернусь, обещаю.
— Нет, нет, нет! — Санса решительно вцепилась в дверные косяки. — Ты никуда не поедешь! Я не отпускаю! Я не разрешаю, в конце концов! Я пока еще тут королева!
— Уйди с дороги, — глаза Арьи подернулись льдом, а в голосе появилась тихая угроза.
— Не уйду! — Санса тряхнула головой, отбрасывая с глаз волосы. — Научись уже верить мне! Хватит нам недоверия, недоговорок и откровенного вранья в семье. Хватит тайн! Какие есть — такие и есть. Значит такими и примем друг друга — слабыми, глупыми, порочными, алчными и такими будем любить друг друга. И доверять друг другу тоже будем! Почему они через предательство и смерть смогли переступить?! А мы все никак детские обиды отпустить не можем!
— Не могу я тебе верить! — взорвалась Арья криком и бутыль вина грохнула об стену, рассыпалась звонкими осколками и художественные красные потеки окрасили светлую поверхность. — Ты слишком много врала. Я не могу!
— Да почему?! — Сансу всю разрывало буквально от отчаяния и бессилия. — Ну неужели моя детская глупость и наивность так и будет стоять между нами? Ну сколько можно?! Сколько я еще буду волочь на себе этот грех?! Я и так сотни раз раскаялась! Ну не могу я время назад повернуть! Не могу! Исправить не могу!
Санса поддалась захлестывающей ее истерике, дала волю и гневу и страху и всей той боли, что так долго загоняла под замок. Ее ладони ударили по поверхности стола, смели кубки и кувшины с вином, какие-то миски, вазы, свечи — все это полетело в беспорядке на пол, грохнуло, зазвенело, разбилось, покатилось, разлилось и рассыпалось. А Санса кричала, уже не помня себя, била по гладкой столешнице руками, пытаясь докричаться и достучаться до сестры.
Правую щеку обожгло болью, а через мгновение и левую. Ее истерика захлебнулась и моментально прекратилась, погашенная двумя пощечинами. Напротив были решительные глаза Арьи.
— Успокоилась? Или добавить? — тихо и спокойно.
Санса хватала широко открытым ртом воздух, словно задыхалась, глаза ее стремительно наполнялись слезами и вот она уже рухнула на колени и разрыдалась, будучи совершенно не в силах остановить слезы, скрутилась вся, свернулась, обнимая себя за плечи дрожащими руками и вся превратилась в один сплошной поток слез.
Где-то над ней негромко выругалась Арья. Присела рядом, осторожно обняла, мягко прижала ее к себе, гладя по волосам и нашептывая на ухо тихие извинения.
— Прости. Прости меня. Прошу, милая, любимая моя сестренка, ну не плачь, ну все, все, — пылко расцеловала ее в щеки, стирая с лица слезы. — Ну прости, ну не знала я как еще тебя успокоить. Ну это же я, ну не бойся, тише, тише, тише… — так она ее потихоньку убаюкала и уняла ее слезы. Санса всхлипывала еще, но уже успокоилась и соленая влага уже не бежала из глаз.
— Ты все-таки поедешь? — спросила неровным прерывающимся голосом.
— Поеду, — тихо отозвалась Арья, — я сама должна все узнать. Мне важно. Ну пойми ты меня пожалуйста и дай мне самой преодолеть остатки недоверия. Я же вернусь, ну.
— Правда вернешься? — голос Сансы понемногу выравнивался и обретал уверенность.
— Правда, — Арья улыбнулась.
— Надо тебе сопровождающих найти, подожди несколько…
— Мне не нужна охрана! — перебила ее Арья.
— Пожалуйста. Это не для тебя, это для меня. Чтобы я с ума тут не сошла от беспокойства за тебя. Прошу, Арья, — она неотрывно смотрела на сестру умоляющими глазами.
— Хорошо, — ласково погладила ее по голове Арья, — завтра к полудню пусть будут готовы отправляться в дорогу.

Арья исчезла надолго, пару раз Санса даже ловила себя на мысли, что никакой Арьи и не было, не возвращалась она, а все их разговоры ей просто приснились. И сам сон этот не вещий даже, а лишь порождение измученной одиночеством души.
Одиночество было снова с ней, снова приветливо махало ей из-за угла, подмигивало из складок тяжелых занавесей, со смехом пробегало по пустым гулким коридорам, первым приветствовало ее по утрам, а ночами усаживалось рядом с ней на постель и нашептывало в уши бесконечно, вливало в нее очередную порцию отравы о бессмысленности существования.
Она перебирала в уме события своей жизни, словно бусины, нанизанные на нить, проплывали они перед ней. Прозрачные, пропускающие свет, похожие на капли застывшего меда разных оттенков — детство, легкое и красивое, когда она и знать не знала, что такое страх, боль и отчаяние. В потоки медовых бусин вливались ослепительным сверканием разноцветные и многогранные — Королевская Гавань, красивый зеленоглазый мальчик и она — юная красавица, невеста наследного принца, шелестит шелками и ослепляет сиянием глаз, утопая в мечтах о прекрасном будущем, в котором она — самая красивая, самая любимая и самая счастливая королева. Острые осколки обсидиана, режущие кромки — когда все рухнуло, когда под маской красоты оказалось чудовище, а реальность предстала перед ней в виде насаженной на пику головы отца, которая слепо пялилась на нее навечно застывшими мертвыми глазами. Дальше шел нескончаемый поток разноцветных бусин, они были красивы и несомненно дороги на первый взгляд, а по сути своей оказывались лишь искусно раскрашенными стекляшками, они разбивались и резали ей руки, а боль от каждого нового пореза ощущалась все меньше и меньше, пока не исчезла совсем и она уже ничего не чувствовала и могла лишь бесстрастно смотреть как стеклянная фальшивка раз за разом режет ее кожу, как катятся и тоже обращаются в бусины капельки крови — все это уже не причиняло ей никакого вреда и не задевало ее. Во всем этом потоке фальшивки внезапно выстреливала одна единственная настоящая бусина — из простого камня, неровная, шероховатая, опаленная и оплавленная наполовину, зато теплая и живая, с тлеющей внутри нее искрой внезапного, неуклюжего и грубоватого, но при том искреннего сочувствия. Следующий ряд бусин из грязно-кровавой яшмы был самым коротким — как ошейник, он обвивался вокруг ее шеи, душил и мучил, а в отполированной глянцевой поверхности отражались глаза ее мужа и его улыбка, как реакция на ее боль и слезы. После того как яшмовый ошейник был сброшен, все для нее окрасилось ровным медовым сиянием — словно вернулось детство и ничто не могло поколебать этого спокойствия, она так отчаянно цеплялась за вновь обретенное состояние покоя и уверенности в своей безопасности, что даже Королю Ночи и всей его армии не удалось оторвать ее от сладкой и столь желанной иллюзии. Янтарное сияние ее покоя было разбито вдребезги аметистовыми сверкающими бусинами, сложной и причудливой огранки, что росли и множились, угрожая все вокруг собой заполнить и навсегда перекроить привычную картину мира и вероятно ей самой в этом мире уже и не нашлось бы места. Большой и гладкий шар, выточенный из холодного молочно-белого лунного камня, накрыл собой все и уничтожил все угрожающие миру аметисты, позволив наконец вздохнуть свободно. Потом она сидела и долго собирала осколки янтаря, пыталась их как-то склеить, но они рассыпались в ее руках серым пеплом, а на смену им приходили полые стеклянные бусины, которые она поначалу брезгливо отталкивала и всячески отвергала, пока не поняла, что больше у нее нет ничего и тогда она бережно их собрала и нанизала на нить, а после стала терпеливо заполнять самыми простыми вещами — ароматами цветов и вкусами ягод, кусочками мха и еловыми иглами, снежинками и кристаллами морской соли, книжной пылью, тишиной и капельками крови. Вся эта старательно и кропотливо собранная нить из ее собственных бусин тоже не прожила долго, утонув и растворившись во тьме, а из тьмы этой выстрелили кровавыми звездами, хищно сверкающие рубины, они заполонили теперь собой все, вращались неспешно, отбрасывая алые сполохи света на темную ткань мироздания.
Обратной стороной одиночества несомненно была свобода, которая в сочетании с короной должна была бы наполнить ее ликующим счастьем, но счастливой она себя не чувствовала ни единого дня — с того самого момента как ровный голос ее брата произнес:
— Ты не просишь — ты требуешь. У королей не принято требовать.
Унижение и страх — больше она тогда ничего не чувствовала. Переломила саму себя с треском и хрустом. Вымолила самое ценное и сбежала. На своей коронации была как неживая — двигалась, говорила, улыбалась и ничего не чувствовала. Когда все завершилось и она наконец осталась одна — сорвала с себя корону и запустила ее прямо в стену, обруч с волками отскочил и прозвенев по камню, укатился во тьму, а она, задыхаясь в тесном платье, упала на постель поверх мехового покрывала и тихо сквозь зубы завыла. В голове билось и звенело многократно повторенное «никогда». Перед глазами стояло лицо Джона за день до прощания на пристани — когда она ползала на коленях перед тем кого называла братом, то помимо самого главного выпросила себе этот час с ним наедине.
Джон стоял тогда спиной к дверям и смотрел на свет, льющийся из крошечного оконца под потолком. Обернулся на лязг дверей и как только увидел кто к нему пришел — отвернулся обратно. От ее легкого и робкого прикосновения к плечу — дернулся так, словно она раскаленным железом его прижгла.
— Уходи, — глухим, тихим, безразличным ко всему голосом.
Больше он не сказал ей ничего — только это одно слово. И даже головы не повернул в ее сторону. Всего, что она говорила словно не слышал. И кажется не заметил даже как она ушла.
Позже, на пристани, он просто отыгрывал, отведенную ему роль, честно отыгрывал, на совесть. А у нее перед глазами стояло то его лицо, когда он смотрел на полоску тусклого света в темной камере — даже вихты в армии Короля Ночи выглядели более живыми и несомненно радовались своей нежизни, в сравнении с ним.
Она была готова замаливать свой перед ним грех, готова была все для него сделать, готова была ждать сколько нужно и отогревать его застывшее сердце, только вот ей всего этого не позволили и она, вся измучившись, замкнулась в себе самой, покрылась толстой коркой льда и ни за что не желала покидать свитого кокона, так и мучилась в нем одна.
Были иногда мысли выйти уже замуж, родить детей и таким образом отогреть себя, привнести в жизнь краски и радость. Сама по себе, в вакууме, мысль была неплоха, но столкновения с реальностью эта идея не выдерживала. Все спотыкалось уже на невозможности подпустить к себе добровольно мужчину, хоть даже и самого замечательного, доброго, чуткого и заботливого — она никому не верила и никому не доверяла. Исключением был Джон, с которым она даже увидеться не могла до недавнего времени. Так что с идеями о замужестве Санса рассталась, а вопрос о наследниках решила отложить на несколько лет, благо она была молода и могла себе эти несколько лет позволить.
Ее одинокие страдания и размышления были прерваны письмами, которые обрушились как снег на голову и каждое новое письмо было хуже прежнего.
Первой прилетела короткая записка из Королевской Гавани от Тириона, который зловеще предрекал, что начало положено, призывал быть осторожной и очень просил не делать больше глупостей. Записку эту она оставила без ответа.
Следующее письмо прилетело от Сэма Тарли, тон имело оно совершенно траурный и обреченный, между строк сквозили дикая усталость и растерянность. Дейнерис сделала еще один ход, которого от нее никто не ждал — тайна происхождения Джона была растрезвонена по всему Вестеросу. Сэм не поленился приложить копию одного из писем с Драконьего Камня — тон письма был искренним и доверительным, словно близкому другу на ухо заветную тайну нашептывали. Да уж, постарались на славу! Пара очень уж типичных оборотов речи сразу резанули по глазам и в ушах даже голос Джона прозвучал, значит не просто молча кивнул соглашаясь. Сансу передернуло от мысли, что наверняка они подсели к мейстеру с двух сторон и дружно тараторили тому в уши, перебивая друг друга и переругиваясь из-за формулировок… или обошлись без всякого мейстера, вдвоем все придумали, Джон ходил при этом по комнате, отбрасывая то и дело с глаз непослушные завитки волос, а она сидела с пером в руках и выводила легкими движениями строки — Санса видела как-то раз как Дейнерис пишет, как ее рука буквально летает над бумагой, выбрасывая на белое пространство извилистые линии букв… Что же она натворила? Зачем она его отпустила? А разве могла удержать? Могла. Силой удержать тело взаперти могла безусловно, только вот какой прок от тела, разлученного с душой? Потому и отпустила.
Сэм писал еще, что его милость приложил огромные усилия к тому, чтобы большинство отправленных писем не достигли своих адресатов, но часть писем все же долетела до мест назначения и сейчас Простор, Долина и Запад, а также Речные и Королевские земли пребывают в состоянии волнения, которое они всеми силами и способами пытаются сбить и успокоить. А на Железных островах, в Дорне и в Штормовых землях конечно же благословенная тишина, подумала Санса. Еще Сэм писал, что они очень рассчитывают, что с Севером она справится самостоятельно, без помощи Брана, а если еще примет посильное участие и хотя бы напишет дяде Эдмару и кузену Робину — так вообще будет замечательно и как минимум Сэм и Тирион будут ей ну очень благодарны.
Письмо из Риверрана прилетело меньше чем через день после письма Сэма, письмо это обвиняло ее во лжи и в бессовестной игре на родственных чувствах и все было пропитано жуткой обидой на недоверие и скрытность. Так же была небольшая приписка в самом конце, что Рослин недавно благополучно родила чудесную девочку и эта новость, пусть и изложенная сухо и немногословно, Сансу немного приободрила и порадовала, хотя бы тем, что ее еще пока не исключили из списка родственников. Санса села писать ответ, в котором как могла уверила Эдмара в том, что и в мыслях не имела его как-то использовать, а тайну эту она сама узнала не так давно, потом плавно перешла на поздравление с пополнением семейства на том и завершив. Думала еще написать отдельно Рослин, но решила отложить на несколько дней, вышить что-то для новорожденной малышки собственноручно, чтобы отправить вместе с письмом — как-то существенно такой жест исправить или улучшить ситуацию не мог, но и без внимания точно оставлен не будет.
Следующим было письмо из Долины и его хотелось, не дочитывая, выбросить в камин, а после него долго отмывать руки в мыле и кипятке. Было оно желчным и истеричным, каждая строка, каждое слово, каждая буква верещали истошным криком, топали ногами, обвиняли ее во всех грядущих бедах и упрекали конечно же. Кузен Робин отчаянно боялся Дейнерис, на встрече в Драконьем логове он от страха и слова не смог промолвить и все силы свои кажется употребил на то, чтобы она его даже не заметила. Но с Сансой он был любезен и мил, пытался даже флиртовать неумело, а теперь вот она превратилась из обожаемой кузины в интриганку, которая втянула его в игру против драконов… Сансе было непонятно с чего такой вывод и очень хотелось в ответном письме предложить Робину отправиться на Драконий Камень, упасть в ноги ее драконьей милости и молить о снисхождении. Раз уж он так ее боится. Конечно ничего подобного она писать ему не стала, а сочинила длинное послание, в котором уверяла кузена в своей к нему неизменной любви, сожалела безмерно, что расстроила его и выражала надежду, что он все же не станет таить на нее обиду и тем самым разбивать ей сердце, в конце призналась, что очень по нему скучает. Когда запечатывала письмо хотелось ударить саму себя — до того она себе в эти моменты была отвратительна.
Был еще ворох писем от своих северных лордов, их она и читать не стала, лишь пробежала глазами, улавливая общую суть и велела мейстеру всем написать и всех созвать в Винтерфелл в спешном порядке.

Рука первым делом импульсивно потянулась к темно-зеленому платью с широкой юбкой и длинным шуршащим шлейфом — в нем она была чудо как хороша, особенно если добавить изумрудные серьги и ожерелье… Санса сама себя одернула. Зеленый сейчас не годился совершенно, был неуместен и даже мог раздражать. Дальше ее глаза привычно метнулись к черному бархату — как ни крути, но она вдова и может себе позволить спрятаться под видом фальшивого траура в глухой черный, разбавив скромной нитью жемчуга, именно так она и делала в большинстве случаев, когда сомневалась в выборе наряда. Нет, тоже не годилось — слишком мрачно. Все красные варианты были отметены ею заранее — тут сразу ассоциации и с Ланнистерами и с Таргариенами, ей такой радости сегодня уж точно не нужно. Она долго стояла перед распахнутыми шкафами, кусая губы, пока наконец не вытащила из самого дальнего угла темно-серое платье из тонкой гладкой шерсти — совсем простое, ни вышивки, ни кружев, ни оборок, никакой отделки, даже шнуровка на рукавах и на спине самая простая и ничем не украшенная. Платье плотно облегало тело, юбка была неширокой, но при том имела небольшой шлейф — то что надо. И никаких украшений — только корона на гладко причесанных и заплетенных в две тугих косы волосах. Немного пудры — скрасить румянец и она была готова.
Уже далеко не первый раз она это делала — усмиряла кипящий и возмущенный Север, поначалу это было сложно и требовало немалых усилий, а после она чувствовала себя опустошенной. Теперь же она действовала по всегда работающей схеме, которую вывела спустя год после коронации — ни с кем не спорила, никому не отвечала, молча сидела и слушала, пропуская через себя бурлящий поток слов — эмоциональных, несдержанных, порой необдуманных и резких. И лишь когда они все высказались и прокричались, когда выплеснули все накипевшее и немного успокоились — начала говорить. Успокоила лордов относительно Джона — нет, конечно когда они выбрали его королем никто и понятия не имел о его истинном происхождении. Да, если вдруг потребуется, то армия Севера отправится на помощь королю Брану, потому что она не бросит брата в час нужды, а северяне не оставят без помощи сына Эддарда Старка. Только никакой войны не будет — Дейнерис Таргариен обещала мир, на трон никаких претензий не имеет и собирать семь королевств под своей властью не намерена и о том она заявила совершенно ясно, а значит все остается на своих местах — Бран по-прежнему король шести королевств, а Север независим. Драконий Камень разве что отныне под властью Дейнерис, но во-первых, это ее законные наследные владения, а во-вторых, Северу с того ни холодно ни жарко.
Говорила она долго и проникновенно и наконец угомонила эту неспокойную толпу, утихомирила. Выдохнула облегченно и объявила, что пора пожалуй их встречу завершить, всем разойтись отдохнуть, а собраться вновь уже вечером за ужином и обсудить свои внутренние вопросы, да и просто немного повеселится в конце концов тоже не помешает.
Лица присутствующих сменили выражения с встревоженных и озабоченных на спокойные и даже веселые, из общей картины благодушия выбивалось лишь одно лицо — суровое, неулыбчивое и резкое лицо леди Дастин. Санса ее абсолютно искренне не выносила, хоть конечно ничем и не показывала своего неприязненного отношения. Леди Дастин, в свою очередь, всегда была безукоризненно вежлива и ни словом, ни жестом, ни взглядом даже, не выказывала какого-то отрицательного отношения, но в ней все равно сквозило что-то холодное и презрительное. Санса не верила этой женщине. Она слишком хорошо помнила ее на своей свадьбе — там она единственный раз видела ее искреннюю улыбку и улыбка эта предназначалась Русе Болтону. Более того, лорд Болтон тогда тоже мягко и сдержанно улыбался ей в ответ и в его безжизненных холодных глазах даже мелькнул намек на некое подобие тепла. Верить той, что была близка с таким человеком как Русе Болтон, Санса считала запредельной глупостью и всегда ждала от нее какого-то подвоха.
Она задержала ее, когда все уже расходились из великого чертога. Леди Дастин чуть заметно склонила голову и замерла в ожидании, ее колючие темные глаза смотрели в пол. Красивая, даже морщины и седина ее не портили, а гармонично вписывались в весь ее строгий облик.
— Миледи, вы ничего не желаете мне сказать? — начала Санса разговор.
— Нет, ваша милость, ничего, — тихо, спокойно и по-прежнему не поднимая глаз ответила Барбри.
— Может быть желаете о чем-то спросить? — Санса добавила в голос немного игривой таинственности, создавая таким образом ощущение доверительного разговора и как бы намекая, что у них могут быть какие-то общие тайны. Смешно конечно. С леди Дастин такое не работало совершенно и Санса понимала прекрасно, что эта женщина переиграет ее с легкостью, а сейчас наверняка внутренне покатывается со смеху, но все равно проигрывала ту роль, что на сегодня сочла для себя самой правильной.
— Нет, ваша милость, — все тем же ровным и почтительным голосом ответила ее собеседница и вдруг подняла глаза и окатила Сансу пронзительным ледяным взглядом в обрамлении длинных и прямых как стрелы шелковистых ресниц. Голос ее приобрел краски и жизнь. — Хотя, раз уж вы так любезны, пожалуй позволю себе потревожить вас одним вопросом — как вы думаете, ваша милость, сколько северян сложат головы, когда начнется война на юге и как скоро эта война докатится до северных земель?
В ее темных глазах прямо-таки пожар бушевал, даже легкий румянец проступил на щеках — она наблюдала, ждала и… словно искала что-то, высматривала в ней внимательно. Сансе хватило пары мгновений, чтоб взять себя в руки и натянуть на лицо маску спокойной сдержанности, но она знала — эта ведьма успела ухватить ее первый неконтролируемый импульс, ее настоящую эмоцию. Хороша! Ох, как она хороша! Как бы Сансе хотелось ее себе в советники и доверенные лица, но увы… леди Дастин для нее была как горшок с диким огнем — опасна, непредсказуема и ненадежна. Потому Санса держала ее на расстоянии, не упуская при этом надолго из виду. Себя с ней Санса предпочитала держать дружелюбно, иногда откровенно прикидываясь несмышленой глупышкой, вот и сейчас она изумленно распахнула глаза и невинным беззаботным голоском поинтересовалась:
— О какой войне вы говорите, миледи? Таргариены обещали нам мир.
— Насколько я поняла, мир обещала Дейнерис, а что насчет Эйгона? — голос ее искрился едва уловимой ироничной издевкой, Сансе вообще показалось, что Барбри вся сложившаяся ситуация забавляет.
— Я уверяю вас, миледи, что в этом вопросе их мнения совпадают. Так что вы можете быть спокойны — никакой войны не будет, — Санса сопроводила свои слова улыбкой, а по душе неприятно царапнул предвестник неясного, еще не оформившегося подозрения.
— Как скажете, ваша милость, не будет — значит не будет. Это же прекрасно! Не так ли? — лицо Барбри просияло, тонкие губы растянулись в улыбку. — Позволите мне удалиться, ваша милость? Я неважно себя чувствую, не девочка все-таки уже.
— Конечно, миледи, можете идти, — любезно улыбнулась Санса.
Леди Дастин склонила голову и удалилась. Санса проводила взглядом ее стройную высокую фигуру в неизменном черном платье с высоким воротником-стойкой — она держалась как всегда очень прямо, а двигалась ловко и бесшумно. Не человек, а сплошная головоломка. Колючая изворотливая тварь. Санса задумалась над всем услышанном от нее — что-то знает или просто достаточно умна и потому понимает, что никакого мира не будет? Второе конечно же тут по-умолчанию, но вот только ли в уме дело? Откуда тогда этот неуловимый ироничный тон и смешливые искры в глазах? Но она совершенно точно не может иметь никаких дел с Джоном, а с Дейнерис так и вовсе не знакома… Санса решила, что подумает об этом после, может быть завтра.

Полумрак был наполнен сильным и резким запахом трав, сквозь него еле пробивались запахи мяты и ягод. Дрова тихо потрескивали в камине, язычки пламени весело отплясывали. Из-за наглухо закрытых окон доносился неистовый вой ветра, там уже третий день бесновалась метель, крутила снежные смерчи, заволакивала все живое белым и пушистым, день и ночь смешались в одно непонятное и смутное, почти непроглядное.
Арья успела буквально за час до начала метели. Ее так долго не было и вот теперь она вернулась — вконец исхудавшая, измученная долгими скитаниями по застенным землям, с обветренной шелушащейся до крови кожей на щеках, со сбитыми и тоже жутко пересохшими и кровоточащими руками. Санса разогнала всех служанок к чертовой бабке и сама помогала сестре выкупаться, сама распутала и промыла неровно обрезанные волосы, помогла ей укутаться в безразмерную и мягкую ночную сорочку, аккуратно, стараясь не причинять дополнительных мучений, нанесла целебную травяную мазь на ее лицо и на руки. Она бы ее и с ложки покормила, но тут уж Арья воспротивилась:
— Все! Нанянчилась со мной, выплеснула тревоги, выразила любовь и довольно с тебя! Ложку я еще могу удержать в руках!
Правда ложка не потребовалась. Арья лишь выпила чашку горячего бульона и съела печеное яблоко, больше ничего не захотела. От вина тоже отказалась и попросила заварить мятный чай и принести ягоды в меду. Конечно все сделали и принесли, под яростное подгоняющее шипение Сансы, почти мгновенно и вот теперь Арья сидела в постели, укрытая меховым покрывалом, пила маленькими глотками чай и иногда растеряно прихватывала маленькой серебряной ложечкой несколько алых ягод, утопающих в темном золотистом меду, отправляла их в рот, глотала и снова прихлебывала горячую мятную прохладу из чашки.
— Он оставил Призрака за Стеной, — начала Арья наконец говорить о результатах своего путешествия, — с Тормундом. Призрак доволен жизнью, бегает, охотится и кажется завел себе подружку. Тормунд рассказал мне. Еще сказал, что Джон попрощался навсегда и что кто-то из вольного народа видел дракона за Стеной. А я видела по эту сторону от Стены богорощу, которую выжгли до углей. Лишь пенек от чардрева остался. Там деревенька недалеко, люди в ней говорят, что это был дракон.
— Вполне может быть правдой, — невесело признала Санса, — она ведь была здесь. Встречалась с Джоном, говорила с ним. Интересно, зачем ей понадобилось палить богорощу?
— Значит все правда? — болезненный блеск в глазах Арьи резал Сансе сердце.
— Правда. Прости, что все так. Прости, что возвращение домой стало для тебя таким вот… нерадостным. Я бы хотела иначе, всей душой хотела бы, но я мало что решаю.
— Не извиняйся за то, в чем нет твоей вины, — решительно оборвала ее Арья. — Давай лучше говори, что еще случилось. Я же вижу. На тебе лица нет.
— Они начали с Простора. Сэм Тарли прислал письмо, пришло на два дня раньше тебя.
— Они?
— Формально вообще твой хороший друг и несостоявшийся муж.
— Джендри?! — Арья подпрыгнула даже, скидывая с себя меха и чуть не опрокинув чашку себе на колени. — Не может быть, это бред! Да зачем ему?
— Сиди тихо! — прикрикнула Санса и заботливо укутала Арью в сползший мех. — Не знаю я подробностей, Сэм в диком волнении писал, сбивчиво очень… у него ведь в Просторе вся семья, а он в Королевской Гавани и про них, как я поняла, ничего не знает, весь в страшной тревоге и в переживании конечно же. И я тебя разочарую, но того славного парня, что звал тебя замуж, больше нет. Есть лорд Баратеон, которого боготворят в его землях, за которым идут хоть на смерть. Конечно не сам он этого достиг — помогли мальчику. Добрые дорнийские друзья помогли, хоть конечно и тот факт, что он сын обожаемого Роберта тоже немаловажен, единственная его родная кровиночка, конечно к нему там были расположены. Тем более он на него похож, те кто помнит Роберта в молодости говорят, что почти один в один, неудивительно, что его там приняли. Только вот при всем принятии и таком массовом умилении, вышла бы из него прекрасная марионетка в руках своих же лордов, но уберегли мальчика! Принц Мартелл вцепился в него мертвой хваткой. Во всем помог, во всем поддержал, кого надо задобрил, кого надо прижал к стенке парочкой грязных тайн и все сложилось. Я говорила тогда и Брану и Тириону, что эта внезапная дружба Дорна и Штормовых земель не доведет до добра, но меня не послушали. Никто не видел в той дружбе дурного и вот результат. Ты же понимаешь кто за всей этой кровавой пляской в Просторе стоит? Так я тебе расскажу — она. Дейнерис. Это ее рука спустила с цепи бешеного пса из Штормового Предела. И она же распустила дорнийских змей по всему Простору. Интересно, как скоро она всю эту свору спустит уже на Север?
— А как же эта железнорожденная сука? Ее верная подружка? Или она не просто подружка? Я так и не поняла тогда… Неужели не с ней? — глаза Арьи нехорошо прищурились — к Яре у нее был небольшой личный счет, Санса помнила об этом.
— Конечно она с ней, только вот она исчезла. С того самого момента, как Дейнерис ее с собой забрала из Драконьего логова, о ней ни слуху, ни духу. Железный флот кстати тоже словно невидимым стал. На островах тишина и благодать и никто ничего искренне не знает. Они вообще там все мирными стали в одночасье, судя по всему. Всей этой умильной пасторалью заправляет какой-то жрец Утонувшего, оставленный присматривать за порядком, конечно же он тоже ничего не знает.
— Умно, — явно нехотя признала Арья. — Так что же в Просторе?
— Две армии ударили сразу и без предупреждения. Где-то был дан достойный отпор, а где-то была открытая бойня. Причин и подробностей Сэм не написал.
— А Дейнерис?
— Она почти не участвует, но она тоже там. И Джон тоже там, Сэм выразил в письме надежду, что все о нем рассказанное не правда. Не спрашивай меня, сама ничего не знаю больше. Знаешь, что самое смешное? Я тут подумала… а ведь случись чего — нам и во главе войска поставить некого. Нет, конечно формально найдем кого, но вот, чтобы реально толк был… у нас почти никого нет. Разве что снова у Долины клянчить станем… Говоря «у нас» я имею в виду и Брана тоже, у него тоже с мастерами войны все плохо. Он ведь посчитал, что у него нет нужды в тех кто способен вести войну. А вот Дейнерис даже повыбирать может. А еще у нее есть Эссос и она сама тоже вполне способна возглавить армию. Как про все это подумаю… — Санса не договорила и замолчала, обреченно махнув рукой.
— Тебе страшно? — нарушила Арья молчание.
— От того, что рядом со мной ни одного достойного мужчины нет? От этого мне обидно. И да, мне страшно. Ты не представляешь как, — прошептала Санса ей в ответ.
— Я представляю, — Арья, заправила ей за ухо длинный локон, выбившийся из прически, — я сама боюсь до слез.
— Ты же ничего не боишься, — Санса чуть не плакала, — ты не умеешь. И потом, ты сама говорила мне, что бояться нельзя, что страх режет глубже меча, что тот кто боится уже мертв…
— Я помню, — Арья была серьезна как никогда. — Но я боюсь. Как и тогда. Знаешь, в тот день мой список мог опустеть, но в нем появилось еще одно имя. Дейнерис Таргариен. Когда я бегала по улицам горящей столицы, словно испуганное дитя, то дала себе клятву — убить ее, если смогу выжить. Я ведь видела все — видела как дракон выжигал улицу за улицей, как живые и дышащие мгновение назад люди обращались в серый пепел. Как камень плавился под драконьим огнем. Видела ее — красивую и жуткую. Видела как бесновались в восторге и преклонении ее воины. И видела какой огонь она способна разжечь в сердцах людей. Таким как она нельзя жить. Такие как она не нужны миру и поэтому я еще раз поклялась ее убить. Джон оказался первым. Жаль. Я бы все сделала так, чтобы уж наверняка. После меня она бы уж точно не вернулась. Опасно это было — не закончить такое важное дело и вот теперь мы получили последствия. Незавершенное должно быть завершено.
— Что ты задумала? — Санса уже знала ответ, смириться только не могла и конечно же отчаянно боялась.
— Я задумала вычеркнуть из своего списка последнее имя и заодно закончить то, что начал Джон, — Арья была спокойна и полна решимости. — Не делай такие глаза испуганные и ради всех богов не начинай слезы лить! Я не прямо сейчас уезжаю, метель эту точно тут с тобой пережду. Шучу, побуду я с тобой еще немного, но после — не ной и не реви, обещай, что не станешь!
— Не отговорю? — в глазах Сансы угасала надежда.
— Не отговоришь, так что обещай.
— Обещаю, — Санса с трудом подавила желание уже сейчас разрыдаться. — Но Арья… я должна тебе сказать. Ты не видела ее нынешнюю, а я видела и я не знаю можно ли ее убить. В ней что-то… раньше не было такого. Даже Бран был перепуган насмерть. Боюсь, что она не человек более.
— Я уже убивала того, кто не был человеком, уж он точно был пострашнее чем она. У нее есть тело в котором бьется сердце? Значит ее можно убить. Ты ее видела, значит расскажешь мне все и в подробностях, а я придумаю как с этим справиться.
— Я расскажу, — Санса кивнула, — но и ты пообещай мне тоже… Джон. Даже если он сделал что-то страшное, даже если на себя похож не будет — обещай вернуть его домой.
— Конечно я верну его, не сомневайся, — Арья тепло и ласково улыбнулась. — И все будет хорошо, мы будем все вместе и непременно будем счастливы.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-06-08 18:04:05)

Ну так в сериале манекен был говорящий вместо Арьи)) А не поверила - это правильно, она тут глазами Сансы, в голову к ней пока не скоро, но будет.

Ой, эти бусины на меня вообще внезапно напрыгнули, пример чистого потока сознания, когда что вижу то пишу))

После выпила Ягодки самоуверенность подскочила вполне ожидаемо, плюс она же Дени не видела пока еще после возвращения))

А зачем?)) Вот сейчас устраним опять злую Дени и как заживем хорошо и счастливо)) Это ж все она, ага))

Санса просто глубоко не заглядывает, у нее Арья вернулась и она рада, что больше не одна, что есть кому поплакаться, она Арью наконец оценила и приняла какая есть. Арья же как всегда сама по себе гуляет, она конечно семью любит и все такое, но при этом на своей волне))

Ну так Санса же)) Она с одной стороны вроде понимает все и на все почти ради Джона готова, но при этом как только проглядывает шанс упаковать его в корзинку и уволочь домой - она уже готовит корзинку попрочнее)) Хозяйственная девочка, все в дом))

Да, разбила главу на две части, потому что слишком много там выходило и писалось бы соответственно еще дольше)) Ничего страшного, много разговоров и много ДД, они тут почти романтично-милые))
зы: вопрос (почти слезный)) ко всем читающим, в т.ч. молча - а на эпиграфы к главам вообще кто-то внимание обращает?  А то порой я их не по одному дню подбираю и они тут не просто так, иногда вот как тут просто смешинки ради, а иногда и с намеком))

Глава 8. Вкус крови (1): Доигрались!
Надо же! Из всех здешних деревьев врезаться именно в то, которое дает сдачи!
Дж. К. Роулинг «Гарри Поттер и Тайная комната»

Тетива натянулась с сухим скрипом. Темные глаза прищурились. Стрела спела печальную песнь, с тонким едва уловимым стоном, срываясь в полет и бесшумно вошла в мягкий бок. Черные перья плавно прокружились и упали на пол, в полоску золотистого солнечного блика.
С тихим шорохом кусок мела прочертил короткую вертикальную линию по камню — десятую в ряде таких же точно.
— Пока дракон уверенно лидирует, — объявила Дейнерис, отворачиваясь от стены, где были прикреплены два рисунка со схематичными набросками дракона и оленя, а под ними ряды из коротких меловых черточек.
— Ну так чего ж тут удивительного? — спокойно заметил Джендри, ничуть не огорченный таким разгромным своим проигрышем. — Сколько тебе лет было, когда ты впервые взял в руки лук и стрелы?
— Да я и не помню уже, — Джон и правда не помнил, — за меч точно взялся раньше.
Неспешное и ленивое состязание в стрельбе из лука по птицам, с неизменным серебристым мерцанием по краям совсем не птичьих, темно-карих глаз, продолжалось уже второй день. Да и то придумала Дени, когда они ей рассказали, что за ними тут пытаются глазами птиц присматривать, тогда-то она и набросала быстро, буквально на коленке, дракона и оленя, повесила рисунки на стену и взялась считать и отмечать кто сколько птиц перебил, внеся таким образом в скучный процесс хоть какое-то разнообразие. Джендри божился, что до появления Джона такого повышенного внимания к Штормовому Пределу не было.
Джон появился тут две недели назад, вместе с Ярой, впрочем леди Грейджой не задержалась — переночевала и с первым же лучом рассвета отплыла куда-то в Эссос по поручению Дейнерис. И все эти две недели они с Джендри постоянно сбивали стрелами птиц, что кружили над замком и нагло лезли в окна.
Джендри изменился, Джону поначалу казалось все время, что это кто-то другой перед ним, просто сильно похожий внешне на того Джендри, которого он когда-то знал. Его изначальные, базовые черты характера конечно никуда не делись и остались при нем, но были они так тонко отшлифованы, с такой ювелирной точностью было отсечено все лишнее, так все в нем было выверено и выточено, что невозможно было не восхититься. Интересно, кем был тот кудесник, что так искусно сотворил из просто неплохого парня настоящего лорда, который не просто номинально титул носил, как это частенько бывает, да еще и за столь малый срок?
Слова Яры оказались пророческими — первое услышанное им от Джендри было заверение, что он сейчас снес бы ему голову без раздумий и сожалений, но Дейнерис этого не желает и кто он такой, чтобы с ней спорить? Так что отношения у их сложились вполне сносные, чему немало поспособствовали бесконечные тренировки с мечом, которыми до полнейшего изнеможения вымучивал себя Джендри, в какой-то момент Джону надоело наблюдать и он сам вышел на середину внутреннего двора, поманив к себе сразу несколько человек. Синие глаза Джендри горели фанатичным огнем и детским восторгом одновременно, когда подошло к концу это хорошо просчитанное представление.
— Кому надо продать душу, чтоб так драться? Как ты это делаешь? Я тоже так хочу! Научи меня! — немедленно то ли потребовал, то ли взмолился лорд Баратеон.
Нет, Джону было совершенно не стыдно за эту бессовестную манипуляцию, потому что, во-первых, самому Джендри явно хуже не будет, если Джон его с мечом погоняет и технику боя немного подкорректирует, а во-вторых, Джону отчаянно захотелось наладить их отношения и желательно до прежнего состояния, без всякой цели, просто потому что Джендри ему искренне нравился с того самого момента как они познакомились на Драконьем Камне. Незамысловатая хитрость сработала и лед треснул, они почти вернулись к прежнему легкому тону общения, а оставшиеся льдинки между ними растопила Дейнерис, когда прилетела в Штормовой Предел.
Прилетела она не одна, вместе с ней по крылу Дрогона спускалась Искорка, которая как только ступила на твердую землю, немедля вырвала свою ручку из руки Дейнерис и золотисто-розовым облаком полетела вперед. Выбранное ею направление не оставляло никаких других вариантов — она со всех ног неслась к Джону и ему ничего не оставалось кроме как наклонится, поймать ее и подхватить на руки. Ее кукольное личико осветилось улыбкой, глаза в обрамлении громадных пушистых ресниц сияли восторгом и вся она горела нетерпением немедленно что-то начать рассказывать, но видимо никак не могла выбрать с чего начать. Дени тем временем успела не торопясь подойти к ним, расцеловаться с Джендри и наконец обратила свой взор к Джону, который все еще держал на руках Искорку и глаза ее стали грустными, улыбка померкла.
— Да, могло бы быть прекрасно… если бы только… ах, сколько этих «если бы»! — она быстро моргнула и Джону на секунду почудилась блеснувшая слезинка, но она уже снова улыбалась, как ни в чем не бывало.

Восковые капли звонко падали на камень, скатываясь по кованым извилистым ветвям подсвечников, пламя горело ровно, полностью игнорируя гуляющий по комнате легкий ветерок. За окнами клубились тяжелые темные облака, подсвеченные алыми тревожными сполохами засыпающего солнца. Они сидели втроем и говорили, говорили, говорили… массивные кубки все наполнялись и наполнялись, вино алыми потоками все лилось и лилось…
-…единственное, что действительно важно! И только это! — голос Дени, страстный и тихий, странным образом расползался по всему пространству, заполняя собой все. — В ком-то ее больше, в ком-то меньше, в ком-то и вовсе пара капель, не важно! Другой семьи у нас нет, да я и не хочу уже другую, меня устраивает та, что есть сейчас. И если я смогла через это переступить, — она коснулась своей груди, там где была рана, нанесенная рукой Джона, — значит сможете и вы! Вы оба!
Конечно у нее получилось задуманное — ее услышали, ее поняли, ей пообещали все, что она пожелала и все это было залито совсем уж диком количеством вина.

— Не унаследовал наш лорд Баратеон папенькиного таланта по части винопития, — тяжело выдохнул Джон, сгружая пьяного до полного бесчувствия Джендри на кровать.
— Так и хорошо, что не унаследовал, — заметила Дейнерис и заботливо подпихнула ему под голову подушку. — А вот мы с тобой от кого унаследовали такую устойчивость к алкоголю и сколько ж нам с тобой надо выхлебать, чтоб хоть немного захмелеть?
Вопрос был и впрямь интересный — они были абсолютно трезвы, хоть и пили ничуть не меньше Джендри, которого свалило в полное бессознательное и Джон волок его на себе через ползамка, сопровождаемый смеющейся Дейнерис.
Ночь плавно катилась к рассвету, когда они вдвоем держась за руки медленно брели через широкие коридоры и анфилады комнат, сна не было, как не было ранее опьянения, реальность держала их крепко и нипочем не желала отпускать. Дени потянула его в сторону широкого балкона, откуда открывался вид на море и на тонкую золотую солнечную нить, пролегающую по самой границе моря и неба. Она замерла, немигающим взглядом уставилась в еще темную бездну перед собой и словно бы куда-то ушла, оставив вместо себя лишь до невозможности реальный морок. Джон поддался внезапному сильному желанию к ней прикоснуться и мягко ее обнял со спины, прижал к себе, сплетая руки у нее на талии, уткнулся губами в растрепанные косы на ее затылке, шепнул чуть слышно:
— Что ты сейчас чувствуешь? На самом деле?
— Зачем тебе? — она не обернулась даже, только откинула голову ему на плечо, продолжая созерцать в рассеивающейся тьме нечто, доступное только ее зрению.
— Хочу знать, что чувствуют боги.
— А-а-а… ты начинаешь понимать? — она заинтересованно обернулась, вся оживая снова и только в глазах ее мелькнуло на мгновение угасающим видением отражение разноцветной сияющей звездной бездны, которой тут быть не могло.
— Да, кажется понемногу начинаю, — улыбнулся он ей уголком рта.
— Я на вершине, Джон, — таинственный вкрадчивый шепот ее заставил Джона вздрогнуть, — а у меня под ногами раскинулся весь мир и только мне решать каким он будет и будет ли вообще. Он прекрасен и в то же время нуждается в исправлении, не таким он был задуман, понимаешь? Но выбор есть, это возвращаясь к нашему с тобой давнему спору, просто некоторым не нравятся варианты выбора и они пытаются подтасовать их, смошенничать, думают, что можно обмануть мироздание… нельзя. Оно возьмет свое так или иначе, ты со мной согласен?
— Согласен, — голос его прозвучал уверенно, потому что он и правда теперь был с ней согласен полностью, — а что касается нашего с тобой давнего спора — ты была права. И про выбор и про решения, жаль, что я так поздно это понял…
— Ну все, прекрати уже это бесполезное самоистязание! — решительно прервала она его, как было уже не раз, не давая ему утонуть в пучине сожалений и покаяний. — Целуй меня немедленно! Я приказываю!
С нее слетела сразу же вся величественная и пугающая таинственность, а на смену пришла беззаботная девичья игривость и Джон послушно поцеловал подставленную щеку, потом вторую и наконец коснулся легким поцелуем губ.
На ее руках сверкали и переливались многочисленные кольца, каждое было интересным и непохожим на типичные женские безделушки, Джону было очень сложно удержаться от соблазна прихватить ее за руки и рассмотреть все это, а после непременно расспросить о каждом, потому что совершено точно не просто так на ее руках были все эти когти, клыки, рядом с внезапными лилиями и сразу же — неровные грани камней, словно осколки чего-то или и вовсе цепочки острых горных вершин в миниатюре, причудливо обвившие ее пальцы. Объяснение каждого украшения было всегда неожиданным и как правило отражало одну из ее многочисленных мыслей о мире, людях в нем, каком-то явлении или чувстве. Впрочем она вполне успешно его от загадок своих колец в этот раз отвлекала тем, что гладила его по линии скул, по вискам, кончиками пальцев скользила по овалу лица.
— Тогда мне не до того было, а сейчас вот смотрю и думаю… черты лица четко очерчены, скулы достаточно острые, хорошо выделенные, впадинки на щеках… прелесть просто. Как же причудливо все сплелось… все-таки иногда смешение крови выдает удивительные результаты. Рисовать! Завтра же буду тебя рисовать! Согласен?
— А я могу отказаться?
— Нет, не можешь.
— А зачем тогда спрашиваешь?
— На случай, если у тебя есть действительно важные причины отказаться, о которых я не знаю, — она не шутила в этот момент и была более чем серьезна.
— Нет, таких причин у меня нет, так что буду неподвижно сидеть, стоять, лежать или что ты там скажешь мне делать, — Джон обнял ее за талию и с каждым словом все крепче прижимал к себе и все ниже к ней склонялся, пока наконец не сорвал легкий, почти невесомый, поцелуй с ее губ.
— Спать, — объявила она, отодвигая его от себя, — идем, проводишь меня и поможешь все это распутать, — она провела руками по длинным шнуровкам на своей одежде и тряхнула косами с кучей зажимов, каких-то цветных бусин, тонких кожаных шнуров.
Распутывали, расшнуровывали и расплетали они все это, даже в четыре руки, долго, не меньше часа точно, большая часть усилий конечно пришлась на волосы.
— Платья, я помню у меня тут точно были, — говорила она, стаскивая с многочисленных тонких кос обсидиановые бусины, — вообще это конечно ужас. Мой гардероб вольготно раскинулся если не по половине мира, то по весьма немалой его части уж точно — ну Драконий Камень понятно, Миэрин еще, в Дорне куча всего, причем ажно в четырех замках! Здесь вот тоже само собой образовалось как-то… в Пентосе еще что-то лежит. Странно, что на Железных островах ничего нет… но чую и это будет исправлено. Ох, когда-нибудь мои платья оживут и захватят мир!
— Я хочу это видеть! — со смехом заметил Джон.
— Все, свобода! — радостно провозгласила Дени, встряхивая расплетенными волосами и сбрасывая остатки одежды, упала на постель, вся закуталась в тонкое покрывало и закрыла глаза.
Джон бросил взгляд на высокое полукруглое окно — скоро тут все будет залито солнечным светом. Он подошел к окну, дернул за витые толстые шнуры с кистями и тяжелые занавеси упали, погружая комнату в густую тень. Он бросил последний взгляд на, как ему показалось, уже спящую Дени и собрался было уже уходить и даже за ручку дверную успел взяться, как послышался ее голос:
— Не уходи, Джон, останься со мной.
Ну конечно же он не ушел никуда, куда он мог уйти от нее? Она приподнялась на локте и смотрела на него, мерцающими в полумраке глазами.
— Ну и что ты застыл? Раздевайся и иди ко мне.
Джон возвел глаза к потолку, вздохнул и начал раздеваться под ее смеющимся взглядом, расстегивал, развязывал, снимал и отбрасывал в сторону, оставляя на себе все меньше и меньше, бровь его при этом сама собой выгибалась иронично, а уголок губ полз вверх, вопреки всем попыткам сдержать улыбку. Спорить с ней или говорить ей «нет» он в этой жизни не умел совершенно, все ее заигрывания терпел стоически, но вот конкретно сейчас наверное уже было слишком… или нет, подумал он, глядя на ее чуть приоткрытые губы, между которыми уже скользнул кончик языка, облизываясь хищно. Он прекрасно понимал, что она сорвется рано или поздно и он вместе с ней. И, совершенно внезапно, не желал этого — слишком страшно было потерять то, что у них есть, поддавшись желаниям всего лишь тела. Пусть уж лучше вот так, как сейчас, с ним играет и изводит, пускай маячит вечным искушением и соблазном перед ним — мучительно, но терпимо вполне. Это мелочь на самом деле и он конечно выдержит все ее выходки, да что уж там — в какой-то момент он себя поймал на том, что ждет с замирающим сердцем, что же она еще придумает, чем еще вовлечет его в очередную игру на самой грани допустимого, чтобы конечно же поддаться искушению и подыграть ей. Вот и сейчас он весь отдался очередной ее забаве, включился в предложенную игру и медленно стаскивал с себя вещь за вещью под ее взглядом… Наваждение исчезло в один миг, а вместе с ним и вся дразнящая притягательность в ее глазах.
— А ну иди сюда! — голос ее, утратив всю томность и вкрадчивость, зазвенел громко и решительно. — Повернись… да стой ты спокойно! — ее руки ловко распустили шнуровку на штанах, стаскивая их вниз и обнажая глубокие царапины, которые начинались на боку, кривыми изгибами уходили вниз и назад, заканчиваясь почти на ягодице, — это еще что такое?!
— Сумеречный кот, — Джон попытался выползти как-то незаметно из ее рук и в итоге получил звонкий, хлесткий и при том болезненный шлепок всей ладонью по ягодице, чуть пониже царапин, дернулся, зашипел и получил еще один такой же.
— Сказала же — стой спокойно! — гневно сверкнула она на него глазами. Ее прохладные пальцы нервно и встревоженно пробежались по всей длине царапин, она вскинула голову, глядя на него снизу вверх. — Не так давно затягиваться начали. И когда ты ухитрился?
— За несколько дней до твоего появления. Дени, ну пусти, — он все же высвободится из ее рук, натягивая обратно штаны и сел напротив нее, — ничего страшного, правда. Просто немного не поладил с одной хищной кошкой, ну что ты так завелась? — он отвел от ее лица прядь волос, падающую на глаза.
— Потому что тот раз был не единственным, я права? — она читала его как открытую книгу.
— Не единственным, — смысла скрывать не было, все равно узнает.
— Давай рассказывай уже, чем ты еще пытался себя убить.
— Простудой неоднократно, ледяной полыньей, падением с горы, медведем, стаей волков… это из того, что вспомнил, — Джон перечислял все это и его пробирал нервный смех.
— Сумасшедший, — прошептала она на это и обвила руками его за шею, прижимаясь обнаженной грудью к его груди.
Джон обнял ее в ответ и утащил наконец под одеяло, укрыл их с головой, отрезая от всего мира и там в жаркой темноте они сплелись в крепкие объятья и так замерли, переводя дыхание, не от возбуждения, нет — оно уже схлынуло и оставило их обоих, ими сейчас владело какое-то совсем иное чувство, странное, удивительное и ни разу до этого не испытанное.
— А почему просто на меч не бросился? — прошептала она куда-то ему в ключицу. — Не говори только, что духу не хватило, я ни на секунду не поверю этому.
— Не заслужил я такого легкого исхода, а все эти самоубийственный глупости… ну что-то вроде игры с судьбой, — невесело усмехнулся он.
Она ничего на это не ответила, а только прижалась к нему еще теснее, он тоже обхватил ее крепче и замолчал. Спустя несколько минут ее дыхание выровнялось, она заснула и Джон тоже наконец закрыл глаза и почти сразу провалился в сон.

Проснулся поздно и уже один. За окнами было мрачно и прохладно, накрапывал дождь и даже сверкали редкие молнии, обещая разразиться в настоящую грозу.
Дени расхаживала по комнате по хаотичной траектории, за ней длинным шелестящим хвостом волочился шлейф, открытого на плечах, бледно-розового платья, волосы были очаровательно распущены, а в руках краснобокий персик, который она то и дело подбрасывала, ловила, снова подбрасывала и снова ловила… была она полна сил, весела и откровенно забавлялась над бедолагой Джендри, который помещался здесь же за длинным столом и вид имел самый несчастный и страдающий, совершенно очевидно было, что все им накануне выпитое, сегодня накрыло его жесточайшим похмельем. Он поднял на вошедшего Джона глаза и простонал на низкой подвывающей ноте:
— И ты тоже? Вот как вы это делаете? — имея в виду явно то, что на нем и на Дени никак все вчерашние возлияния не отразились.
— Драконья кровь, — само собой вырвалось у Джона. Он прошел к столу и сел напротив, заглядывая в полные муки синие глаза и не удержавшись добавил, — выжигает любую дрянь из организма.
— Так у меня там тоже чего-то плещется, какая-то капелюшечка, чего она не работает? — последнее уже было обращено к Дейнерис. — Как это включается?
— Надо станцевать в полнолуние на руинах Валирии, непременно голым и держа в зубах цветок фиалки, предварительно политый кровью семерых девственниц, обязательно рыжеволосых, а перед тем надо обсыпать себя пыльцой с крыльев бабочек с острова Наат и не забыть выкупаться в Пепельной реке, это в Краю Теней, что за Асшаем, и вот когда все это проделаешь тогда и запустится драконья кровь в полную силу, — изрекла Дени совершенно серьезным тоном.
На лице Джендри по мере озвучивания все новых и новых подробностей проступал все больший ужас, Джон же всеми силами сдерживал рвущийся наружу смех. Дени, наконец завершив перечислять все жуткие подробности, только что ей придуманного, ритуала, прошелестела платьем, подбираясь к Джендри со спины, звонко чмокнула его в макушку и рассмеялась.
— Расслабься уже, чудо ты мое! Никаких ритуалов, не знаю я как это работает и поверь мне, почти полная невосприимчивость к алкоголю не самый полезный в жизни навык.
— Ну это кому как, — не согласился с ней Джендри, — мне вот сейчас бы очень полезным был! Ох, плохо-то как… — он уронил голову на стол и что-то еще глухо и неразборчиво провыл.
— Споили невинного мальчика, — прокомментировал Джон происходящее и не удержался от ироничного смешка, — еще и смеемся над беднягой.
— Да, — согласился с ним Джендри, все так же не поднимая головы, — споили! Я с вами больше пить не буду, я теперь вообще пить не буду никогда наверное.
— Все, страдалец! Уймись! — закатила глаза за его спиной Дени. — Сейчас все пройдет и станет хорошо, я ее уже слышу, — она хищно впилась зубами в сочную мякоть персика, прекратив наконец его подбрасывать бесконечно.
В коридоре послышался топот маленьких ножек, обутых в как всегда кукольные туфельки и в двери влетела сияющим солнышком Искорка, обвела живым цепким взглядом их всех и уверенно рванула к Джендри, остановилась рядом, внимательно на него глядя. По завершении этого рассматривания, улыбнулась широко и хлопнув ресницами спросила:
— Совсем плохо, да?
— Совсем, — кивнул Джендри и лицо его сразу исказила мучительная гримаса от этого короткого движения головой.
Искорка покачала своими упругими золотистыми кудряшками и влезла к нему на колени, удобно там уселась и ее маленькие пальчики прижались к вискам Джендри, голосок тихо и нежно прозвенел в напряженной тишине:
— Закрой глазки!
Джендри послушно закрыл глаза и замер, замерла и Дени у него за спиной, Джон тоже боялся вздохнуть даже лишний раз, не то что пошевелиться — у них на глазах сейчас творилось нечто неуловимое, незримое. Минута в тишине проползла медленно, за ней вторая ничуть не быстрее, третья… Искорка отпустила Джендри, рассмеялась звонким серебристым смехом, чмокнула в щеку, спрыгнула с его колен и убежала в неизвестном направлении.
— Как новенький… будто и не было ничего, — пораженно распахнул глаза Джендри и собрался уже было что-то сказать Дейнерис и даже повернулся к ней, но она приложила палец к губам, призывая к молчанию.
— Ничего не говори и не спрашивай. И не вздумай к ней с благодарностью полезть, она не поймет за что. Забыли оба о том, что здесь видели. Не было ничего.

Она и правда засела его рисовать в тот день. Рисовала долго и по итогу перед ними лежало три рисунка, на которых он был как живой — на первом серьезное лицо в профиль, с запрокинутой назад головой и взглядом устремленным куда-то вверх; на втором лицо почти скрыто за завитками волос и только горящие глаза отчетливо просматриваются, руки, упирающиеся в дверные косяки и обнаженный торс с тщательно прорисованными напряженными мышцами; на третьем обнаженный уже совсем полностью, лежащий на животе, голова расслабленно опущена на скрещенные руки, уголок губ чуть приподнят в легком намеке на улыбку и взгляд до невозможности мечтательный — он и не знал, что умеет вот так смотреть.
— Тебе какой больше нравится? — Дени с искренним интересом заглянула ему в глаза.
— Я не знаю, — Джон переводил взгляд с одного своего изображения на другое и правда не знал, какое лучше. — Дени, я вот честно ни черта в этом не понимаю! Все нравятся, ты очень хорошо рисуешь.
— Да ну тебя! — она слегка стукнула его по плечу свернутой в трубку бумагой. — Буду Яру ждать, вот кто истинный знаток и ценитель!
— Только вот этот ей не показывай, — кивнул он в сторону третьего рисунка.
— Ты и правда полагаешь, что психика леди Грейджой так хрупка и неустойчива, что вид твоей голой задницы повергнет ее в шок? Хорошая задница, кстати, я бы даже сказала — отличная! Чем ты недоволен, я не понимаю? — Дени от души веселилась. — Ну что ты так на меня смотришь, как будто я сейчас последний оплот целомудрия уничтожила с особым цинизмом?! Позировать в чем мать родила — это пожалуйста, а дальше мы уже стесняемся. Вот перерисую это в большую картину и вывешу в тронном зале Драконьего Камня!
— Раз такое дело, то и сама садись на трон в одной лишь короне, — предложил Джон, задорно выгибая бровь.
— И сяду! Пускай привыкают к прекрасному! — решительно заявила она, ничуть не смутившись от такой идеи.
Воображение немедленно выбросило перед Джоном картину с Дейнерис на обсидиановом троне, во всем великолепии ее сияющей обнаженной красоты и в черной короне с острыми зубцами… вообще неясно было откуда взялась эта внезапная корона и как прокралась в его мысли, но выходило красиво.

Такая чистая, глубокая небесная лазурь была наверное только в Просторе — ни единого облачка и сияющее золотое солнце, заливающее своим светом все вокруг. Крохотная точка на горизонте разрасталась по мере приближения, вместе с ней подступала волна шума и наползала тень. Дрогон плавно снижался, оповещая всех о своем прибытии оглушительным ревом, взрезая мощными крыльями воздух и поднимая тучи клубящейся пыли, наконец сел, сотрясая землю своим весом. Дейнерис спускаться с дракона не спешила, выжидая когда улягутся пыльные вихри.
Громко хохочущий Джендри Баратеон летел на коне через приветствующее его войско, вскидывал вверх руку с очередным боевым молотом — любимые его игрушки с которыми он так и не пожелал расстаться, хоть и научился вполне неплохо держать в руках меч. Сияли синие глазищи, гремел торжествующий смех, тонкой рубиновой змейкой летела извиваясь за ним девичья лента, повязанная прямо поверх тяжелого боевого наруча. Джон скосил глаза чуть вниз — точно такая же красная лента была и на его руке. Причуда Дейнерис, ее очаровательный каприз.
— Потому что все это не всерьез, мальчики. Считайте, что у нас рыцарский турнир, на турнирах обычно все за непонятный венок для прекрасной леди сражаются… Я не леди, венок мне без надобности и запросы мои куда скромнее — всего лишь Простор. Для начала. Но вот ленты пусть будут. Хочу! — в глазах Дейнерис отплясывали озорные искры.
Джендри, так и не утративший своей сбивающей с ног непосредственности, на ленту эту отреагировал бурно, ухватил Дени за руки, увлекая в какой-то дикий импровизированный танец. Джон и себя поймал на мальчишеском абсолютно желании немедленно вовлечься в их буйное веселье и сам не понял как и главное зачем в тот раз сдержался.
Хотя конечно, если вдуматься, то суть этой милой прихоти с лентами была чудовищной, только вот вдумываться ему не хотелось совершенно и уж точно не ему было рассуждать о жестокости и циничности такой игры с человеческими жизнями. Да и сами эти жизни отныне не его забота, ибо он больше не щит царства людей. Слова эти красиво звучат, вплетенные в клятву или в чью-то проникновенную и насквозь лживую речь, отлично мотивируют обреченных своими ногами топать на убой покорно и безропотно, самим укладывать послушно голову на плаху во имя несуществующего общего блага, платить своими живыми чувствами за чужую глупость и чужую же недальновидность, выменивать свою душу на никчемное существование кого-то, кто никогда не поймет даже всей мерзости и несоизмеримости такого обмена. Только вот никто не говорит, что бывает с такими щитами царства людей после, никто не говорит, что сразу же по завершении своей жуткой миссии, страстно и неудержимо хочется самому в землю зарыться, погребая себя заживо, никто не рассказывает о том, как исчезают все чувства, выжженные сплошным потоком боли, как мучительно тянутся дни и ночи, ничем не заполненные, как смотря на умерших ловишь себя на одном единственном чувстве — на зависти, потому что они уже все, они уже закончили, им уже не больно. А тебе нельзя своей волей прекратить мучительное подобие жизни, потому что если ты вдруг выжил — терпи и тащи на себе последствия своей дурости и игры чужих амбиций и остается лишь искать избавления, раз за разом совершая самоубийственные поступки и надеяться, что хоть один да окажется удачным… Выпавший ему второй шанс был безусловным и неопровержимым чудом и чудо это сотворила Дейнерис.
Джендри тем временем легко спрыгнул с лошади и широкими размашистыми шагами уверенно направился к Дейнерис, которая наконец спустилась со спины дракон, он слегка припал на одно колено, целуя ей руку и сразу же поднялся, оглянулся, посмотрел оценивающим и вместе с тем задорным взглядом на свое войско и она взлетела высоко вверх, крепко подхваченная им под бедра. Смеющаяся и абсолютно в этот момент счастливая Дени вполне удобно уселась на его широком плече и вскинула вверх руки в приветственном жесте. Дрогон, чувствуя настроение своей матери, немедленно изогнул с хищной грацией шею, расправил громадные крылья, заслоняя ими солнечный свет и драконий рев смешался и восторженным ревом всех тех кто сейчас шел за ними.
Вот это совершенно точно было врожденным, потому что никак и ничем невозможно искусственно вбить умение так завоевывать любовь толпы, так захватывать и увлекать за собой. Это Джон по себе прекрасно знал.
Они были похожи в этот момент на двух детей, что играют, подражая взрослым, так же как и все происходящее в Просторе походило на одну большую игру. Слишком все легко проходило, будто увеселительная прогулка с армией и короткими вооруженными стычками. Никто никого не покорял, никто никого не завоевывал, у всего этого не было никакой цели и кажется даже и причин не было.

В одну из ночей Дени утащила его гулять далеко за пределы лагеря, что конечно было не лучшей идеей, потому что они никому ничего не сказали и вообще сбежали по-тихому, лишний раз подтвердив, что несмотря на все пережитое, они так и не повзрослели, а от детей отличались лишь тем, что игрушкой в их руках оказался весь мир.
Забрели они довольно далеко и вышли на берег глубокого ручья, где Дени долго гонялась за таинственно мерцающими светлячками, которым было совершенно безразлично кто тут королева — сводить с ней близкое знакомство вредные насекомые нипочем не желали. Наконец ей надоело и она направилась к нему, туда, где он уже давно сидел в мягкой траве, привалившись спиной к стволу дерева и смотрел как в ее волосах играют блики лунного света.
— Все, устала, — объявила она и не долго думая уселась сверху, оседлав его бедра и изогнулась, потягиваясь как кошка.
Тонкая светлая ткань натянулась, обтягивая грудь и Джон усилием воли загасил в себе порыв цапнуть зубами за шнурок, на котором все держалось и потянуть, чтобы блузка и так сидящая низко сползла с нее уже совсем. Она немедленно изогнула насмешливо и вместе с тем ужасно соблазнительно бровь, видимо уловив что-то такое в его взгляде, но заговорила о другом.
— Что все-таки происходит в Вестеросе с погодой? Ты понимаешь? Вообще хоть кто-то понимает? На Севере сейчас снег, метели и лед этот проклятущий, который никогда наверное не растает, а тут вот, пожалуйста — травка, цветочки, светлячки!
— Сейчас все еще относительно ровно стало, — Джону стало зябко и неуютно от воспоминаний трехлетней давности, тогда погода бесилась так, что приходили невольные мысли о конце мира, он вздрогнул и сменил тему их разговора. — Дени, а ты мне можешь сказать толком хоть раз, что мы здесь творим и во имя чего? Это все напоминает игру расшалившихся детей, на самом деле. Нет, я не против и в чем угодно готов участвовать, если с тобой вместе, но все же…
— Хаос. Мы творим хаос, мы сбиваем всех с толку, мы творим несусветную дикость, мы непоследовательны и нелогичны, потому что только так и можно выиграть мир.
— То есть мы смешиваем карты? Запутываем нити вероятностей и за откровенным бредом прячем истинную цель? — хвала всему сущему, он кажется начал ее понимать.
— Ты ж моя умница, — ему достался короткий целомудренный поцелуй, — наконец-то стал думать своей головой! Да, милый мой и наконец-то не наивный мальчик, именно это мы и делаем.
— Дени, я и правда таким идиотом выглядел тогда? — на него накатила волна внезапного жгучего стыда за себя прежнего, за то каким наверное ужасающе жалким и ведомым он был, марионетка, тряпичная кукла…
— Ну я тоже не сильно лучше выглядела, — аметистовые глаза стали грустными, она отвернулась и стала смотреть куда-то в густую тень сбоку, — я понимала, что меня в ловушку загоняют, видела конечно больше тебя, только вот ведь при том послушно шагала навстречу своей смерти…
— Давай не будем, сама же всегда говоришь, что хватит пустого самоистязания, — прервал ее Джон и развернул к себе, слегка придерживая за плечи, — и не говори, что тебе можно. Или оба тут сидим и страдаем, можем даже поплакать дружно или оба идем дальше, не оглядываясь. Ты сама так сказала.
— И ты мне мои же слова сейчас возвращаешь, — ее глаза недовольно прищурились, — справедливо. И ты прав.
— То есть мы так и будем продолжать дурака валять здесь? Ну не знаю я как все это назвать! — снова перевел тему разговора Джон.
— Давай назовем карательным походом лорда Баратеона, — придумала она сходу, — нет, ну зря что ли мы между ним и этим выскочкой-наемником обостряли отношения усиленно? Собственно формальный повод как раз из их ссоры и вырос.
— Подходит, — оценил Джон такое наименование, — ты поэтому еще ничего не сожгла?
Дрогон и правда за все это время не выдохнул пламя ни разу, она все больше летала на нем и наводила панику, один только раз опасно снизилась над войском, практически над самой землей провела дракона, страшные когтищи загребли, сцапали всех, кто подвернулся и она вновь увела Дрогона вверх, уволакивая с собой несколько человек… ох, как наверное несладко было тем бедолагам, что угодили в эти когти! Джон сам в них побывал, только если его Дрогон схватил, можно сказать, нежно и деликатно, то тут хищно заграбастал и стиснул, наверняка ломая кости и выворачивая суставы в неудобной позе. Дени сделала широкий круг над полем боя со своей добычей… дракон разжал когти. Лязг доспехов и брызги крови от разбившихся о камни тел… больше в тот день воевать было не с кем, разве что бегущих добивать, но таким они не занимались.
— Да, именно потому и не жгу, ну и потом с драконом слишком много разрушений, а нам сейчас нужно аккуратно, а то можем невзначай ценный трофей повредить. Мы тут вообще так… друзья на подхвате. Хотя ты конечно разыгрываешься уже всерьез, — по ее губам разлилась улыбка, приправленная каплей яда, руки легко огладили его грудь, пальцы зацепили шнуровку, распуская, шею обожгло горячей щекоткой, а над ухом зашелестел обволакивающий шепот. — Скучал? Ну признайся уже! Скучал же! Тебя же тянет как магнитом в самую гущу битвы, ты же с головой готов в это все занырнуть и там и остаться, хлебать горячую и вкусную кровь, зубами раздирать глотки готов, лишь бы снова уловить этот запах, вкусить это острое наслаждение, стать воплощением чьей-то смерти. Я права! Вот только посмей мне сейчас солгать, что я не права!
Джон прикрыл глаза, втянул ночной прохладный воздух, запрокидывая голову назад, отдаваясь, полностью открытой и беззащитной игрушкой, в ее руки. Она опять выворачивает ему душу, вытаскивает все, что там нашла, раскладывает перед ним и предлагает полюбоваться на свою собственную тьму, рассмотреть ее во всех неприглядных подробностях и осознать уже — он такой же хищник, как и она. И спорить с ней он уже не станет, потому что ну сколько можно от самого себя бегать?
— Ну и что ты замолчал? — она все теснее опутывала его объятиями, стягивала с плеч тонкую черную кожу и темно-красную ткань — это она его в черно-красный запихнула? Или это он сам?
— Что мне тебе рассказать? — чуть приоткрыл глаза, наблюдая за ней.
— Все! — он почувствовал как у него на запястьях крепко смыкаются ее гибкие и цепкие пальцы в бесчисленных кольцах.
Она прижала его руки, как ей наверное казалось, крепко, к стволу дерева за его спиной — конечно же она не сможет его по-настоящему удержать, но какая разница, если он даже попыток вырваться не собирается предпринимать? Глаза ее сияли, а горячий страстный шепот обволакивал его, проникал в каждую клеточку тела, вливался в кровь, вплетался в мысли, в душу проползал.
— Давай, милый мой, расскажи мне, как было плохо и бесцветно в той, спокойной жизни и как сейчас все краски снова расцвели и заиграли. Я же вижу, ты там — на поле боя, живешь и дышишь. Только там и можно твою жажду утолить! Да ты же подыхал там, за Стеной, пока я тебя вот сюда не вытащила и не забросила туда, где тебе самое место! Ну признай — ты не можешь без битвы, не можешь без войны, это твоя суть, это все тебе до одури нравится, потому что находит живой отклик в душе, тебя же заводит все это до крайности, возбуждает! Да ты чуть не кончаешь там, когда голову чью-то сносишь или когда грудную клетку вспарываешь и под летящими оттуда брызгами крови ты начинаешь все видеть ярче, острее! Ты все вокруг кровью залить готов, тебе все вкуснее и привлекательнее в ее алом отблеске! Ну признай! Я же не осуждаю, я сама такая же, милый, мы же с тобой одной крови, ну кто еще тебя поймет если не я? Мне ж самой все это очаровательно и сладко! Я и правда понимаю тебя! Я сама так же чувствую!
Джон слушал ее как зачарованный — как это оказывается больно и как прекрасно, когда твою душу вот так умело вскрывают, обнажают, вытаскивают перед тобой все твои пороки и всего тебя такого как есть готовы взять и принять. Что же она с ним делала?
Он мягко высвободил руки из ее захватов, подался ей навстречу и сел прямо, подхватывая ее под бедра, усаживая на себе удобнее. Дени смотрела на него огромными глазами с пульсирующими зрачками и трепещущими ресницами, грудь под тонкой тканью вздымалась от неровного дыхания… Джон притянул ее к себе, почти прикасаясь губами к горячей гладкой коже, вдохнул ее запах, от которого сами собой глаза закатились и сам же собой с губ стон слетел. Он выдохнул, открыл глаза и посмотрел на нее — красивая, какая же она красивая! Не бывают простые смертные женщины такими красивыми, нет в них такой губительной притягательности…
— Ты пахнешь смертью… ты знаешь об этом? — у него в глазах клубилась густая чернильная тьма с редкими искрами алого безумия.
— Смертью? Это плохо? Страшно? Может быть отвратительно? — она обнимала его, путаясь руками в завитках волос, опасно близко прижимаясь к нему, прикрывая глаза и откидывая назад голову, подставляя под поцелуи обнаженную шею.
— Это прекрасно, — он все-таки поддался искушению и прижался губами к горячему мрамору ее кожи, скользнул языком и сам себя остановил, провел рукой по ее спине вверх, прихватил сзади за шею, под почти распущенными волосами, заставляя посмотреть себе в глаза. Послушалась, что было сродни чуду, распахнула глаза и смотрела выжидающе и нетерпеливо, кусала губы и уголок рта слегка дергался в попытке улыбнуться.
— Ты помнишь, я как-то сказал тебе на Драконьем Камне, что не люблю делать того, что умею? Так вот забудь о том и не вспоминай! Три с лишним года в забвении за Стеной меняют приоритеты и ставят голову на место. Так что да — умею, люблю, живу и дышу. Ты довольна?
— Довольна, — мурлыкнула она тихо, — но ведь что-то еще осталось? Что-то держит? Не дает в полную силу разыграться? Барьеры, рамки…
— Конечно держит, — он мягко ей улыбнулся, — большую часть жизни все же вбивали в голову как надо и как правильно. Не уточняли только для кого правильно.
— Так перешагни, сбрось все, что мешает. Отпусти себя — теперь можно. Я помогу, если нужно, скажи только. Знаешь как меня в Эссосе называют, помимо прочего?
— Знаю, разрушительницей оков. Так давай, делай то, что умеешь.
— Я сделаю — с тобой и со всем миром, — ее голос возвысился, набирая силу и громкость. — Потому что только так и можно жить! Иначе это уже не жизнь, а лишь убогая ее имитация и ее не просто можно, ее нужно прервать. Потому что любой выбор должен быть осознанным, а не навязанным и лишь такой мир имеет право на существование. А то, что происходит сейчас, вся эта навязанная благость… это противоестественно. Это нарушает гармонию мира.
Джон смотрел на нее во все глаза, осознавая, что сейчас у него в руках не просто красивое девичье тело, а нечто непостижимое и необходимое миру. И он вот это смог когда-то… горло сдавило спазмом ужаса при мысли, что она могла не вернуться.
— Я люблю тебя. Только тебя. Всегда любил. И там, в тронном зале, я… — на его губы легли ее прохладные подрагивающие пальцы, прерывая, не давая договорить.
— Тшш… тише, милый. Я знаю, ты скажешь сейчас, что убил тогда нас обоих. Не надо этого. Все прошло и мы не станем оглядываться назад.
— Нет уж, мы посмотрим назад — один раз! Дени, я устал бегать от себя, я не стану больше, ты слышишь?! Я буду говорить. И ты будешь слушать. Тебе нужно знать. В ту самую секунду как твое дыхание остановилось, я понял, что совершил ошибку. Ты не представляешь каким пустым стал мир! Он опустел в один миг, все утратило смысл. И не во мне дело, плевать на меня! Я заслужил и не такого. Все настолько важно и значимо, что переживания кого-то одного и правда не имеют значения. Ты понимаешь меня? Конечно ты понимаешь. Ты всегда меня понимала лучше, чем я сам. Поэтому мы вернем тебе трон и мир, чтобы ты смогла потом его менять как тебе захочется. И я не отойду больше от тебя ни на шаг, сверх необходимого, потому что в прошлый раз все полетело в пропасть из-за того, что мы слишком часто смотрели по сторонам. А надо было друг другу в глаза смотреть, ну и вперед конечно.
Ее губы чуть дрогнули, схватили глоток воздуха, но она так ничего и не сказала, смотрела громадными глазами, в которых блестели застывшие слезы.
Их губы соприкоснулись. Она сама его поцеловала, впервые за все время, что они снова были вместе — по-настоящему. Джону казалось в этот момент, что они уже целую вечность вот так не целовались — неспешно и вместе с тем страстно, горячо, с переплетением языков и мягкими прикусываниями губ… они потеряли счет времени, выпали из реальности.
Реальность оказалась обидчива и на такое к себе пренебрежение отреагировала обрушившимся на них внезапным криком и гвалтом, диким, стремительным мельтешением когтей и крыльев. Летучие мыши. Целая стая. Истошный крик Дени ударил по нервам и по барабанным перепонкам — стая улетела и лишь одна мышь вцепилась ей в волосы. Дени кричала, не переставая, хаотично била руками вокруг себя, а на кончиках ее пальцев уже тлели и разгорались первые искры. Тело Джона среагировал быстрее чем голова. Он схватил Дени как попало, развернул к себе спиной, выдрал из волос, вместе с какой-то заколкой, пищащую и бешено бьющую крыльями мышь, попутно исполосовавшую ему все руки острыми коготками, бросил на землю и увидев мерцание серебристого контура по краю темно-карего, там, где полагалось быть блестящим черным глазкам-бусинкам, всадил в маленькое тельце кинжал по самую рукоять, пригвоздив животное к земле. Мышь перестала трепыхаться в агонии, застыла, молочное сияние в глазках таяло, глубокий карий сменялся черным глянцевым блеском, который почти сразу начал мутнеть. Джон выдохнул и все внимание переключил на Дени — она вся сжалась и замерла, разгорающиеся искры на ее руках медленно угасали. Обнял ее, притиснул к себе крепко-крепко, гладил по спутанным волосам, успокаивая.
— Ну все, девочка моя, тише, тише… все прошло, все хорошо…
Из ее глаз выкатилось несколько крупных слезинок, когда она увидела маленькое пушистое тельце, пришпиленное к земле кинжалом и неподвижные распростертые крылья.
— Они ведь хорошие, — голос ее дрожал, — они ласковые, обнимают крылышками, цепляются коготками, вокруг руки обвиваются… ты же видел.
Летучие мыши, в немалых количествах обитающие на Драконьем Камне, и правда к ней прилетали все время, охотно шли в руки, попискивали довольно, несколько штук всегда висело в ее покоях под потолком, иногда сопровождали ее по всему замку, кружа под потолками небольшой стайкой, некоторые, совсем уж обнаглевшие от такой вседозволенности, могли и на плечо к ней усесться. Никого они никогда не трогали, никому не мешали и все к ним давно привыкли. Джон тоже привык — к нему они прилетали сначала с некоторой опаской, но довольно быстро смекнули, что он им не враг и стали уже смело влетать в окна, повисать под потолком, иногда даже на руки шли. И вот теперь одну такую же он своей рукой убил. Потому что нельзя было не убить. Стиснув зубы, Джон вытащил кинжал, перепачканный землей и кровью. Поднял маленькое тельце, обернул в мягкие кожистые крылья и положил в густую траву.
— И даже летучие мыши теперь не в безопасности, — горько вздохнула Дени.
— Прости, что мне пришлось, — Джон заглянул ей в глаза, — я знаю, что ты их любишь.
— Ты все правильно сделал, — она всхлипнула и смахнула со щек слезы.
— Надо уходить отсюда.
— Надо. Пойдем.
Он подхватил ее на руки, она не спорила, вопреки своему обыкновению, а только сжалась вся, крепко обняла его за шею, уткнулась куда-то в волосы и затихла.
Так и молчала всю дорогу. И после тоже молчала. Джон сам ее раздел, умыл, выпутал из ее волос еще пару зажимов, завернул в одно из ее тонких воздушных одеяний — она так ничего и не сказала, только когда он уже уложил ее и хотел отойти и задуть свечи, вся вскинулась напряженно.
— Не уходи!
— Ну куда я уйду, Дени? Я свечи погасить.
— Я сама, — она повела ладонью по воздуху — словно кота погладила и рыжие язычки пламени все разом погасли.
— И как я не подумал, — рассмеялся Джон негромко в наступившей темноте, сбросил прямо на пол рубашку, стащил сапоги и махнув рукой на все остальное, упал с ней рядом. Дени мгновенно закинула на него согнутую в колене ногу, прижалась всем телом и к счастью почти сразу уснула, видимо сильно перенервничав от всего произошедшего.
А Джон вот не спал и все думал и думал о случившемся. Как же так вышло, что из хорошего смешливого мальчишки, что любил лазать куда повыше и мечтал стать рыцарем, выросло такое вот нечто, которому своими руками шею свернуть хочется. Он и свернул бы с наслаждением, желание это в нем вспыхнуло еще со времен того памятного разговора с Сансой в Черном замке, а уж когда Дени перед ним развернула всю картину… только она и смогла сбить его порыв немедля отправиться прямо к венценосному братцу и решить всю головоломку одним ударом меча. Конечно она ему объяснила все и Джон включился в процесс разгадывания загадки, изломал всю голову, вытряс из своей памяти абсолютно все, включая самые ранние воспоминания детства, даже сказки старой Нэн, какие смог вспомнить, пересказывал Дени — и ничего. Они не приблизились к разгадке даже и на полшажочка.
— Значит идем вслепую, — подвела итог Дени.
Уж это они умели делать лучше всего на свете — идти наугад во тьме и тумане, оступаться, падать, подниматься, снова падать, снова подниматься… попутно что-то понимали, замечали, ускользающие ранее от глаз детали, улавливали краем уха, неслышимые до того подсказки, учились закрывать глаза и видеть все. Это всегда срабатывало, никогда еще мироздание не оставалось безучастно к прыжку в пустоту с пустыми руками и к вере лишь в себя и в чудо. Сейчас же мир молчал, делая впервые за все время ответный шаг, отдавая себя в руки нескольких отчаянных безумцев и у них не было выбора, оставалось только поймать и как-то удержать этот хрупкий шар, что доверчиво и слепо летел им в руки.

Они не преследовали бегущих, не брали пленных, не вели переговоров, но в этот раз исключение как-то само собой случилось. Какой-то там лорд очередной решил видимо, что верность новому лорду Хайгардена и новому же королю не самая лучшая идея в нынешние времена и выехал навстречу на переговоры, до которых так и не дошло дело, да и сама идея добровольности такого решения и поступка вызывала сомнения теперь.
Как только лорд и его свита оказались достаточно близко глаза их всех разом остекленели и сделались до ужаса одинаковы. Клинки обнажились, лица утратили всяческое человеческое выражение и они начали бросаться как дикие звери, стремясь всеми силами добраться до Дейнерис и внезапно — до Джона. Конечно эта вспышка безумия была погашена, конечно перехватили, скрутили, связали, только вот отсутствие жертв никак не отменяло случившегося.
Глаза Дейнерис полыхали багровой раскаленной яростью и как только все улеглось, она немедленно потребовала одного из этих одержимых к себе и когда его приволокли и бросили перед ней на колени, лицо ее, мгновенно ставшее мертвенно-бледным, обратилось к Джону.
— Вот, смотри на него, — рука цепко хватанула мужчину за нижнюю челюсть, вынуждая смотреть ровно и не опускать головы, — его вины в случившемся нет. Правильно и милосердно мне сейчас будет его отпустить, не по своей ведь воле действовал. Но этот вывод ложный. А такое милосердие отдает лицемерием. Потому что за ним придут еще, еще и еще… и истинное милосердие здесь — сделать так, чтобы больше и мысли ни у кого!
Острая сталь в ее руках кровожадно блеснула на солнце, лицо исказилось гримасой гнева и парные кинжалы синхронно вошли в глазницы человека перед ней.
В небе с тоскливыми криками кружились неизменные птицы. Дени посмотрела наверх, кривая улыбка легла на ее губы.
— Давайте следующего, — голосом тихим и страшным.
Следующего она прихватила за волосы поудобнее, не обращая внимания на мольбы и сталь легко вошла в открытое горло. Она отрезала ему голову. Резала медленно, со вкусом, на показ, усмехаясь в небо, кричащим птицам.
Джон смотрел на это действо не отрываясь. Прекрасная и невероятная королева Дейнерис, восхитительная и нежная, сладкая девочка… кто ж научил ее так резать глотки? Кто поставил эту изящную ручку правильно, вложив в нее остро заточенную смерть? Кто выточил эти движения многократным повторением? Жаль, что не он, обожгла внезапная мысль.
Когда тело и голова, навсегда разлученные друг с другом, упали ей под ноги — посмотрела Джону в глаза.
— А с остальными решай сам, — больше она не добавила ни слова и молча отошла в сторону.
Джон прикрыл глаза. На принятие решения ему потребовалось чуть более секунды. Собрался, выдохнул, бросил косой взгляд на тех, чью судьбу она вот так играючи отдала ему в руки, пересчитал — четырнадцать человек.
— Ко мне их. По одному, — голос его прозвучал непривычно громко, давно он таким его слышал.
Прихватить за волосы. Сильно и глубоко впустить смертоносный металл в живую плоть. Два удара — в глаза, выкалывая их уже у мертвеца.
Повторить. И снова. И снова. И снова…
Когда все закончилось, он был словно пьян. Поймал ее взгляд — распахнутые ресницы, расширенные зрачки. Облизывает губы, словно у нее в горле пересохло, словно жажда сильная-сильная и дыхание — воздух выбивается из легких рваными хаотичными толчками и вдыхается большими глотками, словно никак не может надышаться.
Джон сделал несколько шагов ей навстречу и был остановлен вопросом что с телами делать.
— Тела сожгите. Головы соберите и отправьте ко двору его милости короля Брандона Сломленного.
Дени сама скользнула к нему, не дожидаясь пока подойдет, погладила раскрытыми ладонями по обнаженным рукам, прямо по свежим потекам крови, обвила руками за шею. Джон обнял ее крепко, прижался лбом к ее лбу, всматриваясь в глаза.
— Все хорошо? — тихо шепнул ей в губы.
— Все прекрасно, ты все сделал правильно, — томно прошептала она в ответ, зарываясь пальцами в его влажные волосы, распуская туго стянутый узел и рассыпая упругие завитки.
— Скажи мне, радость моя, скольких ты уже убила сама? — вопрос сорвался прежде чем он успел подумать. — Не пламенем Дрогона, а вот так — своей рукой?
— С чего ты решил, что сегодняшние не были первыми? — томность и нежность слетели с нее мгновенно.
— Ну кого ты пытаешься обмануть? — он прикусил губу, сдерживая смешок. — Давай, скажи мне!
— Я не веду счета! — голос прозвучал резко, словно она вызов ему бросала. — И что с того? Решил моим моральным обликом обеспокоиться?
— Ну какая мораль? Ты о чем? У нас с тобой? После всего, что с нами сделали? Да откуда? — рассмеялся он, подхватил ее, оторвал от земли и закружил под ее и свой громкий смех.
Наверное они выглядели в этот момент абсолютными безумцами и лорд Варис, воскресни он вдруг из пепла, понял бы как он сильно ошибся, решив, что монетка Джона упала как надо. Потому что и его и ее монетки на самом деле падать и не думали — они вращались бесконечно в воздухе, презрев все законы гравитации.

Они должны были уже воссоединиться с армией Дорна, но те опаздывали на два дня. Никаких вестей конечно не было, о том, чтобы написать и речи быть не могло и они тонули в неизвестности, изматывая себя бесконечными догадками и предположениями. Они сидели втроем над картой и думали как лучше поступить — идти дальше навстречу дорнийской армии или дожидаться их здесь, где и должны, и никак не могли прийти ни к какому решению.
Дени крутила нервно свои многочисленные кольца, кусала губы, смотрела на карту, что-то прикидывая в уме, но мыслей не озвучивала, Джон переговаривался с Джендри вполголоса, расспрашивая его про раскинувшуюся перед ними на карте часть Простора. Тишина была пока еще довольно легкой, но скоро обещала перерасти в гнетущую и выплеснуться тем, что Дени сорвется и все же полетит навстречу дорнийцам одна, она уже озвучивала пару раз эту идею, пока только как мысль, но было совершенно очевидно, что если так и дальше пойдет, мысль станет делом.
Снаружи раздался ужасающий шум, топот ног, разноголосые крики, лошадиное ржание, резкий пронзительный свист, громкий смех…
— Что за балаган у нас там творится? — мрачно вопросила Дени, выйдя из своего молчаливого раздумья.
Ответ на ее вопрос поступил через минуту — полог шатра откинулся и внутрь влетел мальчишка-оруженосец с широко распахнутыми глазами, переводящий дыхание, хватающий ртом воздух и то ли с перепугу, то ли от чрезмерных впечатлений, позабывший кто тут есть кто и к кому следует обращаться, но, на его счастье, тут никто всеми этими унылыми формальностями не утомлял себя.
— Ну говори уже! — не вытерпел первым Джендри.
— Там! — мальчишка указал рукой куда-то себе за спину. — Там! Не смогли остановить! Никак… и он! Ну лошадь! Прямо через костер! Вот!
Джон ошарашенно уставился на Джендри:
— Ты что-нибудь понял сейчас?
— Нет, — ответил таким же обалделым взглядом лорд Штормового Предела, — а ты?
Они оба уже было повернулись к незадачливому мальчишке с намерением получить более связную информацию, но заговорила с ним Дени, на лице которой заиграла загадочная улыбка предвкушения чего-то, только ей одной известного.
— Одинокий всадник, весь в черном, лицо закрыто, парные сабли на поясе, рукояти конечно же не рассмотрели, но на будущее сообщаю — змеиные головы с глазами-изумрудами. Появился внезапно, все вопросы проигнорировал, не остановился конечно же и устроил игру в догонялки по всему лагерю, перемахнул на лошади через пару костров попутно, всех переполошил естественно и взбесил. Так?
— Ага, — кивнул мальчишка, опомнился и затороторил испуганной скороговоркой, — ой! Прощения прошу! Да! Ваша милость, все как вы сказали.
Дени махнула рукой, отпуская перепуганного оруженосца. На лице ее расцвела совсем уж сияющая улыбка и она проговорила, словно ни к кому конкретно не обращаясь:
— Ну никак не может просто приехать! Все в порядке, — это уже им с Джендри, — сейчас будет здесь.
— Это…? — Джендри вопросительно поднял бровь, не договорив.
— Ну, а кто еще из своего появления всегда феерию норовит устроить? — с беззаботным смешком ответила она ему.
— Дай-ка подумать… ой, да это же ты! — нашелся сразу Джендри с ответом.
Как-то прокомментировать этот неопровержимый факт она не успела. Полог шатра снова откинулся, пропуская того, кто устроил все это шумное безобразие. Все как и сказала Дени — одет во все черное, капюшон низко опущен, лицо закрыто до самых глаз и как она и сказала, парные сабли с змеиными рукоятями. Стремительная летящая походка, отточенные движения. Сдернул ткань, закрывающую лицо, открывая красоту резкую, точеную, хищную и сбросил капюшон, рассыпая по плечам длинные платиновые волосы, с внезапной черной прядью сбоку.
Две пары фиолетовых глаз разного оттенка намертво сплелись и ничего уже не замечали вокруг себя… если бы кто-то сказал ранее Джону, что можно целоваться взглядами — он бы сказал, что такое невозможно, теперь же видел такой поцелуй своими глазами…
Сколько времени они вот так могли смотреть друг на друга осталось неизвестным, потому что прервали они это сцепление взглядов не по своей воле.
Полог в шатер будто сильным порывом ветра сдуло, не абсолютная конечно, но все же тишина взорвалась ужасно громкими и неприятными птичьими криками и шуршанием перьев, а пространство вокруг заполнилось биением крыльев, опасно близкими взмахами хищных острых когтей, жадно щелкающими клювами… и глазами конечно — темно-карими, отмеченными по контуру тонкой полоской тусклого молочного сияния. А прямо на карту перед ними упало с влажным хлюпнувшим звуком несколько сердец… человеческих.

Отредактировано Без_паники Я_Фея (2020-06-21 06:09:37)

Ага)) Его персонаж из меня веревки вьет в который раз, собсно из-за него и глава побилась на две части))

они либо намек на что-то, либо отражение общего настроения главы без привязки к сюжету или персонажам))

У них все сложно на самом деле, шарахает то в одну, то в другую сторону, но в главном они определились - вместе. Все остальное уже детали, которые им еще предстоит выяснить.

Джон пока еще не понял, что он к нему чувствует)) Там же все быстро случилось очень - Герольд входит, мозг Джона фиксирует эти их взгляды, а дальше прилетел ответ от братца)) То есть он в прямом смысле не успел осознать, подумать. Дальше про это конечно будет))

Они отреагировали просто. Потому что Бран берегов совсем не видит уже, а вот связка голов отрубленных еще может его отрезвить как-то - пониманием, что эти головы будут ему присылать раз за разом. Жестоко, но необходимо.

Как минимум тем, что не они первые начали вообще всю эту заваруху в глобальном смысле.
Хотя конечно психика у них тут сильно набекрень, что неудивительно после всего пережитого. Тьма как она есть - без романтизации, некрасиво, страшно, непросто для понимания. Тут с моралью все плохо - ее в них задушили для финального аккорда, никто ж не думал, что они вернутся. Вот теперь Бран и его команда столкнутся с условными демонами, которых сами и выпустили. Другой вопрос, а как самим ДД такими вот жить и смогут ли они обратно, если не на свет, то хоть в сумерки какие-то выбраться? Тьма она ведь затягивает, в ней хорошо и легко очень долгое время, вот и ДД пока в эйфории и им все прекрасно и монетки вертятся в невесомости. 

Ой, вот меня очень радует, что все таки передают настроение, значит не зря я в муках выбора каждый раз))

С ревностью это вообще не ко мне, если честно. Я ее не понимаю, не умею в нее, натурально ни разу не испытывала этого чувства, не встроено оно в меня. И не вижу в ревности ничего романтичного. И всех этих собственников и ревнивцев всю жизнь по косой дуге обходила.
И без ревности может быть очень плохо, по куда более сложным и интересным причинам. Ну я умолкаю, во второй части главы как раз полезу в душу к Джону за всем этим богатством))

Да какое там удовольствие, так... выход адреналина, эмоции и все так же искореженная психика. А до этого из-за летучей мыши всерьез расстроились и переживали, т.е. ничего никуда не делось, просто направление сменилось, из-за перекоса внутри. Люди утратили ценность, кроме самых близких, потому что их самих когда-то обесценили. Вообще тема эта сложная и болезненная, но в случае с ДД конкретно в этой истории - необходимая, потому что ну не проходит такое бесследно, должен быть выплеск. Чтобы достичь света, надо пройти через тень (с) В их случае, увы, просто тени уже мало - надо через самую преисподнюю ползти. Но они сильные у меня, так что шансы у них есть))